Мое внимание привлекают трое детей, играющих на клумбах. Их нарядные платьица запачканы травяными пятнами. Словно сговорившись выполнить какую-то задачу, они удивляются и радуются всему, что их окружает.
В памяти всплывает палящая весенняя жара, растянувшаяся на несколько недель. Мы с Ташей загораем в мамином саду, опустив ноги в прохладный детский бассейн. Мама принесла стаканчики с колой, ванильное мороженое со взбитыми сливками сверху, соломинки и зонтик. Мы чувствовали себя такими шикарными в костюмчиках-двойках.
Мама обожала солнце, но, когда я держала ее за руку, замечала, что загара почти не было — она уже медленно умирала. Ее кожа стала полупрозрачной, как фарфор, и тонкой, как папиросная бумага. За долгие дежурства в хосписе и дома я изучила каждую веснушку, морщинку и складочку на ее лице, наблюдая, как она уходит.
Проглотив еще порцию еды, женщина медленно направляется через лужайку ко мне. Мое сердце готово выпрыгнуть наружу. Она садится рядом на скамейку и вздыхает. Ее каштановые волосы спутались, блестит вспотевший от послеполуденной жары лоб. Она устало выдыхает под тяжестью невидимой ноши.
— Yiássas, — с болью говорит она.
— Yiássas, — отвечаю я, не зная, что еще ответить, может, она расскажет, почему так на меня смотрит.
Я жду следующей части этой странной беседы. Она поворачивается ко мне и кивает, снова отводя взгляд. Молчание.
Я ковыряюсь в остатках еды — жирные объедки скользят по тарелке.
— Я Мария Василиу.
— Софи. Рада познакомиться.
От медленно тянущегося разговора меня охватывает разочарование. Ей явно есть что сказать, но ждать очень мучительно. Я припоминаю, что она владелица продуктового магазина, куда Тео отнес меня после борьбы с морским ежом.
— Да. Вы вчера были у меня в магазине.
Она будто читает мысли. Светская болтовня не для нее. Она немного странная, но в каждой деревне есть такие чудаки. В Метони, похоже, их двое.
— Простите, что я смотрю на вас, мне надо вам кое-что сказать. Очень важное.
Я пытаюсь угадать, что она скажет. Она поворачивается ко мне, и ее карие глаза скользят по моему лицу.
— Не хочу вас пугать, но с вами кто-то есть… Стоит сзади.
У меня по спине бегут мурашки. Что она говорит? Может, это плохой перевод. Оглядываюсь, и никого не вижу. Просто корявый ствол дерева. Я ставлю тарелку рядом с собой.
— Вы ее не видите, но она с вами. Вы очень похожи, — продолжает Мария, и волоски на моих руках встают дыбом. — Вы как сестры, такие же глаза… цвет…
Из легких выходит воздух, голова идет кругом, стук сердца отдается в ушах, я задыхаюсь. Солнце заходит за облачко, отбрасывая на сад тень, меня знобит.
— Не знаю, что и сказать… мама…
Я не могу закончить фразу, не в силах отдышаться.
Мария хватает меня за руку. У меня внутри все заледенело. Я не знаю, что страшнее: эта женщина или мысль о том, что мама… стоит за спиной.
— Пожалуйста, не бойтесь. Я вижу тех, кто нас покинул навеки. Многих охраняют ушедшие близкие. Ваша мать с вами. Хочет защитить.
— С ней все в порядке? Вы можете с ней поговорить?
У меня от отчаяния дрожат руки, я жду ответа Марии.
— Нет, они не разговаривают, как мы. Они мысленно посылают мне сообщения, но вижу я их так же ясно, как вас.
Она дважды крестится, смешивая мистику и набожность. В ее голосе скрывается доброта, утешение.
— Ваша мама как-то связана с Метони, да? Я ее вижу. Она говорит, что вы думаете о мороженом с напитками. Показывает мне сад и воду в бутылке.
Мария выкладывает доказательства, немного колеблясь, будто новые слова появились недавно, они подтверждают верность ее сообщения. Несмотря на то, что снова выглянуло теплое послеполуденное солнце, мне кажется, что я в снежном доме. Руки покрываются мурашками, я пытаюсь осмыслить услышанное. Я качаю головой и снова беру тарелку, лишь бы за что-нибудь ухватиться.
