Так что я играл лишь по субботам для Эдди.

Не особенно сложный, напев оказался мелодичным и весьма навязчивым. Я закрыл глаза и потерялся в сплетении звуков. Вернулся назад, в то время, когда мама еще не умерла. До того, как холод и лед выжгли меня изнутри, а побои и разряды тока внушили, что я ничего не стою.

Когда последняя нота рассеялась, тепло музыки исчезло, и кровь моя снова заледенела. Даже не открывая глаз, я почувствовал, что уже не один.

— Боже, потрясающе, — тихо проговорил Макс. Он стоял возле двери с северной стороны, ведущей на кухню. — Я не хотел подслушивать, — извинился он в ответ на мой холодный взгляд.

— Чем ты занимаешься? — спросил я. — А как же дежурство?

— Обеденный перерыв, — пояснил он. — Ты здорово играешь. Черт, больше, чем здорово. Как профессионал. Ты играл всю жизнь?

— Служащие Марша обычно не задают членам семьи таких личных вопросов.

Макс криво усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Думаю, мы знаем друг о друге больше, чем просто служащий и работодатель.

Я раздраженно взглянул на него.

— Это угроза?

Он вздохнул и вошел в комнату, присел на подлокотник дивана, как прежде, с Эдди.

— Просто указал на очевидное.

— Повторю еще раз, чтоб все стало ясно и очевидно… То, что мы обсуждали прежде, должно остаться между нами.

— Так и будет, — согласился Макс. — Я же поклялся.

Я пробежал пальцами по клавишам пианино.

— Не люблю полагаться на других.

«Преуменьшение века».

— Я заметил, — проговорил Макс с легкой усмешкой. — Как называлась та музыка?

— «Pavane pour une Infante défunte», — сказал я. — Равель.

— Что это значит?

— Танец для мертвой принцессы. — Я указал головой на мамин портрет. — Ее любимая, хотя мама не болела и не грустила. Ей просто нравилось, как звучит мелодия, вот и все.

— Красавица, — проговорил Макс. — Сожалею о твоей потере. — Я резко взглянул на него. — Сезар сказал, что она умерла несколько лет назад, — пояснил Макс.

— Что еще сказал Сезар?

«Аляска? Сезар рассказал ему об Аляске?»

— Да почти ничего, — ответил Макс. — Лишь объяснил, что у твоего отца нет жены, которая могла бы помочь за ним ухаживать.

— Да, папа больше не женился. И уже не женится. Невзирая на склероз.

— Он любил ее.

— Думаю, да. И когда ее не стало, в нем тоже что-то умерло. В маме была доброта. И умение сострадать. Она забрала все это с собой. — Я махнул рукой. — Не обращай внимания.

«Боже. Что такого в этом парне? Почему я болтаю без умолку?»

— Ладно, — проговорил Макс, закрывая тему. В нем тоже жили добро и сострадание. Он кивнул на пианино. — Когда ты научился играть?

— Еще в детстве, — пояснил я. — Уже не помню, как учился. Как-то само получилось. Мама сказала, что я с этим родился.

— А ты не хочешь выступать на сцене?

— Я исполнительный директор «Марш Фармасьютиклс». В один прекрасный день возглавлю фирму.

— Ты не ответил на вопрос.

Я склонил голову набок.

— Ты всегда так прямолинеен?

Макс пожал плечами.

— Жизнь слишком коротка, чтоб играть в игры. А вообще… Я много лет обманывал сам себя, не признавал, каков же я на самом деле. Когда я завязал, то ввел для себя некое правило. Я не лгу сам и не приемлю чужую ложь. И, самое главное, не стану обманывать себя.

Меня охватила зависть. Стать настолько свободным…

Я выпрямился.

— У меня есть обязанности в семейной фирме. И нет времени на праздные глупости вроде игры на пианино.

— Очень жаль, — проговорил он, усмехаясь. — Подожди, сколько тебе лет?

— Двадцать четыре. А что?

— Точно? Никто из моих знакомых парней двадцати четырех лет не стал бы употреблять слова «праздные глупости».

— Ну, выпускник Йеля вполне мог так сказать, — возразил я, не в силах сдержать улыбку.

Макс громко, хрипло рассмеялся и махнул рукой.

— О, простите, мистер Йель. Беру свои слова обратно.

Я усмехнулся, и внутри скрипнули шестеренки, насквозь проржавевшие и покрытые льдом.

— И все равно, играешь ты мастерски, — проговорил Макс. — Я бы тоже так хотел. В детстве я брал уроки, да что толку.

— Великий Макс чего-то не умеет?

Он удивленно поднял брови.

— Великий Макс?

— Медбрат «Скорой помощи», наставник Анонимных наркоманов, который начал ухаживать за тираном и наладил связь с моим братом. — Я недоуменно уставился на него. — Вообще-то, я пытался тебя похвалить.

— Само собой. — Он начал смеяться, потом нахмурился. — Постой, а как ты узнал, что я познакомился с Эдди?

