— Может, лучше орангутану? Ваши вожди сильно напоминают мавасов.

Даяк пожал плечами.

На самом деле в Каммамури говорила злость. Даяки — один из самых красивых народов Малайского архипелага. Высокие, мускулистые, светлокожие, с правильными чертами лица, они очень выделяются на фоне малайцев, бугисов, макасаров, негрито или аэта.

Отряд ускорил шаг, все дальше углубляясь в великие джунгли. Каммамури показалось, что они стараются держаться подальше от реки.

На заре отряд добрался до небольшого, но хорошо укрепленного поселения с высоким палисадом и глубокими рвами, полными колючих веток, — почти непреодолимой преградой для тех, кто имеет скверную привычку разгуливать босиком.

Пройдя через перекидной мост, они миновали ворота и остановились перед просторной хижиной на широкой площади, окруженной халупами поменьше. С маратхи сорвали сеть, развязали ноги и пинками загнали в хижину, вопя прямо на ухо:

— Пошевеливайся, негодяй! Мы тебя как раджу несли всю дорогу! Ничего, скоро твоя башка украсит наш алтарь.

— Чтоб вас ханту [Ханту — призраки, духи, потусторонние сущности в малайском фольклоре.] и баджанги [Баджанги — злобный дух, схожий с джинном и отчасти с вампиром, воплощение мертворожденного ребенка, изображается в виде куницы.] в преисподнюю утащили! — огрызнулся Каммамури.

Внутри было пусто, лишь на полу валялись яркие циновки да стояли два-три горшка. Пленник, не без внутреннего содрогания, увидел своеобразный стеллаж с несколькими дюжинами мастерски высушенных человеческих голов.

— Уютное местечко, — пробормотал он, созерцая эту жуткую коллекцию. — Интересно, меня хотят напугать или моей голове вскоре придется составить компанию вот этим экспонатам? Полагаю, голова индийца произведет настоящий фурор и вызовет зависть у соседних племен.

Внезапно кто-то у него за спиной произнес на чистом ассамском:

— Что ж, настало время платить по счетам, господин секретарь ассамского генералиссимуса. Полагаю, вы несколько удивлены нашей встречей?

Каммамури так и подскочил. Он узнал этот голос.

— О Шива! — вскричал он, серея. — Фаворит бывшего раджи!

— Да. Теотокрис, к вашим услугам. — Грек издевательски поклонился.

От изумления маратха утратил дар речи. Теотокрис с явным удовольствием наблюдал за искаженным ужасом лицом пленника, не снимая рук с двуствольных, отделанных перламутром пистолей, заткнутых за алый кушак.

— Вы?! — наконец воскликнул Каммамури.

— Не ожидали встретить меня на Борнео?

— Но как же вы тут очутились?

— Пусть это останется моим маленьким секретом.

— Может, вы мне мерещитесь?

— Нет-нет, перед вами действительно я, Теотокрис, фаворит бывшего раджи Ассама.

— Наверное, это дурной сон…

— Сейчас разберемся.

— О чем вы?

Пройдя в угол хижины, грек перевернул лежавший там панцирь огромной черепахи, уселся на него и произнес:

— Теперь можно и поговорить, господин секретарь. Присесть не желаете?

— Не желаю.

— Где вы оставили своего хозяина?

— У устья реки.

— Лгать нехорошо, господин секретарь, — насмешливо попенял ему грек. — Да, ваш баркас ушел от моих даяков, и его унесло течением, но не думаю, что до самого устья. Иначе я бы не встретил вас здесь, в лесу.

Каммамури покосился на улыбающуюся физиономию Теотокриса и буркнул:

— Вижу, вы большой любитель шутить.

— Иначе я не стал бы фаворитом несчастного Синдхии. Ему нравились веселые люди. Однако не пытайтесь сменить тему. Я спросил, где вы оставили своего господина.

— Зачем он вам? — рявкнул Каммамури, теряя терпение.

— Он мне даром не нужен. В отличие от второго…

— Какого еще второго?

— Нового раджи Ассама, прохвоста и португальского авантюриста, бросившего мне вызов. Он еще не знает, с кем связался. Мы, греки с архипелага, не прощаем обид и оставляем по себе страшные воспоминания, пусть даже ценой собственной жизни.

— Мне послышалось или вы назвали кого-то прохвостом? — холодно спросил Каммамури, мало-помалу овладевая собой. — Вы ничего не знаете о силе этого человека, о том, сколько сражений он выиграл вместе с названым братом в Индии и в Малайзии?

— Господин секретарь говорит о человеке, гордо именующем себя Малайским Тигром? Не сомневайтесь, я расквитаюсь и с ним.

— Будь они оба здесь, вы бы не посмели отзываться о них подобным образом.

— Мы, греки с архипелага, не прощаем обид и оставляем по себе страшные воспоминания, пусть даже ценой собственной жизни.

— Я не боюсь этих проходимцев.

— Однажды вы уже пропустили удар. И получили от господина Янеса немного стали в грудь, — ехидно заметил Каммамури. — Неужто позабыли?

