— А вы не видели никакой вражеской галеры на горизонте?
— Вчера вечером перед закатом на юге показался какой-то корабль, он шел прямо к острову. Возможно, шебека вышла в море удостовериться, что это за судно: турецкое или христианское.
— Тогда она быстро вернется, — сказала Хараджа. — Прежде всего возьмите на борт христианина и хорошенько привяжите его на палубе, а лучше заприте в какой-нибудь каюте и поставьте у двери часового.
— Я за это отвечаю, госпожа, — сказал Никола.
Виконт, который держался холодно и спокойно, только изредка украдкой поглядывая на герцогиню, сел в шлюпку под охраной папаши Стаке, Симоне и четверых греков.
— Хамид, — сказала Хараджа, подойдя к герцогине, которая не отрывала глаз от шлюпки, — настало время проститься. Не забывай, эфенди, что я жду тебя с нетерпением и рассчитываю на твою руку в деле мести Мулею-эль-Каделю. Если захочешь, я сделаю тебя начальником крепости Хусиф, мой дядя похлопочет перед султаном. Я велю, чтобы тебе оказали всяческие почести и ты получил бы любые титулы, какие пожелаешь. Придет день, и ты станешь самым могущественным из пашей мусульманской империи. Ты понял меня, мой милый капитан? Хараджа будет ждать твоего возвращения и все время думать о тебе.
— Ты слишком добра ко мне, госпожа.
— Никакой «госпожи», я тебе сказала, называй меня Хараджа.
— Да, правда, я забыл.
— Прощай, Хамид, — сказала турчанка, крепко стиснув руку Элеоноры. — Мои глаза будут провожать тебя в море.
— А мое сердце будет биться для тебя, Хараджа, — отвечала герцогиня с еле заметной иронией. — Вот увидишь, я вернусь, когда убью Дамасского Льва.
Шлюпка, перевозившая на галиот виконта Л’Юссьера, вернулась, а за ней еще одна.
Элеонора села в первую шлюпку вместе с Перпиньяно, Эль-Кадуром, слугой Мулея-эль-Каделя Бен-Таэлем и греками, и они отчалила от берега. Остальные усаживались во вторую шлюпку.
Хараджа, прислонившись к коню, которого держала под уздцы, провожала герцогиню глазами, и красивое лицо жестокой турчанки заволокло легкое облачко грусти.
Отступники, остававшиеся на судне, уже подняли паруса и выбирали опущенный с носа якорь.
Едва ступив на палубу, папаша Стаке снова взял командование на себя.
— Живее, ребята! Как только задует северо-восточный бриз, мы полетим, как акулы. И пусть они догонят нас на своих чистокровных арабских скакунах, если смогут. Эх, хорошую шутку мы с ними сыграли! Эх, хорошую шутку! Ну и посмеюсь же я!
На помощь подоспели греки, и якорь быстро подняли.
Галиот прошел метров десять задним ходом, потом развернулся, повинуясь мощным рукам Николы, который держал штурвал, и двинулся к выходу из бухты.
— Я тебя жду, Хамид! — в последний раз крикнула Хараджа.
Герцогиня помахала ей платком и, уже не сдерживаясь, рассмеялась. Ее звонкий смех перекрыл мощный бас папаши Стаке:
— Отдать шкоты, ребята! Мы сделали этих турок!
Хараджа дождалась, пока корабль скроется за выступом скалы, вскочила на своего арабского скакуна и шагом направила коня в обратный путь. Янычары ехали за ней.
Лоб ее перерезала глубокая морщина, и она время от времени придерживала коня, чтобы обернуться и взглянуть в сторону моря. Но галиота уже не было видно: он обогнул мыс и полным ходом устремился в открытое море.
Выехав с берега на обрывистую дорогу, Хараджа резко пришпорила коня и пустила его в бешеный галоп. Через полчаса она уже въехала на площадь перед замком. Свита не могла ее догнать и намного от нее отстала.
Она уже собралась галопом миновать подъемный мост, как вдруг увидела на дороге, ведущей на болота, высокого, толстого, с длинными черными усами капитана янычар на взмыленном гнедом коне.
Хараджа остановилась, а дозорные янычары на башне схватились за аркебузы с зажженными фитилями.
— Стойте! Госпожа! — крикнул всадник и резко развернул коня, чтобы тот остановился на полном скаку.
— Вы, случайно, не племянница великого адмирала Али-паши?
— Кто ты? — спросила Хараджа, нахмурив брови и неприветливо глядя на него.
— Как видите, капитан янычар, — отвечал всадник, — и еду прямо из лагеря в Фамагусте. Клянусь, я скакал на моем бравом коне семь часов, у меня все тело затекло.
— Я племянница Али-паши, — ответила Хараджа.
— Как мне повезло! Я боялся, что не застану вас в замке. Христиане еще здесь?
