Но теперь я жалею, что не подождала. Логана. Я знаю, что это глупо и это вряд ли когда-нибудь произойдет, но, если бы в какой-то перевернутой, альтернативной вселенной это случилось — я бы свернула ради него горы. Я чувствую себя более живой, просто стоя рядом с ним, и ничего подобного рядом с другими. Я могу только представлять, мечтать, каково это — оказаться в его объятиях, почувствовать силу его тела, его страсть и нежность, окутывающие меня, проникающие внутрь меня.

— Я рад, что ты мне сказала. — Его рука снова сжимается. — Давай я провожу тебя домой.

— Это не обязательно.

Как бы мне ни нравилось быть рядом с Логаном, я не хочу быть назойливой. Не хочу быть для него обузой.

— Нет, обязательно. Это небезопасно.

Я закатываю глаза к небоскребам.

— Я выросла в Нью-Йорке, это мой город, я знаю его лучше, чем ты. Ради бога, мы ведь в Трайбеке… Здесь не опасно.

— Ты молодая, красивая девушка, Элли. Весь мир опасен для тебя.

И, конечно, среди всех его слов я цепляюсь за «красивая».

Потому что я все еще идиотка.

Полчаса спустя мы заходим в кофейню, где белокурая голова Кори все еще покоится на его руках, лежащих на столе. Логан подходит прямо к нему и пинает ножку стула, чуть не опрокидывая его.

Кори вздрагивает, просыпаясь и бормоча:

— Что, кто? — Он трет глаза. — В чем дело, Ло?

— А вот в чем, — Логан говорит убийственно спокойным тоном, от которого меня бросает в дрожь, — сейчас ты потащишь свою задницу в квартиру, соберешь свое барахло и свалишь домой. Ты уволен.

Вот дерьмо.

Нет, Кори, не делай этого, это не твоя вина.

Я говорю Логану:

— Это не его вина.

Но Логан даже не поворачивается. Он пристально смотрит на бедного Кори. Холодно и безжалостно.

— Ты сам сейчас же захочешь убраться, приятель, или тебе не понравится, как я тебя выселю.

Кори хмуро смотрит на стол. Затем он выталкивает из-под себя стул — так резко, что он падает назад и грохается на пол.

Логан запирает за ним дверь.

— Зачем ты это сделал? Я же сама сбежала. Это я виновата.

Логан показывает на выход.

— Ты ударила его по голове? Подсыпала ему наркотик в чай?

— Нет.

— Тогда это он виноват, и он это знает.

— Но ты мог бы дать ему второй шанс?

— Нет. Не на этой работе. — Он придвигается ближе. — Мы должны быть внимательны и всегда быть начеку. Достаточно одного промаха, чтобы кто-то пострадал или был убит. Что, если бы он заснул, пока тут были твоя сестра и принц? — Его голос становится немного надрывным. — Что, если бы с тобой что-то случилось?

И вот оно, снова. Это чудесное тепло, которое заполняет все мои конечности. Каждым своим словом Логан заставляет меня чувствовать себя драгоценной — и каждым своим вздохом.

5. Логан

День окончания школы Элли выдался солнечный — один из тех ярких, ясных дней, когда небо ярко-голубое, а воздух одновременно прохладный и теплый. Я выезжаю с парковки возле нашей квартиры на черном внедорожнике и направляюсь к «Амелии», чтобы забрать Элли, Марти и ее отца. Томми на пассажирском сиденье. Примерно через десять минут езды он подозрительно смотрит на меня краем глаза.

— Это что, REO Speedwagon?

Я нажимаю на поворотник и сворачиваю налево.

— Что?

— Ты напеваешь «Не могу побороть это чувство…» REO Speedwagon, если я не ошибаюсь.

Ха. Я даже и не заметил.

Мои руки скользят по рулю, я пожимаю плечами.

— Элли составила мне плей-лист… На самом деле он не так уж и плох.

Томми опускает солнцезащитные очки на нос и смотрит на меня поверх оправы.

— Кто ты, черт возьми, сейчас?

Я смотрю на него, сильно хмурясь. Затем показываю средний палец.

Он смеется и возвращает очки на место. Минуту спустя этот придурок откидывает голову назад и напевает:

— Я все еще люблю тебя.

И я уже ищу место, где можно притормозить, чтобы запихнуть его в багажник.

* * *

Десять минут спустя я паркуюсь в переулке за кофейней, и мы с Томми входим на кухню через заднюю дверь.

Нас приветствует орущая Элли…

— Трахни меня в задницу!

Я давлюсь собственной слюной.

— Что ты только что сказала?

Она поворачивается от раковины, широко раскрыв глаза и заикаясь.

— Я не… Я хочу сказать, я никогда не делала этого…

Мои брови взлетают до линии волос.

— Это просто выражение!

Томми бормочет себе под нос:

— Американки вообще странно выражаются.

Элли поднимает вверх маленькую белую туфельку с ремешками.

— У меня сломался каблук. И у меня нет других туфель, которые подходят к этому платью! Я облажалась по полной.

