— Безмозглые убийцы, почему вы решили, что именно я отравитель!

— У нас имеются доказательства, приятель. Мы все, и в том числе я сам, тебя опознали.

— Значит, тот брамин, отравивший ваших министров, был на меня похож.

— Твою физиономию нелегко забыть. Ко всему прочему у тебя на лбу отвратительный шрам. Точно такой же был у отравителя.

— Этим шрамом меня наградил тигр, напавший, когда я пытался помочь умирающему брамину.

— Ты нас, часом, с марабу не перепутал? — засмеялся маратха. — Им свои байки рассказывай. Может быть, заслушаются и притихнут.

— Дайте пить! — заревел пленник.

— Получишь целую бочку пива. Но сначала придется заговорить. Отмалчиваться бесполезно, слишком много против тебя улик. Расскажи, на кого работаешь, и получишь вдоволь еды и питья.

— Проклинаю бога, который позволил тебе родиться на свет!

— Шива слишком занят, чтобы заметить твою дерзость. Наверное, у него, как и у Вишну с Брахмой, сейчас много дел.

— Убейте меня!

— И не мечтай. Мертвецы, знаешь ли, разговорчивостью не отличаются. Твоя смерть обесценит наш героический поход в клоаки.

В этот момент дворец содрогнулся. Жутко завыли трубы, загудели колокола, загремели барабаны. Тысячи и тысячи голосов слитным хором воззвали к богам.

— Что это? — Пария дернулся.

— Хоронят отравленного тобой первого министра.

— Днем? Похороны надлежит проводить на закате.

— Так велел махараджа. Он уважает нашу религию, но на народные предрассудки, если честно, ему плевать.

— Где похоронят умершего?

— В какой-нибудь пагоде. Сам понимаешь, он был важной шишкой.

Шум сделался настолько громким, что собеседники перестали слышать друг друга.

Особенно надрывались огромные барабаны-дхаки, в которые нельзя бить без специального разрешения раджи. Не отставали от них и танпура [Танпура — индийский струнный щипковый инструмент, используется для создания фонового аккомпанемента; обычно имеет четыре струны и не имеет ладов.], изукрашенные позолотой и рисунками: музыканты столь яростно терзали струны, что заглушали даже пронзительные визги рамсинг [Рамсинга — традиционный индийский духовой инструмент, состоит из четырех тонких металлических трубок (чаще всего медных), вставленных одна в другую; использовался для подачи сигналов на большие расстояния.], шахнаев [Шахнай — духовой инструмент из семейства гобоя, представляет собой деревянную трубку конической формы длиной от тридцати до пятидесяти сантиметров.] и бансури [Бансури — вид традиционной индийской флейты, изготовленной из стебля бамбука.]. Должно быть, процессия в несколько тысяч человек, сопровождаемая солдатами, жрецами и танцовщицами, покидала дворец.

Подождав, пока грохот стихнет, маратха показал пленнику бутылку пива и сказал:

— Вот твое питье. Чтобы его получить, тебе нужно просто рассказать нам все.

— Лучше убей меня. Защититься я не могу.

— Ладно, друзья. Раз уж мы позавтракали, пора уходить.

— Вы бросаете меня? — с тревогой спросил пария.

— Нам здесь делать нечего. Мы поели, попили, теперь отправляемся спокойно покурить.

— А если крысы вернутся?

— Сам с ними справишься.

— Они меня живьем съедят!

— Правда? Что же, посмотрим. Нас вполне устроит, если они отгрызут тебе кончик носа и уши. Захочешь спать — смело закрывай глаза. Мы мешать не будем.

— Убери своих марабу, под их вопли не заснешь. Или хотя бы напои птиц.

— Тогда они сунут голову под крыло, встанут на одну лапу и сами уснут. А это не то, что мне от них нужно.

— Неужели тебе так нравятся крики вонючих падальщиков?

— Не мне же их предстоит слушать и не моим товарищам. В последний раз спрашиваю, по чьему наущению ты отравил троих царедворцев раджи?

— Уже троих? — злобно воскликнул пленник. — Завтра трое превратятся в десяток, лишь бы замучить меня до смерти!

— Поскольку того, которого хоронят сегодня, отравил определенно ты, даже не отнекивайся, значит и первые двое на твоей совести.

— Да ты сбрендил!

— Ну как знаешь. — Каммамури встал, потянулся и жестом пригласил товарищей следовать за ним.

Они перебрались в верхний подвал, куда крики марабу едва доносились благодаря мощным бронзовым дверям, одна из которых перекрывала лестничный пролет.

— Подождем, — сказал маратха, распечатывая коробку местных папирос, набитых смесью пальмовых листьев и красного табака. — Рано или поздно он сломается, какими бы крепкими ни были его нервы.

