Глава 2

Картина меня преследует, даже во сне я вижу этот пляж и мужскую фигуру. На следующее утро, ожидая встречи с Арабель в обшитой деревянными панелями приемной, я сжимаю помятую фотокопию. Я отвечаю на сочувственные улыбки, с которыми время от времени на меня смотрит ее помощница, будто я виновата, что пережила еще одну ночь без мамы. Вроде повторяю привычные движения, но лишь наполовину, словно занимаюсь синхронным плаванием в болоте. Невозможно поверить, что у человека моего возраста уже нет родителей. Я чувствую себя неловко, когда смеюсь. Стыжусь того, что существую.

Когда это случилось, я держала ее за руку. Медсестра из онкологического отделения, дежурившая в углу комнаты, осторожно высвободила мамину руку, которая больше никогда не сожмет мою.

И не было ни яркого луча библейского света, ни отвратительного предсмертного хрипа — все замерло, почти незаметно. Она будто спала, красивая, безмятежная. Теперь, когда ритуальные хлопоты позади, мне нужно во всем разобраться. Поиски картины помогут мне ориентироваться в неизведанной следующей главе жизни — так и должно быть. Мне это нужно. Я в растерянности, застряла в бесцельной колее, но если у меня появится цель, она придаст мне сил, вытесняя безнадежность.

В кабинете Арабель мамины картины висят на стенах вместе с работами других клиентов. Краски словно пульсируют в рамках, разливая цвета по комнате. Глаза слезятся, не могу оторваться от маминой картины «Она уходит из дома», посвященной ее любимой песне и моему отъезду в университет после окончания школы. В фигуре матери, простирающей руки вдаль, запечатлено такое горе, что другой образ, в котором я узнаю себя, отступает на второй план. Ветер почти осязаем, он кружит листья в воздухе, его порывы развевают длинные волосы.

Горе стучится в сердце всякий раз, как я бросаю взгляд на мамины картины. Мне не верится, что она никогда больше не превратит чистый холст в яркое полотно, насыщенное чувствами. И все же картина на стене сильно отличается по настроению от той, что я держу в холодных влажных руках.

Опустив голову, я снова рассматриваю загадочную копию в поисках подсказки. Но кроме надписи на обороте, ничего нового не нахожу. Меня отчаянно тянет увидеть эту картину, подержать в руках, как будто она может открыть что-то доселе неизвестное или утешить.

Дверь внезапно распахивается, и Арабель, прервав мои размышления, молча меня обнимает. Светловолосая, с идеальной прической и, как всегда, безупречно одетая, она в темно-синем костюме с юбкой из букле и фирменных туфлях на невысоком изящном каблуке.

Наряды у Арабель всегда так хорошо продуманы, что рядом с ней чувствуешь себя прирожденной неряхой. Удивительно, что мне сегодня вообще удалось одеться, не иначе как чудом, но джинсы и шелковая блузка — лучшее, что пришло в голову. Я почти укротила волосы, хотя каштановые кудри наверняка торчат во все стороны.

Арабель смотрит на меня и качает головой, сочувственно приподняв подведенные брови.

— Это же невозможно, нереально, правда? Похороны были magnifique, но не могу себе представить…

Ее милая французская картавость не скрывает суровости обстоятельств.

Она ведет меня в кабинет, отдавая распоряжение принести кофе. Секретарша послушно исчезает. Откинувшись на спинку большого кожаного кресла, Арабель переходит к делу.

— Ну что ж, у вас теперь много забот. Вы единственная наследница имущества и всех коллекций, которые, конечно, еще ценнее. Придется принимать решения, но сейчас ничего делать не надо. Мне звонят из всех больших музеев по поводу выставок — Музей современного искусства в Нью-Йорке очень заинтересован, но это подождет, chérie.

Все это кажется мне таким сюрреалистичным, словно мы разговариваем в другой вселенной о ком-то другом.

Я наклоняюсь и кладу на стол копию, все еще не в силах вымолвить ни слова. Арабель поднимает листок, и ее красный с металлическим отливом лак для ногтей блестит на фоне бумаги. Она медленно разворачивает снимок, на лице расплывается удивленная улыбка, и она ахает:

— Вы нашли ее, Софи. Это она! Я никогда ее не видела, но я знаю, что это. Таинственная картина серии «Метони».

