— Пресвятая Дева, если бы люди только знали, каким Эдвард Бербрук может быть страстным, они никогда не прозвали бы тебя Холодное Сердце!

Интересно, кто автор этого прозвища, подумал Эдвард. Впрочем, это не так уж и важно, решил он секунду спустя. Он посмотрел на Имоджин, распростершуюся на кресле, и чуть отодвинулся. Она выглядела очень довольной и уставшей и потому даже не запротестовала, когда он поднялся. Только мяукнула, как разочарованная кошка, которую согнали с уютного дивана, где она успела угреться. Он не мог сразу уйти, поскольку это было бы невежливо, а потому сел рядом и взял ее пальцы в ладонь. Страсть соединила их давно, но они так и не научились вести ни к чему не обязывающие беседы, а потому обычно расставались быстро. Эдвард всегда был очень замкнутым существом и не привык общаться по-светски поверхностно.

— Ты из тех мужчин, которые заставляют женщину совершать необдуманные поступки. Например, развод с мужем, — пробормотала женщина, опустив золотистые ресницы.

Эти слова немного насторожили графа, хотя и не слишком. Впрочем, Имоджин никогда особо не интересовала Эдварда, он редко задумывался над ее словами, тем более не был настроен делать это сегодня.

Сегодня он ощущал себя почти одиноким.

В таком же невеселом настроении он приехал к своей тетушке Ипатии. По вторникам она бывала дома и принимала гостей. Он застал у нее известную графиню, похожую на старую гусыню, с двумя румяными дочерьми, стрелявшими в него круглыми выпуклыми глазами. Наверное, они казались себе очаровашками, когда щебетали общеизвестные глупости о нарядах и о происхождении лондонских туманов. Через четверть часа, проведенных в их обществе, Эдвард уже еле сдерживался, чтобы не завопить от безысходности. Как можно быть такими бестолковыми дурочками?

Едва графиня с дочками откланялись, Эдвард вздохнул с облегчением.

— Мой дорогой племянник! — воскликнула тетушка Ипатия. — Я прощу тебе твое невежливое общение с этими девушками, только если ты прибыл по важному делу. Не стоит так мрачнеть, заметив, что на тебя положили глаз. Ты же завидный жених, и в твоем возрасте пора бы задуматься о подходящей партии. — Она прищурилась на племянника. — Не хмурься так, Эдвард, я же думаю о твоем благе. И подойди поближе. Ты явно не в духе. Надеюсь, причина твоего визита не в плачевном состоянии моих капиталовложений?

— Нет, тетя, — ответил граф, присаживаясь в кресло, все еще теплое после сидевшей в нем графини. — Ваши капиталы как раз дают неплохие дивиденды. — На протяжении последних лет именно Эдвард был ответственным за все вложения семьи. — Речь пойдет о Фредди.

— Ах вот оно что! А я все ждала, когда же ты придешь спросить моего совета, как поступить в этой щекотливой ситуации! — воскликнула тетушка и вздохнула, отчего ее пышная грудь поднялась. Для своих немолодых лет герцогиня выглядела вполне привлекательно — стройная, статная, с короной серебристых волос, столь же густых, как и в юные годы. В молодости она не была слишком красивой женщиной, но годы смягчили черты ее лица, придав им известную утонченность и привлекательность. Пытаясь скрыть возраст, герцогиня носила перчатки из тонкого сатина и массивное ожерелье из драгоценных камней.

— Мне нужно от вас нечто большее, чем просто совет, тетушка, — произнес Эдвард, сжав пальцами поля шляпы. — Мне нужна ваша помощь. Ваша поддержка в одном деликатном деле.

— В деликатном деле? — спросила герцогиня и позвонила в серебряный колокольчик, вызывая лакея.

— Слушаю, ваша милость, — проговорил тот, входя в комнату, каким-то похоронным тоном, что неожиданно развеселило Ипатию.

— Возьмите у графа шляпу и плащ. А взамен принесите столик с напитками. — Несмотря на преклонный возраст, герцогиня по-прежнему отдавала дань хорошему вину.

— Будет сделано, — все так же мрачно ответил лакей, и это вызвало озорную улыбку у Ипатии.

