Глава 6
Когда я стучу в дверь Кристины, в Метони уже сгущаются сумерки. Небо ясное, в глубоком чернильно-синем пространстве парит самолет, а звезды мерцают, как драгоценные камни. Я очень благодарна за предложение поужинать, но понимаю, что полностью полагаюсь на доброту незнакомых людей. Пора научиться доверять инстинктам.
Радушием, яркостью и врожденной раскованностью Кристина немного напоминает маму. Хотя мы сразу нашли общий язык, я ничего о ней не знаю, а теперь нам предстоит совместный ужин. Но лучше принять предложение и отбросить дурацкие сомнения и догадки. А как бы на моем месте поступила мама?
Расставшись с Робертом, я была в отчаянии, что больше никогда не найду любовь. На что мама сказала: «Разбитое сердце — это линия жизни на песке. Не пережив потери, любви не оценишь. Уроки, хорошие ли, плохие ли, всегда что-то значат: твоя задача — выяснить, что именно».
Она как раз вернулась с цикла оздоровительной медитации, делилась новообретенной мудростью гуру. В глубине души я отдавала себе отчет, что Роберт никогда не был моей большой любовью, просто в то время я себя в этом убедила. Мне вовсе не хочется усваивать жестокий урок и лечить разбитое сердце.
Пока мы идем по пыльной дороге в деревню, Кристину приветствуют прохожие: жена мясника, фермер, работница заправки. Мы сворачиваем в переулок с парой заколоченных таверн, сувенирным и универсальным магазинами. Вдоль волнореза гавани аккуратно выстроился ряд фонарей. К мерцающим огням пришвартованных лодок периодически присоединяются красные мигающие огни на большой скале, которые предупреждают моряков об опасности.
Кристина останавливается возле витрины последнего магазина.
— Это магазин Марии Василиу, моей подруги. Здесь можно купить еду и все что нужно. Ее семья живет в Метони много лет. Когда-то мы учились в одном классе — ужас как давно!
Я боялась ехать в Грецию одна, но опасения остаться в одиночестве рассеиваются. Таша обрадуется, что мне встретилась эта чудесная необычная женщина, взявшая меня под крыло. Сегодня вечером на Кристине эффектная туника с цветочным рисунком и шелковые ярко-розовые с сиреневым оттенком шаровары. Броская ткань ниспадает с ее высокой стройной фигуры и вздымается при каждом движении, словно разноцветный парус. Она излучает надежность, хотя мы мало знакомы.
— Я заметила, что, когда вы ко мне вышли, руки у вас были в глине. Вы занимаетесь гончарным делом?
Если Кристина как-то связана с искусством, вдруг она поможет раскрыть тайну пропавшей маминой картины?
Она смеется.
— Да, я художник. Как это по-английски? Гончар? Всегда в глине из-за лепки! Свет здесь волшебный, сами видите, пейзаж меня вдохновляет… Это моя настоящая любовь! А вы чем занимаетесь в Лондоне?
— Я повар, у меня ресторанный бизнес, а мама тоже художница… то есть была…
Слова твердые, словно нож, вонзающийся в кусок мяса, чтобы вырезать горе, и слезы тут как тут. Я смотрю на Кристину и глубоко дышу, чтобы успокоиться.
— Извините, просто… она недавно умерла.
Я роюсь в сумочке в поисках салфетки, смущенная тем, что внезапно разоткровенничалась с едва знакомым человеком. Мы стоим лицом друг к другу. Она берет салфетку и вытирает катящиеся по моим щекам слезы.
— Не извиняйся. Ты слишком молода для такого горя. Мне очень жаль.
Ее рука на моем плече переносит меня в настоящее, и я смотрю в добрые темные глаза новой знакомой, принимая утешение.
— Здесь ты обретешь покой, он тебе нужен.
Я медленно выдыхаю и оказываюсь в ее объятиях.
— Спасибо, — выдавливаю я.
Чувствуя энергичную материнскую поддержку, я признаю свои страхи, нервозность и, отбрасывая их, настраиваюсь двигаться дальше.
— Ты не передумала идти? Или, если хочешь, провожу до дома.
— Нет! Точно нет.
Я боюсь, что милая дама нарушит из-за меня свои планы, и улыбаюсь.
— Музыка и еда — это то, что мне нужно. Кроме того, хотелось бы поближе познакомиться с этим местом.
«И найти одну картину», — думаю я.
Но об этом позже. Сегодня всего лишь первый день. Нужно ко всему привыкнуть, успокоиться, а уже завтра окунуться с головой в поиски. Сегодня не считается: день приезда.
Несколько секунд мы молчим — я прихожу в себя, и мы медленно направляемся в деревню.
А там — чистейшая простота, нетронутый временем девственный уголок Греции, какой она была до того, как туризм вытеснил из нее особый дух.
