Я, не сдерживаясь, плачу в голос об утратах: маме, Роберте, обо всем. Захожусь от рыданий. Маленькое убежище, куда так хотелось сбежать, стало символом оставленного за спиной. Свернувшись калачиком, я, как в кокон, закутываюсь в одеяло, щедро пропитывая его слезами. Хочу домой.

Слезы постепенно переходят в сон, и рыдания — последнее, что я слышу до рассвета.

Глава 7

Когда я, замотанная в одеяло и распластанная поперек кровати, открываю глаза, кажется, что еще середина ночи, но я выспалась. В комнате полумрак. Нащупав телефон, вижу, что уже 8:30 утра. Я вскакиваю и распахиваю ставни, чтобы впустить свет.

Из окон открывается прекрасный вид, который заманил меня сюда, и от яркого солнечного света болят глаза. Я жадно впитываю начало второго дня в Метони. На небе ни облачка, вечерняя гроза исчезла, будто ее и не было. Безмятежное спокойствие заключает меня в ласковые объятия.

Сходить бы в деревню за продуктами и выпить чашку крепкого кофе. Это первый полный день в Метони, и нужно продумать план, как найти мамину картину. Ответа от Тони Джовинацци пока нет. Подожду до завтра и потом напомню о себе.

Начинается отсчет трех недель, и я полна решимости осуществить план.

На пляже никого, кроме пары бродячих кошек, промышляющих в кустах. Море ритмично бьется о берег, едва вздымая волну или рябь.

Линия прилива ничем не отмечена: нет ни водорослей, ни пластиковых бутылок, которые найдутся на многих пляжах. Я иду по песку, мимо полосы таверн. Пустые стулья перевернуты и подняты на столы, ставни опущены. Тишина. И не поверишь, что вчера вечером тут играла музыка и было шумно.

Этим утром открыто лишь одно уютное кафе с фисташково-зелеными ставнями и цветочными ящиками на каждом окне. В тот же цвет окрашены столы и стулья. Судя по желтоватой обивке разных оттенков, мебель не раз чинили.

Я поднимаюсь по каменным ступеням.

— Kaliméra! — окликает меня с порога молодая женщина.

— Kaliméra!

Я выбираю место с видом на море и песчаный пляж.

— Ena kafe parakaló, — нерешительно прошу я.

Наверняка говорю с ошибками.

Девушка исчезает в дверях, и я надеюсь, что получу то, что заказала. У окна сидит пара мужчин постарше, мне кивают в знак приветствия, и я в ответ улыбаюсь. Они пьют кофе и играют в нарды.

Я любуюсь морем, настроение поднимается, вытесняя меланхолию вчерашнего вечера. Я забываю и про Роберта, и про не сводившего с меня глаз чудака, и подставляю лицо солнечным лучам.

Потом разворачиваю листок с копией маминой картины и сравниваю с пляжем.

Что-то нигде не видно скалы, выступающей из песка, — пейзаж явно не тот. При ярком свете я замечаю, как размыты штрихи: у таинственного мужчины на картине неясные черты, он — лишь расплывчатая тень. Я разочарованно кладу копию обратно в сумочку. Может, за эти годы море размыло тот камень и пейзаж изменился везде, кроме маминой картины. Бог знает, откуда мне начать поиски.

Официантка возвращается с чашкой кофе и небольшой креманкой с ложкой.

— Спасибо. Efharistó.

Ловлю себя на том, что машинально отвечаю по-английски, и повторяю по-гречески. Она кивает и возвращается к работе.

В креманке белый йогурт, сбрызнутый золотистым медом и сдобренный россыпью орехов. Божественно, хотя я вроде не заказывала — да я и слов таких не знаю… Сливочная масса со сладким медом чудесно сочетается с горечью кофе.

Как приятно сидеть весной на улице, не кутаясь в теплый свитер. Я фотографирую кофейную чашку на фоне морского пейзажа и загружаю снимок в социальные сети: @кухняСофи_ обслуживание мероприятий #вседлязавтрака #поварзаграницей.

Копирую для Таши и прошу позвонить, когда проснется, потом прячу телефон в карман.

Вдали, в самом конце деревни, к самодельному понтону под волнорезом причаливает рыбацкая лодка. Одинокая фигура на борту завершает путь в тихой гавани, и морские птицы бросаются в борьбу за объедки.

Вроде простая работа, известные с древнейших времен охота и собирательство, но какая опасная — один на один со стихией. Каких бы высот ни достиг прогресс, человек, лодка и сети будут жить вечно. Я наблюдаю за одиноким рыбаком, привязывающим к понтону лодку. Он выгружает на берег тяжелые ящики с рыбой и ловко взбирается по ступенькам.

Море манит, и устоять невозможно. Проглотив остатки йогурта, я кладу на стол горсть монет, закатываю штанины льняных брюк и сбрасываю шлепанцы. Повесив на плечо сумку, я спрыгиваю на песок, осторожно ступая по мелководью. Вода прохладная, но не обжигает холодом. Я бреду по мелководью, и с каждым шагом ноги слегка проваливаются в песок.