Она радостно смеется, разглаживая смятую страницу.

— Знаете, картина почти превратилась в слух, выдумку, о которой говорят, но никто никогда не видел. Были подделки, но ваша мать их никак не комментировала и не открывала тайну. Линдси описывала ее мне только один раз, но больше никогда ее не упоминала. Мне даже предлагали за нее большие деньги. Представьте, за картину, которую никогда не видели, хотели заплатить сотни тысяч фунтов стерлингов. Ненормальные.

Секретарша несет поднос с двумя дымящимися чашками эспрессо и, грациозно поставив их перед нами, незаметно выходит.

Арабель, нарушая трудовое законодательство, подносит к губам тонкую электронную сигарету — длинный черный стержень на фоне алой помады. Она всматривается в картину, то приближает к лицу, то отстраняет.

Я сгораю от любопытства.

— Я нашла снимок в куче фотографий. Посмотрите, что написано на обороте.

Она, хмурясь, переворачивает листок и фыркает от смеха.

— Ваша мать, всегда такая прямолинейная, это место укрыла завесой тайны. Волшебный Метони. Она говорит, что там создает свою лучшую картину. Это место — ее любимое. И вот эта картина. Пятая из цикла «Метони».

Меня охватывает печаль, и глаза наполняются слезами. Если она так высоко ценила это место, то почему избегала о нем рассказывать? Почему не брала меня с собой? Когда она каждый год в одно и то же время уезжала на пару месяцев работать, то говорила, что это единственный способ полностью сосредоточиться на живописи. Я не возражала, отдыхала на юге Франции с Ташей в доме ее бабушки, и мне это нравилось. Но теперь мне кажется, что Метони мама от меня скрывала.

— Вы знаете, кто этот мужчина? Вряд ли мой отец… — спрашиваю я, надеясь получить хотя бы один ответ на свои многочисленные вопросы.

— Non, не знаю, — пожимает она плечами. — Она написала пять картин серии «Метони», и четыре из них находятся в частных коллекциях, в разных уголках мира. Это все, что мне известно. Но пятая… это она. Может быть, она все еще в Греции. Очень spéciale, особенная. Посмотрите на нее, возможно, самая выдающаяся. Трудно судить по плохой копии — а в реальности картину никто не видел. Даже я.

Арабель возвращает мне листок, ее глаза блестят. Я в который раз смотрю на расплывчатые мазки и поверить не могу, что тайная картина написана маминой рукой.

— Разве не чудесно было бы ее вернуть? Мerveilleux? — восторженно бормочет Арабель. — Найти картину. Это стало бы событием века! Открытием, потрясшим мир искусства. Тайна Метони наконец раскрыта!

Она тянется вперед и кладет ладони на стол.

— Мне кажется, вам нужно туда поехать.

— Но она может оказаться где угодно, Арабель. Нет, я хочу ее увидеть. Она не выходит у меня из головы…

— Софи, поезжайте на поиски этой картины. Да. Прекрасное наследие, parfait, если собрать все пять картин серии «Метони» и дать людям возможность увидеть мастерство художника. Великолепная получилась бы выставка! Познакомить мир с этой картиной. Мне кажется, мать дала вам такое задание. Найти пропавшую работу — и прославить Линдси. Кстати, и поток подделок прекратился бы, которые сейчас, после ее ухода, возобновятся encore.

Арабель восхищенно закатывает глаза, а я аккуратно складываю листок и прячу в сумочку.

— Вы считаете, мне удастся найти картину? Я даже не представляю, с чего начать.

— Вот! — восклицает Арабель, хватая телефон и строча на листке адрес. — Есть в Греции один коллекционер, кажется, живет недалеко от Метони. Тони Джовинацци. Владелец двух картин из серии «Метони». Очень влиятельный. Может, стоит начать с него. А найдете «пропажу», он точно купит ее за огромные деньги. Годами мечтает собрать всю серию. Как только картина будет у вас, сразу позвоните мне, chérie, не мешкая.

Я знаю, что Арабель желает мне добра, но думает она лишь о газетной шумихе и фунтах стерлингов. У меня другое желание. Я не хочу, чтобы картина попала в чужие руки. Если эта частичка маминой души сохранилась, нужно ее найти.