В глазах мстительного сына Эллады вспыхнул зловещий огонек, лицо его перекосилось. Он быстро расстегнул куртку и рванул за ворот рубаху, демонстрируя белесый шрам, резко выделявшийся на смугловатой от природы коже бывшего ловца губок.

— Вот эта отметина! — произнес он сдавленным от гнева голосом. — Она исчезнет лишь после моей смерти, и я готов умереть, но забрать с собой в могилу того, кто мне ее оставил.

— Трудновато же вам придется, — покачал головой Каммамури. — Сеньор Янес и Малайский Тигр могут весь мир вверх тормашками перевернуть.

Грек расхохотался:

— Вы уверены, господин секретарь великого генералиссимуса?

— Зовите меня просто Каммамури, — сказал маратха, изрядно утомленный насмешками грека. — Выкать и величать меня господином тоже излишне. Я не раджа и не правлю ни Ассамом, ни Бенгалом, ни уж тем более малайскими островами.

— Ты прав. Кстати, и беседа пойдет побыстрее. Церемонии порой стесняют общение.

Теотокрис извлек из кармана великолепный портсигар, наверняка подарок Синдхии. По золоту бриллиантами и изумрудами выложены были какие-то цифры. Он неторопливо достал папиросу, раскурил ее, выпустил облачко ароматного дыма и сказал:

— Итак, продолжим разговор.

— Мы треплем языками уже полчаса, господин Теотокрис, а толку чуть.

— Сам виноват. С другой стороны, я ведь никуда не спешу.

— Что вам от меня нужно?

— Сведения о местонахождении махараджи, а также о том, почему он оставил свое царство и что забыл в здешних лесах.

— Я вам уже ответил. Он где-то в джунглях.

— Видишь ли, этого недостаточно. Требуются указания поточнее. Мне известно, что их всего трое.

— Зато стоят они трех сотен.

— Да хоть трех тысяч! Достаточно мне щелкнуть пальцами, и в бой пойдут десять тысяч даяков.

— Кто же вам даст такое войско? — усмехнулся Каммамури.

— Белый раджа Кинабалу.

— Он назначил вас своим главнокомандующим?

— Может быть. Не твоего ума дело. Нынче я сильнее, и точка.

— Э-э-э, господин, не переоценивайте себя. У махараджи Ассама, Малайского Тигра и моего хозяина тоже найдутся воины. Плевать им на ваших даяков.

— Пусть ваши воины сперва попробуют выбраться с острова. Ничего, рано или поздно голод заставит их переправиться на берег, где они и найдут свою смерть.

— Не забегайте так далеко вперед, господин Теотокрис. В реке полно крокодилов и черепах, с голоду никто не помрет, уверяю. Эти люди способны питаться даже листвой.

— Кто же вы такие, черт вас побери?! — заорал разъяренный грек.

— Мужчины, способные на все.

— Дьявол тебя побери! Хорошо, поглядим, долго ли ты сам протянешь на одних листьях, сидя в «вороньем гнезде» [«Вороньим гнездом» обычно называют наблюдательный пост на мачте корабля в виде открытой бочки.].

— Попробую, хотя и не понимаю, о чем речь, господин бывший фаворит бывшего раджи Ассама.

— Тысяча чертей! Теперь, кажется, это ты взялся шутить и издеваться?

— Я? Ну что вы! Перед вами скромный слуга, не имеющий привычки подтрунивать над сильными мира сего.

— Тогда заканчивай со своей клоунадой.

— Вы о чем?

— О твоих попытках уйти от вопроса.

— Я совсем запутался, ума не приложу, что вы имеете в виду.

— Отвечай, бесовское отродье, где прячется махараджа!

— Расспросите застреленного буйвола. Откуда мне знать, куда он меня завез? Я упал с дерева прямо на спину рогатой скотины, несшейся по лесу не разбирая дороги, и вот очутился тут.

— А твои товарищи?

— Им повезло больше, они удержались на дереве. Видимо, половчее меня будут. Вот вам чистейшая правда.

— Да, на правду похоже. Во всяком случае, мы с Насумбатой собственноручно пристрелили того буйвола. Он рухнул под пулями, что твоя спелая груша. Жаль, не удалось притащить его сюда, пропадет гора мяса. Теперь буйволятиной полакомится кое-кто другой, но он же угодит в ловушку.

— Кто?

— Полегче, приятель. Греки не болтают о своих планах с первыми встречными. Значит, ты не знаешь, где сейчас махараджа с товарищами?

— Нет.

Теотокрис отбросил окурок, раскурил новую папиросу и, помолчав, продолжил:

— Считаешь себя двужильным, но это не так. Увидимся через несколько дней, приятель. Боюсь, листья бананов и аренги, покрывающие хижину, окажутся тебе не по зубам.

Он хлопнул в ладоши. Как из-под земли появилось четверо даяков, ожидавших приказа. Все были вооружены парангами из самородного железа, сверкавшими, точно осколки зеркал. Грек лениво махнул рукой, даяки потащили Каммамури наружу, угрожающе рыча.

— Повежливее! — возмутился тот. — Набросились, точно марабу!

Индиец попытался вырваться, но его вновь швырнули на носилки, опутали сетью и понесли за ворота деревни под визг женщин и смех детей, высыпавших из хижин крохотного форта.