Кто-то катается на байдарке посреди бухты, скользя по зеркально-гладкому морю. Передо мной возникают скалы, вокруг торчащих из воды вершин бурлит водоворот, и я отхожу подальше.

Я смотрю на крутой обрыв и башню в море, которая была частью настоящей крепости, и снова поражаюсь отзвукам тысячелетней истории, древнему человеку — основателю цивилизации.

Думаю о том, как любила Метони мама, пытаюсь представить на этом самом берегу пятилетнюю девочку, плещущуюся в воде, и почти слышу детское хихиканье.

Наблюдая тот же неизменный морской пейзаж, какой видела мама, я словно смотрю на него ее глазами, чувствую духовную связь, мне будто подсказывают, куда идти и что делать. И несмотря на тяжесть в сердце, я как никогда понимаю маму: мне нравятся ее любимые места. Жаль, что мы не приезжали сюда вместе, когда я повзрослела. Я предлагала совместную поездку много раз, но она всегда отказывалась, откладывая «до следующего года». Да, именно так и было. В то время я не слишком придавала этому значение. Ну а теперь уже поздно.

Вспоминаю лето, когда я была совсем маленькой. Мама вернулась из Греции, подхватив кишечную инфекцию, и ей было так плохо, что пришлось на несколько дней лечь в больницу.

Она списала это на усталость от работы. Пока мама не поправилась, мне пришлось пожить у Таши и ее бабушки. Мне казалось, что после поездок в Метони мама только расстраивается, но я была уверена, что вдвоем мы неплохо бы провели время. Она с такой любовью говорила о Греции, а вместо этого на весенние или осенние каникулы мы летели в Италию или Францию. Только не сюда.

Жаль, что я не спрашивала, не приставала, почему она не берет меня с собой в те места, которые для нее так дороги. Теперь уже не спросишь.

От внезапного укола я вскрикиваю и останавливаюсь. Ногу пронзает мучительная боль. Нагнувшись, вижу красные капли, сочащиеся из ступни и растворяющиеся в морской воде. Я снова кричу и неуклюже прыгаю на берег, острая боль нарастает. Сев на землю, я подтягиваю ногу к себе.

В пятке торчат иголки, от которых исходит пульсирующая боль. Что же делать? До кафе слишком далеко, не дозовешься. Я слышу крик и поднимаю голову. По берегу ко мне бежит какой-то человек. Мужчина.

— Помогите, пожалуйста. Меня ужалило морское чудовище, — жалуюсь я, и слезы градом текут по щекам.

Он садится передо мной на корточки, и у меня перехватывает дыхание.

Я тону в самых зеленых глазах в мире, на время забывая о боли и муках. Глаза цвета абсента блестят, словно изумруды, окаймленные длинными темными ресницами. Замечаю густые черные волосы и тень щетины вокруг упрямого подбородка.

Мне почему-то знакомо это лицо… ногу простреливает еще один приступ боли.

— Не трогайте иголки, — говорит он с сильным акцентом. — Это морской еж. Очень опасный, но очень вкусный.

Он мне подмигивает, и сердце колотится еще быстрее. Оно так громко стучит у меня в ушах, что кажется, мужчина его слышит. Несмотря на ужасную боль, я проклинаю свой непрезентабельный внешний вид и жалею о домашнем педикюре. Но я благодарна этому, несомненно, греческому богу, который мне помогает, не обращая внимания на ногти на ногах.

— Уколы ежа затрудняют дыхание. Как вы себя чувствуете?

Я дышу тяжело, но вряд ли в этом виноват еж…

— Со мной… все… в порядке, — запинаюсь я.

Мужчина нежно держит рукой мою лодыжку и достает из кармана джинсов большие щипцы, отчего я испуганно вздрагиваю.

— Не беспокойтесь. Они у меня для рыбы и лодочных крючков. Но и в этом случае сгодятся. Только не дергайтесь. Будет больно. Потерпите.

Он, наверное, тот самый рыбак, который выгружал ящики до того, как я вышла на опасную прогулку по воде. Не пойму, то ли меня бьет током от его прикосновения, то ли пронзает болью от иголок, только я не могу вымолвить ни слова.

Он ловит мой взгляд, и земной шар словно перестает вращаться вокруг своей оси, тучи закрывают обзор, и я ничего не вижу, кроме него. Он медленно сглатывает, я наблюдаю, как ходит кадык, и мы снова смотрим друг другу в глаза. Постепенно сбрасывая наваждение, он трясет головой и сосредоточивается на неотложном деле. Или мне это только кажется?

Во мне бушуют чувства, и грядущая пытка щипцами пойдет на пользу.

— Считайте, повезло. Все не так уж плохо. Сейчас мы их вытащим.

Он держит мою пятку на уровне глаз и начинает вынимать кошмарные иголки. Он дотрагивается осторожно, но от каждого прикосновения меня бросает в дрожь. Я отшатываюсь и втягиваю сквозь зубы воздух. Меня словно режут ножом.