— Как думаешь, какова высота башни?

— Не более сотни футов, капитан, — отвечал бретонец.

— Значит, остается лишних футов четырнадцать. Завяжем узлы, чтобы было проще по ней спускаться и подниматься.

— Я уже об этом позаботился, капитан.

— Обмотай-ка веревку себе вокруг пояса, а мы пока спросим у хозяина чайку.

Они быстро собрались, боясь опоздать на встречу со славным простаком-солдатом.

Капитан и марсовой уже почти прикончили целый чайник, когда появился бретонец, невероятно растолстевший и пыхтящий, как разъяренный бык.

— Что, боцман, набил брюхо? — подпустил шпильку Малыш Флокко.

— Да, полное брюхо пеньки. Шутка ли, больше сотни футов! Я так крепко подпоясался, что вот-вот лопну, — пожаловался Каменная Башка.

— По счастью, камзол у тебя необъятный, — утешил баронет. — Давай же пей свой чай и вперед на всех парусах! Скоро начнется комендантский час.

Бретонец в три глотка осушил свою чашку, и Маклеллан, бросив на стол еще одну полновесную монету, сказал хозяину:

— Мы идем на опасную вылазку против проклятых американцев. Возможно, вернемся с леди, невестой моего дорогого друга. Найдется ли у тебя еще комната?

— Я уступлю вам комнату своей жены, мой добрый господин.

— И что же, она лучше той, что ты предложил нам?

— О да, мои господа! Всю обстановку мы привезли из моего родного Дублина.

— А, так ты ирландец?

— Да, мой господин.

— Тем лучше. Дождешься нас?

— Я подремлю на стуле у дверей, чтобы открыть вам, как только вы вернетесь.

— В путь! — призвал Маклеллан.

— Попутного нам ветра! — добавил Малыш Флокко.

Моряки в спешке покинули таверну, не ответив на поклоны ирландца, и быстро зашагали по улице.

На Бостон уже спустилась ночь, однако бомбардировка только набирала силу. Среди какофонии взрывов отчетливо слышались залпы тяжелых мортир корвета. Каждые пару минут они обрушивали на город удары, сея разрушения тут и там.

— А наши товарищи не теряют времени даром. Веселятся от души, — пыхтя от напряжения, проговорил Каменная Башка, следовавший за капитаном. — Только бы нас не угробили вместо англичан! Это мне не по нраву. Смерть от своих мне совершенно не подходит.

— Помолчи, неугомонный болтун! — зашикал на него Малыш Флокко. — Ты что, не видишь, на тебя смотрят!

— А знаешь почему?

— Потому что ты непрестанно чешешь языком.

— Ничего подобного, они завидуют!

— И чему, скажи на милость?

— Ба! Моей дородности. Каково, думаешь, им видеть такого упитанного красавца, когда Бостон голодает вот уже второй месяц?

— Твоя правда, боцман, — признал Малыш Флокко. — А что, если станут допытываться, как тебе удалось сохранить сытое брюхо?

— Скажу этим голодающим, что я искуснейший ловец кошек, так что мяса хвостатых с избытком хватает не то что для меня одного, но и для моей благоверной и пятнадцати сыновей.

— Да ты за словом в карман не полезешь!

— А то! Недаром я родился в Иль-де-Ба.

Зная, что старого морского волка ему не переговорить, Малыш Флокко почел за лучшее ускорить шаг и догнать сэра Уильяма.

Когда трое моряков подходили к Оксфорд-мэншн, горнист протрубил сигнал к смене караулов. Бросив беглый взгляд в направлении особняка, бретонец оставил товарищей и пошел прямо к зданию. Он еще издалека приметил давешнего солдата. Немец курил колоссальных размеров сигару, несомненно приобретенную на подношения боцмана.

— Так держать, сынок! — похвалил Каменная Башка, фамильярно хлопнув наемника по спине тяжелой ручищей. — Вы, немцы, люди слова.

— Фи, папаша, сомнефаться фо мне? — оскорбился солдат.

— Ну что, видел ты нынче камеристку светловолосой мисс?

— Не имел слючай, отец. Фесь тень носить свечи.

— Поди, твоим товарищам досталась сегодня славная похлебка! А ты-то у нас предпочитаешь копченые колбаски со скорпионьим вином, а, сынок?

— Oh, ja, ja, — закивал немец. — Я опошаль копщеный кольбас.

— Да, видать, и сыр тебе пришелся по нутру.

— Сыр ошень карош. Э, еще бы пифа! — Тут солдат отпрянул и с подозрением уставился на боцмана. — Отец, — вымолвил он немного погодя, — ты ошень потолстеть.

— И не говори, сынок. За ужином умял две дюжины колбасок и котел тушеной квашеной капусты, последней, что осталась у хозяина, а сверху залил все это четырьмя бутылками скорпионьего вина. Вот меня и подрасперло. Запомни, сынок, опасность нужно встречать с полным желудком!

— Тфе тюшины? Тфатцать щетыре? Колбаски! Майн готт! Какой у тепя, отнако, аппетит, папаша!