— Эй, капитан, сдается мне, ты меня допрашиваешь, — сказала Хараджа, слегка задетая. — Я тебе не какой-нибудь там офицер Мустафы.
— Простите, госпожа, но я очень спешу. Мы, знаете, все такие.
— Мы? Кто ты такой?
— Когда-то я был христианином, поляком, а теперь я турок, верный последователь пророка.
— А! Отступник! — с явным презрением бросила Хараджа.
— Можно передумать, госпожа, и перестать поклоняться Кресту, — сурово заявил всадник. — Как бы там ни было, но теперь я турок и явился сюда, чтобы оказать вам ценную услугу.
— Услугу какого рода?
— Я вас спрашивал, здесь ли еще христиане.
— Какие христиане?
— Те, что приезжали освободить некоего виконта Л’Юссьера.
— Христиане?! — побледнев, вскричала Хараджа.
— Я так и думал, они выдавали себя за турок.
— Кто ты?
— Когда я был христианином, меня звали капитан Лащинский, — отвечал поляк. — Теперь я ношу турецкое имя, которого вы никогда не слышали. Даже племянница великого адмирала не сможет упомнить имен всех мусульманских командиров. Так они еще здесь? Отвечайте, госпожа.
— Значит, меня обманули? — крикнула Хараджа, придя в неописуемую ярость. — Хамид…
— Ах да! Хамид! Именно это имя взял себе Капитан Темпеста.
— Капитан Темпеста!
— Госпожа, — сказал поляк, увидев, что к ним подходят янычары из свиты Хараджи. — Мне кажется, здесь не слишком подходящее место для доверительного разговора.
— Ты прав, — отозвалась Хараджа, которая бледнела на глазах. — Следуй за мной!
— Говори, — приказала она, захлопнув за собой дверь. — Ты заявил, что Хамид — христианин?
— Это знаменитый Капитан Темпеста, он под Фамагустой победил в поединке Дамасского Льва, который выехал к стенам осажденного города, чтобы помериться силами с христианскими клинками.
— Хамид сразил Льва?
— И даже ранил его, госпожа. И вполне мог убить, но предпочел даровать ему жизнь.
— Значит, неправда, что этот юный христианин — друг Мулея. Он мне солгал.
— Нет, госпожа, не солгал. Турок и христианин больше не враги. Турок спас христианина, когда Мустафа приказал истребить всех до единого защитников злополучного города.
— Хамид — христианин! — тихо повторяла Хараджа, словно о чем-то задумавшись.
Потом вдруг пожала плечами:
— Турок или адепт Креста — какая разница? Он прекрасен, горд и благороден, а пророку не обязательно открывать сердца, свое или чужое.
Поляк ухмыльнулся.
— Прекрасен, а может, прекрасна, госпожа? — с язвительным смешком поинтересовался он.
Племянница великого адмирала поглядела на поляка почти с ужасом.
— Что ты хочешь этим сказать, капитан? — дрожащим голосом спросила она.
— Прошу прощения, госпожа, но прекрасен или прекрасна, горд или горда, благороден или благородна… — с тонким сарказмом продолжал поляк. — Так или иначе, а вы обманулись относительно истинной сущности Капитана Темпесты.
— Что ты сказал! — крикнула Хараджа, и кровь бросилась ей в лицо. — Что ты сказал? — повторила она, схватив капитана за руку и хорошенько тряхнув.
— А то, что этот красавчик Хамид или Капитан Темпеста на самом деле зовется Элеонорой, герцогиней д’Эболи.
— Он женщина!
— Да, женщина.
Хараджа взвыла, как смертельно раненный зверь, и прижала руки к сердцу. Так она простояла несколько мгновений, бледная как смерть, а потом впала в дикую ярость.
— Меня взяли хитростью! Обманули! Надо мной насмеялись!
Она распахнула дверь и крикнула:
— Метюб!
Мусульманин, который курил, лежа на коврике в углу двора, вскочил и подбежал к ней.
— Бери моего лучшего коня и скачи туда. Вели поднять паруса и догони галиот…
Увидев Хараджу с искаженным лицом, горящими глазами и с пеной на губах, он решил, что поляк ее обидел, и замахнулся правой рукой, чтобы поразить его в горло, а левой выхватил из-за пояса ятаган.
— Нет, — сказала Хараджа. — Где твоя галера?
— Она всегда на якоре на рейде в Доце.
— Бери моего лучшего коня и скачи туда. Вели поднять паруса и догони галиот, который привел сюда этот Хамид… Они все христиане… они всех нас обманули… скачи, плыви и привези мне этого Хамида. Живого, слышишь, Метюб, он мне нужен живым.
— Слушаюсь, госпожа, — ответил турок. — Еще до заката мой «Намаз» догонит галиот, и я отомщу за тот удар шпагой, что нанес мне нахальный мальчишка.