— Что, правда? — ахнула камеристка, которую здоровяк-боцман, подхватив под руку, тащил за собой точно на буксире.

— Уж повеселились мы на славу! — с усмешкой отозвался Каменная Башка. — Наши парни сошли на берег, чтобы отвести душу, и вернулись на борт изрядно навеселе. Пели что твои канарейки! Да только песни наши пришлись не по вкусу местному констеблю. И этот павлин заявился на корабль, чтобы арестовать гуляк за нарушение общественного спокойствия и отвести к мировому судье. О том, что было дальше, я умолчу. Скажу только, что наутро палуба тряслась от взрывов хохота. Подхожу, чтоб навести порядок, и что же я вижу?

— Что?

— Один из этих шалых парней, переодетый констеблем, стоит перед командой. Напыжился, подбоченился и жезлом этак по палубе постукивает!

— Как же так?

— А вы еще не смекнули, моя прелестная Нелли? Эти шалопаи констебля раздели, жезл у него отобрали да и ссадили бедолагу на берег, почитай, в чем мать родила, — хвастался бретонец. — По счастью, ветер нам благоприятствовал, был час прилива, и корвет всего в четыре галса оказался вдали от британских берегов. Страшно подумать, что случилось бы, если бы до нас добрались англичане!

— Какие вы, однако, ужасные люди! — воскликнула камеристка, одарив боцмана взглядом, полным глубокого восхищения.

— Нет, мисс, люди мы вполне мягкосердечные, если не вставлять нам палки в колеса. Вот тогда мы точно свирепеем не хуже диких зверей!

— Не так давно мне пришлось самой в этом убедиться.

— Большое дело. Подумаешь, отвесил олуху пару тумаков! Он заслужил куда больше, моя сладкая Нелли… Не тревожьтесь, со мной вам нечего бояться!

— Я в этом и не сомневалась, мистер… Как ваше имя?

— На корабле все зовут меня Каменная Башка, — представился бретонец.

— Отчего же это вас так прозвали?

— Да оттого, что у нас, бретонцев, головы крепкие, как наши скалы. Когда мы идем на абордаж, наши головы служат нам не хуже, чем сабли.

Пройдя сквозь череду опустевших улочек, бретонец и камеристка оказались перед постоялым двором «Тридцать бизоньих рогов». Баронет и Малыш Флокко как раз приступили к завтраку.

— Вот и мы, капитан, — объявил бретонец, отпустив локоток камеристки. — Как видите, мы, корсары, свое всегда возьмем.

С любезностью истинного джентльмена Корсар кивнул камеристке, а потом в тревоге спросил:

— Маркиз мертв?

— Нет, капитан, рана оказалась не смертельной, — успокоил Каменная Башка.

— Ступайте к вашей госпоже, — обратился баронет к Диане. — Хозяин вас проводит.

Каменная Голова проводил камеристку в комнату Мэри.

— Ты сильно рисковал? — спросил капитан бретонца, который тотчас набросился на еду.

— Капитан, — возмутился тот, — вы что, за мальчишку меня принимаете? Я лишь задал трепку одному не в меру любопытному господину, который имел наглость спросить меня, куда это я направляюсь с сушеной треской под мышкой.

— Уж не отправил ли ты его на тот свет? — встрял Малыш Флокко.

— Если хочешь проверить, пошарь под деревьями в садике перед башней. Да только я бы не советовал тебе ради этого бросать недоеденным завтрак, сынок… Во имя Иль-де-Ба! А как там мой солдатик? Уже зарыт в погребе?

— Что с ним станется! Храпит, как боров! — отвечал марсовой.

— Тысяча чертей! Что за луженые желудки у этих немцев! Они и скорпионий яд переварят.

— За тобой никто не следил? — спросил баронет.

— Не думаю, капитан. Мы нарочно плутали по дороге сюда.

— И все же здесь мне неспокойно.

— Да кому придет на ум, что мы здесь?

— Иногда достаточно оставить самую пустяковую зацепку.

— Да мы их живо успокоим абордажными саблями. Верно, Малыш Флокко?

— А то! — подтвердил марсовой.

— К тому же мы здесь надолго не останемся, — продолжил Каменная Башка, прикончив последний кусок сыра и запив его двумя стаканами вина. — Пока солдатик спит, мы с Малышом Флокко пройдемся вдоль укреплений и разведаем, как можно пробраться к побережью, с вашего позволения.

— Я тоже хочу оказаться на корвете. Успокоюсь не раньше, чем леди Мэри ступит на борт «Громовержца».