— Э-хе-хе… Чего уж скрывать, если я сажусь за стол, то накидываюсь на еду как тигр, а может, даже лев.

— Я бы и сам съесть штук тфенатцать!

— Завтра, если пожелаешь, я вам с братом хоть сотню их куплю! У меня тут завалялось пятьдесят монет, и я собираюсь спустить их все без остатка.

— Карашо, папаша.

— И даже одарить хороших людей.

— Караул уше сменяться.

— Можно идти?

— Ты, папаша, идти за мной. Мой пратишка Фольф охранять лестницу.

— Ты дал на табачок этому бравому парню? Возьми-ка монету и передай ему.

— Ты слишком просаться теньги, отец, — осуждающе произнес немец, однако живо протянул руку за монетой.

— Что прилив принесет, то отлив унесет, — философски заметил Каменная Башка. — Когда у моряка пустые карманы, он их выворачивает, чтобы поскорей наполнились. Когда же они полны, мой дорогой, он опустошает их гораздо быстрее, чем вы, сухопутные крысы.

— Нато пыл хотить в моряки, — вздохнул солдат.

— Вот-вот… В следующей жизни ступай на флот. Потерпи немного, мой бедный сынок, и скоро тебе представится такая возможность. Не думаю, что тебе суждено состариться.

— Это плохой напутствий.

— Не обращай внимания! И мы, моряки, всю свою жизнь ходим над бездной. Один порыв ветра, один проклятый бортовой залп — и ты уже в холодной и мрачной морской пучине…

Смешавшись с толпой солдат и моряков, боцман и его спутник вошли в особняк.

Солдат провел бретонца через пять-шесть комнатушек, заставленных койками, затем отпер небольшую дверцу, и, спустившись на пять ступенек, приятели оказались в некоем подобии гостиной.

— Капинет маркиса Калифакса, — вполголоса объявил немец.

— А он сейчас, случайно, не наверху, у светловолосой мисс? — справился Каменная Башка.

— О нет, он сейчас ушинать с кенерал Хау!

— Ну, значит, дело на мази. А где твой братец?

— Айн момент, папаша.

Солдат открыл очередную дверь, и бретонец увидел за ней упитанного светловолосого немца, как две капли воды похожего на Ульриха. Караульный сидел на ступеньке высокой лестницы.

— Мой прат Фольф, — представил Ульрих.

— Дай ему монетку.

— Нет, потом, мы выпить фместе.

Вольф, вскинув ружье, поднялся. Он был немного моложе брата и сложением напоминал быка.

— Фот тот трук, — пояснил Ульрих.

— Прохотите, — разрешил Вольф.

— Камеристка один?

— Ja.

— Каспаша спать?

— Еще нет.

— Ты штать.

— Не шевелиться, — подхватил Вольф.

— Потом платить тфе путылки пифа.

— По рукам!

— Вот ведь шельма! — бормотал бретонец, поднимаясь по лестнице. — Уже третью монету загреб.

Взойдя по винтовой лестнице, спиралью поднимающейся по стене башни, наемник остановился перед дверью, скудно освещенной единственной сальной свечой — ничего лучше в Бостоне было уже не найти, — и негромко постучал.

Спустя мгновение дверь отворилась, и на пороге предстала высохшая особа лет тридцати пяти — сорока, черноволосая, с выступающими кроличьими зубами.

— Это ты, Ульрих? — удивилась она. — Чего тебе нужно в такой поздний час? Или вас послал маркиз?

— Ви спать, мисс?

— Еще нет.

— Фаш трук хотеть поковорить фас.

— Мой друг? — изумилась камеристка.

Собравшись с духом, Каменная Башка вступил в богато убранные покои, освещенные двумя чадящими сальными свечами.

— Нелли, крошка моя, неужто ты меня не узнаешь? — вопросил он с дрожью в голосе.

— Нелли? О чем это вы толкуете, сэр? — облила его холодным презрением камеристка. — Я никогда не носила такого имени! — И она возмущенно фыркнула.

— Ах, оставь эти ваши женские штучки! — взмолился истомившийся в разлуке страдалец. — Не играй с несчастным, столько перенесшим ради тебя, моя ненаглядная Нелли!

— О чем вы хотели поговорить со мной, сэр?

— Хотел поведать историю, истинность которой подтвердит сэр Уильям Маклеллан, — произнес бретонец с лукавой улыбкой.

Камеристка стала белее мела.

— Вы сказали «Маклеллан»? — воскликнула она, пошатнувшись.

— Ах, похоже, память к тебе возвращается!

Указав наемнику на дверь, решительная особа сказала:

— Теперь я, кажется, припоминаю. Оставь нас одних, Ульрих.

Дождавшись, пока звук шагов немца растает вдали, она подбежала к боцману, взяла его за руки и крепко их сжала.

— Повторите же мне это имя! — воскликнула она.

— Сэр Уильям Маклеллан, капитан «Громовержца». А я, сударыня, не кто иной, как его боцман, и послан сюда им, — отвечал бретонец.

— А где же сам баронет?

— Ближе, чем вы думаете, сударыня.

— Как?! Здесь, в Бостоне? Но это невозможно!