— Подслушивал.

— И тебе это не понравилось.

— Само собой.

Он снова рассмеялся, широко раскрыв рот, обнажив идеальные белые зубы.

— Осторожней, Сайлас, — проговорил Макс, — а то весь мир узнает, что у тебя есть чувство юмора. И ширма не поможет.

Я напрягся.

— Ширма?

— Ага. Люди могут понять, что ты все же смертный из плоти и крови, а не промышленный полубог.

«Если бы все так и было».

Я поймал его взгляд, и лицо Макса смягчилось, будто бы он ощутил тоску, что скрывалась в моих мыслях. Готов поклясться, этот парень читал меня, как раскрытую книгу. Я попытался вернуть лицу безучастное выражение. Немного помолчав, он кивнул в сторону пианино.

— Ты правда никогда не думал выступать?

— Где? В зале ожидания аэропорта? Или в супермаркете?

— В Карнеги-холле? — предложил Макс. А когда я усмехнулся, продолжил: — Смейся сколько хочешь, но играешь ты отлично.

— На это нет времени. А есть обязательства. Перед отцом. Перед Эдди.

— Кстати, у тебя потрясающий брат.

— Да, хотя не все так думают.

— Ты о ком? Скажи, я надеру ему задницу.

«Боже, Макс, не говори так. Звучит чертовски здорово».

Я прочистил горло.

— Ну, о папе, к примеру.

Макс нахмурился и сполз на диванные подушки, положил руки на бедра.

— Да уж, я не понаслышке знаком с отцовским неприятием. — Он склонил голову набок. — Ты это и так знаешь.

Мне больше не хотелось говорить ни о том вечере в машине, ни вообще о чем-то личном. Это лишь еще больше нас сблизит, сильнее, чем сейчас. А я не мог подобного допустить. Но он заговорил о защите Эдди… Так что, если бы он попросил даже миллион долларов, я бы без вопросов выписал чек.

— Как дела с родными?

Макс слабо улыбнулся.

— На все нужно время.

Я кивнул.

— Прости за ту сцену в шкафу.

— Ты серьезно?

— Да. Неужели так трудно поверить?

— Полубоги не извиняются, — улыбаясь, поддразнил Макс. — Теперь ширма и впрямь не поможет.

— Перестань, — я резко захлопнул крышку пианино и встал. — Нет у меня никакой ширмы.

Макс тоже поднялся.

— Эй, я пошутил.

— У меня нет времени на шутки. Перед возвращением в город нужно повидаться с папой. Он проснулся?

— О, так ты здесь… не останешься? — спросил Макс, и разочарование, так явно прозвучавшее в его словах, повисло между нами, словно открытая дверь.

«Он хочет, чтобы я остался?»

Я захлопнул и эту дверь.

— Какая тебе разница, куда я поеду?

Макс решительно встретил мой взгляд.

— Полагаю, без разницы, — ответил он. — А что касается предыдущего вопроса… Когда я видел его в последний раз, твой отец не спал. Я вколол ему двадцать пять миллиграммов Орвейла, который снижает активность болезни, но имеет довольно значительный побочный эффект…

Я замахал на него руками.

— Стой! Мне не нужен медицинский отчет.

— Я всего лишь служащий. — Макс скрестил руки на груди. — Все строго профессионально. Разве ты не этого хочешь?

— Я хочу… — Я замолчал; незаконченная фраза повисла в воздухе. Все, чего я хотел, было заперто в хранилище.

— Друзья, Сайлас, — проговорил Макс в наступившей тишине. — Мы могли бы стать друзьями. Мы делились друг с другом слишком личным. Было бы странно даже не попытаться подружиться.

Я нерешительно взглянул на него. Макс вновь спокойно улыбался, прощая мою холодность.

От улыбки его темные глаза потеплели. Слишком хорошо было бы остаться в их отражении.

И слишком опасно.

«Искушение — это игра самого дьявола, — говорил тренер Браун. — И единственный способ победить его — вовсе не играть».

— У меня достаточно друзей.

Не оглядываясь, я быстро вышел из комнаты. И с каждым шагом вверх по лестнице, отдаляющим меня от Макса, чувствовал, как тяжелеет тело, словно наливаясь свинцом. Добравшись до комнат отца, я прислонился лбом к двери. Сказанные Максом слова проплывали перед мысленным взором, будто кто-то начертал их прямо в воздухе.

«Я много лет обманывал сам себя, не признавал, каков же я на самом деле».

Я крепко зажмурился. Это не обо мне. Все, что я выстрадал на Аляске, не могло пройти впустую.

Боже, я чуть не умер…

Я вытащил телефон, чтобы ответить на полученное раньше сообщение: Приедешь сегодня домой?

Ждал отправки автоматически сформированный ответ «да».

Пока нет. Через пару дней, — напечатал я.

Ответ пришел почти сразу.

Почему?

Не ответив, я убрал телефон. Просто ответа у меня не было.