Он уже хотел было присесть на койку, когда из-за дверей, ведущих в царскую часть дворца, послышался странный вой и позвякивание железа. Трое мужчин переглянулись и схватились за оружие.

— Кажется, мастиф желает составить нам компанию, — предположил крысолов. — Наверное, бедное животное обезумело от похоронной музыки.

— Точно, — кивнул раджпут, — это один из наших мастифов.

В эту минуту дверь, не запертая на засов, распахнулась и на пороге появилась Сурама. На ней был голубой шелковый халат и белые шаровары, из-под которых виднелись приподнятые носки туфелек из алого сафьяна. За рани, подвывая, плелся мастиф и волочил за собой длинную железную цепь.

— Именем раджи не двигаться! — быстро приказал Каммамури. — Ее нельзя будить!

— Рани до сих пор под гипнозом, — кивнул крысолов. — Почему за ней никто не присматривал?

— Дворец, скорее всего, опустел. Янес и Тремаль-Наик сейчас на похоронах первого министра. Пойдемте за Сурамой и посмотрим, что она станет делать.

— Грязный пария! — проворчал старик. — Что же за зелье такое разлито в его взгляде! Он способен останавливать крыс и внушать людям дурные мысли.

Сурама вскинула руки и быстро зашевелила пальцами. Ее широко открытые глаза светились в точности как глаза парии, однако троих мужчин она явно не видела. Умный мастиф, нутром чуя неладное, пытался удержать хозяйку за полу халата, но Сурама упорно шла к лестнице в нижний подвал, едва слышно бормоча:

— Ты этого требуешь… я должна повиноваться… ты наложил на меня страшное заклятие… я должна тебя освободить… Но что потом скажет мой муж?

Рани остановилась, будто борясь с таинственным влечением. Она заломила руки, замотала головой, разметывая длинные волосы, но продолжила спускаться и хрипло шептать:

— Все бесполезно… я обязана подчиниться… обязана его освободить…

Маратха отозвал мастифа, и вся троица в молчании последовала за рани. Та шла уверенно, не запинаясь и не спотыкаясь. Открыв следующую дверь, она застыла, словно вновь пытаясь овладеть собой, после чего преодолела остаток лестницы и толкнула дверь в подвал, где находился пленник.

— Давайте постоим здесь и понаблюдаем, — предложил Каммамури. — Мы всегда успеем помешать отравителю сбежать.

Задержавшись на пороге, рани нашла взглядом парию и уставилась на него. Между Сурамой, неспособной сопротивляться гипнозу, и магнетизером словно проскочила искра. Пария не сводил глаз с молодой женщины.

Между тем ненасытные марабу подняли неописуемый гвалт и тарарам, который невозможно было описать. Они ревели, как быки, рвались с цепей и мощными клювами пытались расклевать их звенья, однако индийское железо не поддавалось.

Сурама прошла мимо них на безопасном расстоянии, глядя только на пленника, и застыла над тюфяком:

— Ты звал меня?

— Я ждал тебя, госпожа.

— Чего тебе нужно?

— Где махараджа?

— На похоронах.

— Значит, ты одна?

— Да. Зачем ты меня звал?

— Кто с тобой пришел?

— Собака.

— Я ее не вижу.

— Наверное, убежала. Так что тебе нужно?

— Я хочу пить. Ты поднимешься наверх, найдешь там корзину с припасами. В ней три бутылки пива. Принесешь мне одну. После чего вернешься в постель и спокойно заснешь.

— Откуда ты все это знаешь?

— Вижу.

— Сквозь стены?

— И сквозь стены тоже, маленькая рани.

— Мне идти?

— Да. Я так хочу, — повелительно ответил пленник.

Сурама понурилась, затем как будто собралась с силами, повернулась спиной к парии и направилась к двери, аккуратно огибая птиц, пытавшихся ее клюнуть.

Каммамури, слышавший все до последнего слова, приказал своим товарищам ждать, а сам взбежал по лестнице, разбил все три бутылки и быстро сгреб осколки в корзину. Пиво, пузырясь, растекалось по полу. Затем он взял кусок мяса и бросил верному мастифу, лежащему у двери.

— Посмотрим, что теперь. Негодяю придется разбудить рани, иначе он сдохнет либо от жажды, либо от голода, либо от бессонницы.

Он выглянул наружу и посмотрел вниз. Раджпут и крысолов стояли, вжавшись в стену. Из открывшейся двери вышла Сурама. Все так же глядя в пустоту, она поднялась наверх и направилась к корзине, повинуясь приказу магнетизера. Однако маратха его перехитрил. Вернувшись к товарищам, он сказал:

— Ждем. Только тихо, ни звука.