Непритязательная череда таверн, полоса пляжа и спокойное море, импровизированная дорога, отделяющая фасады закусочных от берега. Снующие туда-сюда официанты пересекают пустынную улицу, принимая заказы. По полосе время от времени проносятся одинокие мопеды, распугивая бродячих кошек под стулья. Открыто всего несколько заведений — в апреле сезон только начинается. Я слышу бренчание бузуки и нежный плеск моря, который помогает стряхнуть затянувшуюся печаль.
Мы сидим за деревянным столом рядом с песчаным пляжем. Стало прохладнее. В углу таверны играет трио музыкантов.
Трогательные парящие звуки и красивые греческие струнные слышатся в меру громко, чтобы посетители могли подпевать, но не заглушают беседу. Из таверны появляется официант с бумажной скатертью и закрепляет ее металлическими зажимами. Поставив перед нами корзинку с хлебом и тарелки, он целует Кристину в обе щеки.
— Это мой племянник, Кристоф. Таверной владеет мой брат, Андрос. В Метони повсюду семейный бизнес. Познакомься с Софи, она остановилась у нас на холме.
Кристоф протягивает мне руку, и я ее пожимаю.
— Yiássou, Christoph.
— Yiássou, Софи. Kalosirthaté! Добро пожаловать в нашу деревню!
Он гостеприимный, как и тетушка, с такими же темно-карими глазами и птичьими чертами лица.
— Сегодня хороший вечер. Играет музыка. Отец приготовил особое блюдо клефтико из ягнятины, овощное рагу бриам и запек свинину в духовке.
Он возвращается к таверне через дорогу, а я беру кусок хлеба и наливаю в блюдечко масло. Кристина зажигает свечу и закуривает, глубоко затягиваясь. Она предлагает сигарету и мне, и я молча беру одну из пачки — видели бы Таша и мама…
— Андрос — мой брат. Он повар, как и ты! Каждый день встает в пять утра, чтобы испечь хлеб. Говорю ему, возьми хлеб в булочной, выспись хорошенько, но нет, он хочет свою выпечку.
Кристина разрывает кусок хлеба пополам и подносит к свече.
— Смотри, каждый кусочек сделан с любовью!
Звеня браслетами на запястьях, она кладет хлеб в рот. Я соглашаюсь и макаю кусок в сладкое масло.
— Я считаю, что, если готовишь в плохом настроении, еда будет хуже на вкус. Хлеб просто потрясающий! Похоже, ваш брат — счастливый человек.
Кристина смеется и выпускает в небо колечки дыма.
— Да, точно! Произведения живописи и скульптуры передают чувства художника. А еда — это тоже искусство, но из особых материалов. Как и посуда, но она невкусная!
Она заливается смехом и подзывает к столу племянника. Он приносит графин с розовым вином, и Кристина наполняет бокалы.
— Ладно, Кристоф, что у нас сегодня? Принеси нам колокитокефт-эдес, цацики, гаврос и бриам.
Мне кажется, что еды слишком много. Оладьи из кабачков, соус-закуска из йогурта, свежего огурца и чеснока, анчоусы и жареные овощи.
Хоть я и проголодалась, сразу перестаю жадно поглощать испеченный с любовью хлеб. Я поднимаю бокал, чтобы в знак благодарности произнести тост.
— Yiámas, Кристина, efharistó poli.
Медленно, но непрерывным потоком появляются блюдо за блюдом, атакуя все органы чувств. Все так свежо и аппетитно, что я с радостью погружаюсь в гастрономическое забытье. Запахи, вкусы и звуки проникают в меня, насыщая душу.
Музыка звучит громче. Из таверны выходит коренастый мужчина, вытирающий руки посудным полотенцем. Бросив его на столик, он шагает на дорогу, притопывая в стиле фламенко и привлекая внимание посетителей. Под томную жалобную песнь он воздевает руки к небесам, словно Атлант, приговоренный вечно их держать.
Он легко поворачивается, то выпрямляя, то сгибая колени, потом внезапно подпрыгивает и приседает.
Мужественность танца и выразительная гордая осанка завораживают, когда он расхаживает, рассказывая свою историю. Музыка ускоряется, и появляется Кристоф со стопкой белых бумажных салфеток, которые он подбрасывает в воздух над танцором. Они медленно опускаются, рассыпаясь у его ног.
Чарующий танец привлекает внимание зрителей, и тут к танцору присоединяется еще один мужчина такого же роста и возраста, примерно лет шестидесяти. Представление продолжается, оба танцора набирают темп. Салфетки на полу взлетают и трепещут от взмахов ног. Толпа подбадривает танцоров, некоторые собирают с земли салфетки и подбрасывают их в воздух, аплодируя прыжкам.
Выступление заканчивается под гром аплодисментов.
— Браво, браво, Андрос, браво, Григор! — кричит Кристина.
Андрос, наверное, ее брат.
Первый танцор подходит к нашему столику и целует сестру, схватив салфетку, чтобы вытереть лоб.
— Так вы Софи? Кристоф сказал, что вы остановились у сестры.
Он тяжело дышит, басит и хрипит, и я вижу, как они с сестрой похожи.
— Андрос, — представляется он, кивая, словно кланяясь, и протягивает руку. — Теперь вы потанцуйте.