Я жестом указываю на туфлю.

— Дай сюда. — Я верчу ее в руках. — У меня в машине есть суперклей — могу починить.

Она смотрит на меня с обожанием.

— Ты мой герой, Логан. Я могу поцеловать тебя прямо сейчас.

И то, как она это говорит — хрипло и нетерпеливо, — наводит меня на мысль о том, что она не просто использует очередное расхожее выражение.

Я не дурак; я знаю, что Элли по уши в меня влюблена. Я вижу, как она смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю: с таким благоговением, что мне кажется, будто я стою на пьедестале высотой в пятьдесят футов. А временами ее взгляд настолько полон желания, что он как будто бьет меня под дых.

Потому что, как бы ни была привлекательна Элли… она еще очень юная и недоступная для меня.

Поскольку мы здесь только на лето, не стоит смущать ее разговорами; я буду продолжать притворяться, что не понимаю, что происходит.

— Вы выглядите просто прелестно, мисс Элли, — говорит Томми.

И это правда. В своем простом светло-розовом платье, с обнаженными тонкими руками, с длинными цветными волосами, завитыми на концах, она выглядит как… принцесса. Ей не хватает только короны.

— Спасибо, Томми.

Марти входит через вращающуюся дверь из столовой, и гигантская связка серебряных и темно-синих воздушных шаров, на которых написаны все возможные поздравления с окончанием школы, отчаянно раскачивается.

— Тебе шариков-то хватит? — спрашиваю я.

Элли хихикает.

— Они от Оливии. Я думаю, она чувствует себя виноватой из-за того, что не сможет присутствовать, но она и не должна.

Томми смотрит на часы.

— Нам нужно идти. Ты же не можешь опоздать на свой собственный выпускной.

— А мне нужно занять место в первом ряду, чтобы посмотреть твое выступление, — добавляет Марти.

Элли работала над своей прощальной речью последние три дня, круглосуточно. Она засовывает руки в белую выпускную мантию, затем использует стеклянную дверцу шкафа в качестве зеркала, чтобы приколоть шляпу на голову. Черт возьми, она красавица.

— Где твой отец? — спрашивает Томми.

И игривая искорка, которая всегда горит в больших голубых глазах Элли… исчезает в одну секунду.

— Он спит. Он не пойдет.

Марти кашляет, бросая на меня недовольный взгляд, но не говорит ни слова. Мы все направляемся к машине.

Я разворачиваюсь к багажнику и быстро приклеиваю каблук Элли, затем передаю его ей через окно на заднем сиденье.

— Томми отвезет тебя, я догоню. — Кофейня закрыта на весь день. — Я еще раз все осмотрю, удостоверюсь, что все надежно заперто.

Она надевает солнцезащитные очки в форме сердечек.

— Хорошо, но не опаздывай. Вы, ребята, единственная группа поддержки, которая у меня есть. Я ожидаю услышать от вас серьезные «гоу, гоу, гоу».

Я киваю.

— Меня ничто не остановит.

* * *

— Вставай.

Эрик Хэммонд лежит в постели на спине, все еще одетый во вчерашнюю серую футболку и брюки — от него воняет, как от полов в барном туалете. Он не двигается с места, когда я снова его зову, а у меня нет ни времени, ни терпения, чтобы валять дурака.

— Эй. — Я шлепаю его по щеке, сдерживаясь, чтобы не врезать по лицу, потому что нокаут вряд ли ускорит процесс.

— Эй! Пойдем — поднимайся.

— Что? — Он вдыхает, фыркая, и его глаза медленно фокусируются на мне. — Какого черта ты здесь делаешь?

Я подхожу к шкафу, сдвигаю вешалки, ищу костюм.

— Твоя дочь сегодня оканчивает школу. Я проконтролирую, чтобы ты добрался туда, где тебе следует быть.

— Элли? — говорит он в замешательстве.

— О, ты знаешь, что она твоя дочь? Я просто не был уверен, что ты знаешь.

— Это сегодня? — спрашивает он, потирая лицо.

Я нахожу темно-серый костюм и белую рубашку, все еще в пакете из химчистки, и они вроде выглядят сносно.

— Это сегодня. И она произносит прощальную речь.

Он потирает щетину с проседью на подбородке. И опускает голову.

— Черт возьми. Черт возьми. — Он поднимает голову, встречаясь со мной взглядом, его голос похож на шорох наждачной бумаги. — Логан, верно?

Я киваю.

— Ты, должно быть, думаешь, что я просто кусок дерьма.

Я сжимаю челюсти.

— Не имеет значения, что я думаю.

— Ты не понимаешь. — Он открывает ящик прикроватного столика и достает фото в рамке, смотрит на него — разговаривает больше с фотографией, чем со мной.

Я смотрю на Эрика Хэммонда и вижу человека, которым он был раньше. Сильный и прямой — даже благородный. Это было до того, как тяжесть жизни согнула его пополам, превратила в унылый мешок с костями.

— Ты ошибаешься, — мягко говорю я. — Я понимаю.