— Я… Извините. Дело не в том, что я вам не верю, но почему она разговаривает с вами, а не со мной?
Я перевариваю предполагаемое сообщение, а из глаз так и норовят хлынуть слезы.
Мария пожимает плечами.
— Я говорю о том, что вижу, но ее слова предназначены вам. Вы что-то ищете… да… она предупреждает об опасности. Остерегайтесь.
— Кого? — нетерпеливо спрашиваю я.
Я не могу даже предположить, кого Мария имеет в виду, но от угрозы у меня внутри все холодеет.
— У нее иссякает сила. Она отступает. Все… исчезла. Но она хочет, чтобы вы нашли то, что ищете, вы на правильном пути. Оно здесь.
Я старательно сдерживаю слезы и в смятении не знаю, что обо всем этом думать. Но Мария подтвердила, что я на самом деле найду картину, и во мне загорается искра надежды. Еще бы подтолкнули в нужном направлении.
У скамейки появляется Кристина и сразу оценивает обстановку. Повернувшись к Марии, она что-то быстро ей говорит, так быстро, что я не могу разобрать ни слова.
— Извини, Софи, моя подруга, Мария…
Она понижает голос до шепота и продолжает:
— Она получает сообщения от духов, передает их, когда видит, не зная, насколько это пугает других. Ты побледнела… словно…
— Словно увидела призрака? — перебиваю я. — Я не видела, а Мария, похоже, да. Я просто немного испугалась.
Я вежливо успокаиваю Кристину, но сама вся дрожу. Едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться. И глубоко дышу, чтобы унять сердцебиение.
— Я не совсем понимаю, что означает это сообщение, Мария. Я на самом деле пытаюсь кое-что найти, а именно картину, которую мама нарисовала в Метони. Вы говорите, что я ее найду?
Я ищу на ее лице разгадку, намеки, о ком меня предупреждают.
— Духи не всегда высказываются ясно, лишь направляют. Вы должны ей верить. Она с вами и очень вас любит.
— Все, хватит, — говорит Кристина, выхватывая тарелку из моих дрожащих рук. — Тебе нужно поесть сладкого и не мешает выпить! Мария, хватит, остановись, пожалуйста. Она до смерти напугана!
Я встаю и позволяю увести себя от медиума, чтобы выпить чего-нибудь покрепче. Ноги подкашиваются, иду как по батуту. За столиком с напитками стоит племянник Кристины, Кристоф. Приятно видеть дружелюбное лицо, надеюсь, он не призовет умерших родственников.
— Tha íthela éna polí megálo potíri krasí, parakaló!
Услышав мою просьбу налить большой бокал красного вина, Кристина хохочет, а я выпиваю его тремя большими глотками и протягиваю, чтобы наполнили снова. Мне нужно чем-нибудь усмирить пульс, стучащий в висках. Как ни странно, пугает меня не призрак, а угроза. Мама предупредила меня об опасности.
Я неуверенно обвожу глазами сад. Смеющиеся лица, приветствующие старых друзей, поющие, жующие, но что скрывается за весельем?
Как бы я ни старалась сопротивляться предупреждению Марии и отмахиваться от него как от чепухи, в душе прочно засела крупица страха.
Стараясь не подозревать всех и каждого в угрозе, я болтаю с Кристофом о тех местах, которые можно посетить. Спрашиваю, не знает ли он об объединениях художников или галереях, кроме Пилоса, куда я еду завтра утром. Пытаясь не оглядываться через плечо, проверяя, нет ли там духа, я время от времени встречаюсь взглядом с Марией. Она понимающе улыбается, но моя тревога не утихает.
Кристоф рассказывает о прекрасном амфитеатре всего в часе езды от Метони. Я с радостью отвлекаюсь от экстрасенсорики и задумываюсь, не съездить ли в ту деревеньку. Полностью раскопанное поселение, красивая рыночная площадь — агора с мозаичным полом и большим стадионом гораздо менее многолюдны, чем знаменитая Олимпия. Кристоф явно увлечен наследием и историей Греции, с грустью говорит о бедности и борьбе за права рабочих, особенно в Афинах. Он похож на воробушка и на Кристину, и мне кажется, что я знаю эту семью целую вечность — они такие радушные и гостеприимные. Уж они точно не причинят мне вреда, несмотря на пророчество Марии, поэтому я отметаю его прочь.
Конец ознакомительного фрагмента