Когда принесли вино, герцогиня взяла себе бокал красного, отпила из него и только тогда заговорила:

— Итак, я полагаю, что тебе понадобилась моя поддержка, потому что в твою голову пришла блестящая мысль, как спасти загубленную репутацию брата. Да-да, я слышала эту непристойную историю с лакеем!

— Значит, так теперь про это говорят? «Непристойная история с лакеем»?

— Ну, не всегда история с лакеем бывает непристойной, дорогой мой племянник. Вот я вспоминаю одного смазливого лакея, который служил у меня... впрочем, речь не о том. До меня дошли слухи, что Фред приятно проводил время с этим парнем, пока их не застукали. И не надо делать такое лицо, Эдвард. Я гораздо старше тебя и многое повидала на свете, поэтому я имею право называть вещи своими именами. Я слышала о вещах и похлеще, чем этот мелкий инцидент с Фредди. Да что там, я сама порой любила повеселиться на славу!

Она пожала плечами и налила себе второй бокал вина. Эдвард был хмур и почти не пил. Вдруг его посетила интересная мысль. Если Ипатии эта история представляется не столь скандальной, возможно, положение Фредди не так уж и безнадежно, как ему казалось, и он поделился с теткой своими планами.

— Расскажи мне об этой девушке, Эд, — попросила Ипатия. — Надеюсь, она не слишком уродлива?

— Совсем нет, скорее, наоборот, только совсем юная. Дочь провинциального викария из Ланкашира. Бедна как церковная мышь, но очень хороша собой.

— Ах вот как! Очень? — переспросила Ипатия, насмешливо выгнув бровь.

Эдвард проигнорировал эту издевку и продолжил:

— Ей требуется влиятельная дуэнья. Кто-то, кто поддержит ее в течение одного сезона в Лондоне.

— Но зачем ей целый сезон, если она собирается выйти за нашего Фреда?

— О, она пока не в курсе, что собирается выйти именно за него. Я хочу, чтобы он поухаживал за ней и сделал предложение. Пусть люди думают, что это брак по любви.

— А Фредди знает, что ты затеял?

— Узнает, — ответил Эдвард жестко. — И сделает, что я скажу.

— Это точно. Едва ли он будет протестовать, — усмехнулась Ипатия. — Ты принял верное решение. Пусть лучше исправит ситуацию сейчас, пока еще не поздно.

— Так я могу рассчитывать на вашу поддержку, тетя? Она повернулась к нему и лучезарно улыбнулась — зубы у нее были по-прежнему белые и крепкие.

— Ты же знаешь меня, Эдвард, — я пойду на все, если затронута честь семьи. Так же как и ты. Кроме того, разве я могу бросить в беде Фреда, своего любимого племянника?

Боль обиды так сильно полоснула графа, что у него исказилось лицо. Он знал, что Фред — всеобщий любимчик, но Ипатия была для него самым близким человеком, и ее признание задело его гораздо больше, чем он мог предположить. До сих пор единственным, кто выделял самого Эдварда из двух братьев, был его отец, но он давно лежал в могиле. Для окружающих граф Бербрук был жестким и самолюбивым человеком, но никто не мог заглянуть в его душу и понять, какое одиночество подчас царит там.

Ипатия заметила тень боли, пробежавшую по лицу графа, и беспомощно всплеснула руками.

— О, Эдвард, ты же знал, что я дорожу Фредом больше, чем кем бы то ни было. Ведь он так беспомощен и слаб! Тебя я тоже очень люблю, но порой мне кажется, что ты смог бы обойтись вообще без любви. Ты делаешь вид, что не нуждаешься ни в ком, и люди платят тебе тем же. Но от меня ты не скроешь своего отчаяния, нет! Ты близок и дорог мне. Скажу больше: случись со мной беда, только к тебе я пришла бы за помощью, потому что доверяю тебе одному, Эдвард.

Граф, зло поджав губы, смотрел холодно и отстранение Он ненавидел себя за то, что выдал свои чувства, — много лет он учился сдержанности и равнодушию. Он не понимал, что заставило тетку оправдываться перед ним: ведь и для него проблемы Фреда были важнее его собственных.

— Вы не обязаны объясняться, тетя Ипатия, — твердо произнес он почти по слогам. — Я давно уже не зеленый юнец, которого могут обидеть чьи-то предпочтения.