— Что ж, Малыш Флокко, раскуривай свою трубку и пойдем прогуляемся под свинцовым дождиком.

— Свинец что… Главное, чтобы на нас чугунное ядро не свалилось!

— Да разве мы не бретонцы, крепкие, как прибрежные скалы? — воскликнул боцман, поднялся с воинственным видом, зажав в зубах трубку, выпятил грудь колесом и возложил свою медвежью лапу на рукоять сабли. — Во имя Иль-де-Ба! — самодовольно воскликнул он, увидев себя в закопченном и седом от старости зеркале на стене. — Что и говорить, вояка из меня хоть куда!

— Потому-то Нелли и втрескалась в тебя с первого взгляда, — поддел Малыш Флокко.

Каменная Башка покосился на него:

— Она-то конечно, ну а я? В такую-то треску, с зубами длинней пеликаньего клюва? И потом, эти женщины только и знают, что потрошить наши карманы. А я и без них могу найти славное применение своим денежкам.

— Говори, говори… А сам влип по уши!

— Ну ты и наглец! Идем! Старая акула и не думает бить хвостом перед какой-то там треской. Проглотит с полдюжины зараз — и довольно.

Он осушил последний стакан и двинулся прочь, зажав трубку в зубах и засунув руки в прискорбно пустые карманы морского мундира. Раскурив свою трубку, закадычный приятель последовал за ним.

Миновав несколько тесных и полуразрушенных ядрами улочек, моряки беспрепятственно достигли укреплений.

Англичане палили по редутам ополченцев из самых тяжелых орудий, но без особого толку. Тем не менее генерал Хау, невзирая на нехватку пороха и ядер, не ослаблял усилий в надежде прорвать осаду.

— Только воздух даром сотрясает! — проворчал Каменная Башка, отслеживая взглядом траекторию снарядов. — Этот Хау тот еще простофиля. Однажды он закончит тем, что угодит в руки к американцам.

— Думаешь? — усомнился Малыш Флокко.

— Через месяц вся эта братия окажется в американском плену, и мы сможем спокойно уйти в море.

— Для чего?

— Об этом знает лишь капитан, и уж если кто решится его спросить, так точно не я, — отвечал боцман. — Гром и молния! Еще три шага — и мы отдыхали бы на бостонском кладбище.

Пролетев в нескольких метрах от моряков, ядро проломило крышу соседнего домишки. Стреляли, скорее всего, с корвета.

— Вот же свинство! — воскликнул Каменная Башка.

— Что такое? — встрепенулся Малыш Флокко.

— Ты что, не видишь? Моя трубка погасла… Надо бы прикурить.

— Да? И дождаться, пока следующее ядро разнесет тебе черепушку?

— Это ты про мою-то бретонскую голову? А! Ты забыл, что мы… — Он оборвал сам себя, прислушиваясь. — Корвет! — спустя несколько мгновений изрек боцман. — Так громыхать может только наш «Громовержец»!

Между тем они оказались на уступе, выходящем к берегу реки Мистик. Посреди речного русла стоял на якоре корвет, без перерыва паливший по городу. То и дело его заволакивало дымом до самых верхушек мачт. Двенадцать бортовых орудий обстреливали картечью английские баркасы, пытающиеся подойти поближе, чтобы высадить на берег солдат для наступления на два небольших редута, возведенные американцами.

— Видишь? — с горделивым оживлением спросил Каменная Башка, обернувшись к Малышу Флокко.

— А ты как думал… Я, черт подери, свои глаза в Бретани не забыл, — огрызнулся марсовой.

— Вот это, я понимаю, грохот! Славно палят.

— Да уж куда лучше.

— Молодцы, как есть молодцы! Эх, останься я на борту, сколько английских пушек я бы разнес! Ну что, пойдем дальше?

— Я жду, пока ты раскуришь свою трубку.

— А я любуюсь тем, как метко стреляют наши канониры… Нет-нет, берите выше, ребята! Ну кто так целит? Мазилы несчастные… Дайте мне только добраться до корвета, и вы увидите, сколько брешей я понаделаю в укреплениях этих злосчастных англичанишек. Однако пойдем!

И, увлекая за собой Флокко, моряк двинулся вдоль линии укреплений в направлении казематов. Мимо непрерывной вереницей тянулись повозки и солдаты, но никто не обращал внимания на корсаров.

Лишь у самого входа в казематы приятелей остановил солдат, направив на них штык мушкета:

— Куда это вы двое направляетесь? Здесь прохода нет! Приказ губернатора.