— Милый Эдвард, — со вздохом сказала Ипатия, — мы все становимся беззащитными детьми, когда дело касается любви. Надеюсь, когда ты достигнешь моих лет, ты и сам поймешь это.

Эдвард изо всех сил надеялся, что этого не произойдет. Любовь никогда не входила в его планы на будущее. Но недаром говорят: расскажи Богу о своих планах, пусть Господь посмеется!

Вдовствующая герцогиня оказалась самой удивительной женщиной из всех, с кем приходилось сталкиваться Флоренс. Она была шести футов ростом, почти как мужчина, статная и высокомерная, и совсем не выглядела на те годы, которых достигла. Внимательные голубые глаза, похожие на два бриллианта в окантовке ресниц, казалось, смотрели в самую душу. Синее платье в серебряную полоску с зауженной талией и турнюром делали герцогиню еще выше.

Едва слуга ввел Флоренс в дорого обставленную комнату и представил хозяйке дома, у нее начали дрожать колени. Потолки здесь были такими высокими, что кружилась голова, лепнина на них была просто великолепна. А на то, чтобы вымыть гигантскую люстру, у слуг наверняка уходил целый день. Кресла, стол и шкафы светлого дерева с золочеными ручками и окантовкой были почти такими же, как в доме портнихи, и это даже позабавило девушку. Только в этой комнате не было ни единой подделки.

— Стойте прямо, юная леди! — приказала герцогиня, заметив, что Флоренс незаметно озирается. — Как я могу хорошенько разглядеть вас, если вы сутулитесь!

Флоренс чуть сузила глаза от удивления — она-то знала, что стояла прямо, расправив плечи, как солдат на военном параде. Щеки сразу стало заливать краской. Герцогиня медленно обошла ее, постукивая тростью из слоновой кости. Наверняка вдова больше любила эту трость за звук, который она издавала, чем на самом деле нуждалась в ней.

— Хм, — хмыкнула Ипатия, рассматривая Флоренс. Она остановилась позади нее, изучая покрой платья, и девушка не осмелилась обернуться или спросить, что означает это хмыканье. — Кто пошил это платье?

— Мадам Виктуар с Бонд-стрит, ваша милость, бывшая партнерша мистера Уэрта.

— Никогда не слышала про такую, — отрезала вдова, оказавшаяся опять напротив Флоренс и вновь уставившаяся на нее внимательными глазами. — Этот оттенок красного идет вам, мисс Фэрли, но едва ли подходит для столь юного создания, которое заливается краской при каждом удобном случае.

— Платье шилось не на меня, ваша милость. Это все, что оказалось на руках у портнихи. Она не успела скроить новое за такой короткий срок, — пояснила Флоренс, защищая француженку. Ей всегда было легче вступаться за других, нежели за саму себя.

— Хм, — снова произнесла герцогиня, поедая девушку глазами. Помолчав еще несколько секунд, она снова пустилась в путешествие вокруг Флоренс, ритмично постукивая тростью. — На фортепьяно играете?

— Довольно сносно, ваша милость.

— Поете?

— Несносно, ваша милость.

Постукивание трости прекратилось. Флоренс затаила дыхание. Она явственно ощутила, как два бриллианта глаз буравят ее затылок.

— Хочешь казаться умнее, чем ты есть, девочка?

— Нет, ваша милость, — отчеканила Флоренс. — Это вырвалось само собой.

За спиной раздался странный звук. Смешок?

— Вот как? — фыркнула герцогиня. Помолчав, она добавила: — Хватит на этом. Присядь и выпей со мной чаю. Впрочем, можешь отказаться, а я все равно чашечку выпью. И вот еще что: прекрати называть меня «ваша милость». Для тебя я тетя Ипатия.

— Тетя Ипатия? — Флоренс была так изумлена, что почти рухнула в кресло, так как ноги отказались ей служить. Она была уверена, что после такого придирчивого осмотра и ее неосторожного ответа на вопрос о пении герцогиня с позором выгонит ее.

— Да. А ты — моя племянница. Или ты всерьез полагаешь, что я собираюсь представить королеве дочь никому не известного викария? — И герцогиня весело захохотала.

— О, ваша ми... тетя Ипатия! Я не осмеливалась просить вас о...

— Вот и зря, девочка. Тебе пора научиться смелости. Я не хочу, чтобы моя протеже оказалась испуганной серой мышкой.

— Быть может, я и испугана, — тихо, но твердо возразила Флоренс, — но я точно не серая мышка.

Герцогиня глянула на нее изучающе, и девушка дерзко вздернула подбородок. Да, она робкая, несмелая, но не мышка. Это верно. Серая мышь не бежит из-под родного крова в незнакомый Лондон, не пытается выгадать себе более достойную судьбу, чем прозябание в провинции на жалкие крохи, оставленные отцом. Нет, она точно не мышка!

— Бесхребетным существом тебя точно не назовешь! Пей свой чай! — усмехнулась вдова. — Видишь ли, большинство людей в обществе так привыкли прогибаться, что едва пытаются выпрямить спину, как она сразу ломается. В тебе есть упрямство, но есть и благоразумие. Главное, не дай одному взять верх над другим.

— Я запомню это, ваша милость, — кивнула Флоренс.

— Тетя, — поправила герцогиня и отхлебнула чаю. — Но возможно, в скором времени ты станешь моей крестницей.

И она рассмеялась, заметив, как Флоренс в замешательстве уставилась на нее.

— Жду с нетерпением, когда смогу вывезти тебя в свет. Ты станешь сенсацией сезона, тебя ждет большой успех, поверь мне, детка. Тобой будут интересоваться, и желающих быть представленными придется заносить в список.

— Но мне не нужен успех, ваша ми... тетя, — возразила девушка. — Все, к чему я стремлюсь, — это достойный человек. Пусть даже единственный.

— Такой найдется, детка. Точно найдется! — заверила ее герцогиня. — И он будет далеко не единственным. Но сначала мы с тобой хорошо повеселимся!

И она снова удивила Флоренс, подмигнув ей, как девчонка.

Герцогиня выделила Флоренс на втором этаже шикарную комнату, окна которой выходили на Гросвенор-сквер. Лиззи досталась небольшая смежная комнатка. Поскольку манеры служанки оставляли желать лучшего, вдова приказала обучить ее всему, что должна знать гувернантка леди из хорошей семьи.

— Это просто сон! — восклицала Лиз в восторге. — Ой, мисс, вы только не щипайте меня — я так боюсь проснуться!

Сама Флоренс не разделяла ее оживления. Ей было странно, что богатая и уважаемая герцогиня решила потратить свое драгоценное время на бедную провинциальную девушку. Конечно, тетя Ипатия уверила ее, что в свое время мистер Моубри оказал ей услугу и теперь она просто платит по счетам, приняв его предложение вывести Флоренс в свет. Но девушка с самого начала поняла, что герцогиня не из тех, кого можно обязать простой услугой, и не считала, что поверенный вправе требовать вернуть ему долг столь неожиданным образом. Похоже, у тети Ипатии есть другие тайные причины, по которым она сделала Флоренс своей протеже. Но какие? Соперница-дуэнья, чью дочь должна затмить девушка на ярмарке невест? Даже это более похоже на правду, думала Флоренс.

Она отдавала себе отчет, что ее подозрительность просто неприлична. Отец всегда учил ее видеть в людях только хорошее, а не ковыряться в истоках их поступков. Сейчас он ей сказал бы, что следует поблагодарить за помощь, а не задаваться глупыми вопросами.

Спустя два дня Ипатия пожелала отвезти девушку к своей портнихе, державшей дорогой магазин в центре Бонд-стрит, а не на окраине, как мадам Виктуар, но Флоренс отклонила предложение.

— Я плачу, а тебе стоит соглашаться, — настаивала герцогиня.

Флоренс не уступала. Ей понравилась француженка, и она не хотела менять портниху.

— Кроме того, если у меня получится найти себе мужа, я обязательно выплачу вам все, что вы на меня потратили, — уверенно сказала девушка.

Она заметила, как не по душе были такие слова Ипатии, но не пожелала менять свое мнение.

— Ты еще скажи, что заплатишь за комнату и содержание! — фыркнула, наконец герцогиня.

— Если ваша милость пожелает, — твердо сказала Флоренс.

— Пффф! Никогда не знаешь, что удумают современные девушки!

Флоренс опасалась, что мадам Виктуар не придется вдове по душе — француженка вела себя довольно фамильярно и откровенно. Но к ее удивлению, герцогиня приняла портниху вполне благосклонно. Более того: у них оказались на редкость схожие вкусы в одежде. Так Флоренс получила три новых французских корсета, четыре дорожных платья, шесть обеденных и столько же бальных. Кроме того, теперь в ее гардеробе были десятки сорочек и накидок, а уж сколько пар обуви стояло на нижней полке, она так и не запомнила. И похоже, тетя Ипатия не собиралась останавливаться на достигнутом.

— Нам нужно больше красивых вещей, гораздо больше! — вещала она. — Настоящая леди должна иметь столько платьев, чтобы можно было надевать их весь сезон, ни разу не повторившись!

— Это просто безумие! — хваталась за голову Флоренс. — Человек, который возьмет меня в жены, попадет в долговую зависимость!

Ипатия только милостиво улыбалась над этой шуткой. Между тем Флоренс и не думала шутить.

В субботу пришли карточки с приглашениями. На них было обозначено имя герцогини, а внизу добавлено имя Флоренс.

Ипатия сделала все, чтобы о ее протеже услышали. Всего было тридцать карточек, и если Флоренс и поразило их количество, она лишь только кивнула Ипатии.

— Мы должны выбрать, с кого начать, — назидательным тоном произнесла герцогиня.

Был поздний вечер, и они сидели в будуаре вдовы — сама Ипатия в шезлонге, Флоренс подле нее. Странно было сидеть так, ничего не делая и не занимаясь домашними делами. В доме Флоренс почти не было слуг, и потому хозяева сами готовились ко сну. Здесь все было иначе. Камин был жарко растоплен, и комната наполнялась теплом после прохладного майского дня. Возле шезлонга стоял небольшой столик с чаем. Все это приготовили невидимые слуги, и Флоренс за пару недель так и не привыкла к подобной роскоши.

— В чью пользу мы должны сделать выбор? — спросила она.

— Прежде всего это должны быть те, кто наделен властью. Богатые и уважаемые люди. Те, в чей круг попасть сложнее всего, почти невозможно.

— Но для вас нет ничего невозможного, тетя.

Герцогиня взглянула на Флоренс строго, но глаза ее смеялись.

— Разве я учила тебя лести?

— Нет, ваша милость, — ответила девушка, тоже едва заметно улыбаясь. — У вас не было на это времени.

— Ах, детка, — засмеялась Ипатия открыто. — Тебе так к лицу улыбка. Когда ты напугана, ты выглядишь слишком чопорной.

— Если я верно поняла, большинству людей нравится внушать страх. Им по душе люди, которые принимают их игру.

— Да, — вздохнула герцогиня, отпивая из чашки. — Увы, это так.

Она протянула руку и погладила Флоренс по щеке. Это было такое мягкое и естественное движение, что девушка даже не удивилась. Она смотрела на вдову, видела ее прямой и тонкий нос, глубокие и ясные глаза. Кто она такая, эта герцогиня? Расчетливый делец или добрая женщина, мучимая одиночеством? Как ни боролась с собой Флоренс, мучаясь сомнениями и подозрениями, но сердце уже тянулось к «тетушке Ипатии», и она ничего не могла с этим поделать. Мать Флоренс умерла так рано, что она не познала материнской заботы и ласки. И то робкое, несмелое чувство, поднявшееся в груди, когда рука герцогини коснулась ее щеки, было так похоже на нежность, что Флоренс сдалась.

Какая разница, пытаются ее использовать или нет! В конце концов, она тоже выиграет от этой сделки, а потому подозрения лишены всякого смысла. Флоренс угадывала внутренним чутьем, что герцогиня была одинока и нуждалась в близком человеке. Что плохого, если этим человеком станет она, Флоренс Фэрли, которой не место здесь, но которую приняли как равную?

И она робко улыбнулась восседавшей возле нее женщине.

Утро субботы началось для Флоренс с невыносимой пытки: Лиз пыталась затянуть на ней ее старый корсет по всем правилам. Герцогиня, вошедшая проследить за процессом, давала указания. Новые корсеты должны были прислать через неделю, а старый был жестким и неудобным.