ГЛАВА 7

Макс

Сайлас вновь отвернулся от меня. Второй раз за два дня.

«Это называется намек. Пора бы понять».

Я шел обедать, когда услышал звуки пианино. Музыка казалась навязчивой, но мелодичной. Она звучала в одной из десятка гостиных, имевшихся в поместье Марша. Сперва я решил, что слышу аудиозапись пианиста-профессионала. И с трудом поверил глазам, когда, выглянув из-за угла, увидел сидящего за пианино Сайласа. И дважды моргнул: парень выглядел совсем иначе. Музыка смягчила черты бесстрастно-совершенного лица, а изящные руки с длинными пальцами струились по клавишам, как вода.

Наверное, стоило тихо уйти. Но меня всегда восхищали людские способности виртуозно играть на музыкальных инструментах. Надо быть гением, считал я, чтобы так легко говорить на языке музыки.

Я глаз не мог отвести.

И не стоило меня в этом винить. Я дразнил его полубогом, но, черт возьми, Сайлас Марш и в самом деле был потрясающе красив. Подобные парни встречаются лишь в журналах, рекламируя дорогущие автомобили, одежду и парфюм.

К тому же в нем чувствовался ум. И талант. Он даже умел шутить, когда хотел. Но во всем этом ощущалось нечто ледяное. Как только я решил, что мы стали на шаг ближе, он резко отстранился, бездушный, как всегда. Почему меня это взволновало? Я напоминал себе малыша, который то и дело кладет руку на плиту, надеясь, что в этот раз она не обожжется.

«Я не обжегся. Лишь замерз».

Мое дежурство на следующий день начиналось только в три часа дня. И я решил выбраться в город. Нужно прикупить одежды, может, прихватить книжку…

«И вдруг я хоть ненадолго смогу перестать думать о Сайласе».

Проведя много лет за разговорами о наркозависимости на оздоровительных собраниях, я понял: не смогу почувствовать, что и в самом деле честен в отношении чего-либо, пока не расскажу кому-нибудь об этом. Так что я принял душ, надел обычную форму — джинсы, футболку, кожаную куртку. И прежде чем выйти, я позвонил Дарлин.

В Сан-Франциско я стал наставником жизнерадостной танцовщицы, избавлявшейся от пристрастия к наркотикам. По крайней мере, так предполагалось. Но Дарлин Монтгомери невозможно было не любить, и наши отношения мгновенно переросли в глубокую дружбу.

— Максимилиан! — воскликнула она, ответив после первого же звонка. — Я так счастлива слышать твой голос. Точнее, буду, как только ты что-нибудь скажешь.

Я рассмеялся.

— Привет, Дар. Как дела?

— Просто класс, — проговорила она. — А ты чем занимаешься?

— Меряю шагами комнату в огромном особняке, переживаю жизненный кризис. Все как обычно.

— Черт, звучит серьезно.

— Сначала расскажи о себе.

Несколько минут мы проболтали о последнем танцевальном концерте и о том, что она до сих пор в завязке, хотя прошло уже два года.

— Я так тобой горжусь, — признался я.

— Ну, ты в этом сыграл не последнюю роль, — напомнила Дарлин. — Порой, если денек выдается и правда паршивым, я просто вспоминаю, как ты ждал меня на автобусной станции в тот день, когда я приехала в Сан-Франциско. И мне сразу становится легче.

— Спасибо, Дарлин, — пробормотал я и часто заморгал. — Мне нужно было это услышать.

— Что случилось? — спросила она, и в голосе ее послышалось беспокойство. — И что за кризис? Ты в порядке? Проблемы с мальчиком?

— Ну, не совсем. Что-то вроде. Да.

— Выкладывай.

Я прислонился к окну и бросил взгляд вниз, на сад, что в сияющем свете солнца казался бело-зеленым. Я рассказал, как мы познакомились с Сайласом и о том, что по воле случая оказались под одной крышей. Опустил лишь его фамилию и детали семейного бизнеса.

— Итак, давай проясним, — проговорила Дарлин. — Ты живешь в Аббатстве Даунтон, а миллиардер, встреченный на собрании Анонимных наркоманов, находится рядом и тебя терзает. Вполне правдоподобно.

— Что, перебор? — спросил я. — Если кто-то на вечеринке спросит, чем я занимаюсь, стоит все упростить?

— Нет, приукрасить. Скажи, что работаешь на Билла Гейтса. — Дарлин вздохнула. — Боже, Макс…

— Нет, — посмеиваясь, произнес я. — В окрестностях Сиэтла есть и другие миллиардеры.

— Скажи-ка, этот Сайлас… хоть симпатичный?

— Ну… не урод. Вообще-то, он чертовски красив. Без шуток. Черт, я назвал его полубогом. Прямо в лицо.

— Серьезно?

— Промышленным полубогом, хотя имел в виду настоящего.

— Думаешь, он гей? Би? Просто любопытный? Или любит эксперименты?

— Не знаю, но иногда он так на меня смотрит, что я готов поклясться… — Я уставился в пустой белый потолок. — Да нет. Просто выдаю желаемое за действительное.

— Может, и нет, — протянула Дарлин. — Вдруг он просто сдерживается.

— Вполне возможно, — проговорил я. — Боже, да он весь застывший, замкнутый, неприступный. И, честно говоря, просто придурок. Хотя, надо признать, он думал, что история, рассказанная им на собрании Анонимных наркоманов, так и останется в стенах той комнаты. А она маячит перед глазами в собственном доме. — Я махнул рукой. — В любом случае, это просто увлечение; он очень сексуальный. Так что переживу.

— Ну, если ты так говоришь, — с сомнением протянула Дарлин. — Но ты не кажешься счастливым. И от этого мне грустно. Уверен, что все в порядке?

Я улыбнулся в трубку.

— Знаешь, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. А что еще? Как дела с предками?

— Пройденная локация: ужин с мамой.

Дарлин издала какой-то звук, а я представил, как она резко подскочила и отвела с лица длинные темные волосы.

— Черт, она наконец-то появилась? И что? Как все прошло?

— Нормально, — проговорил я. — Не так хорошо, как хотелось бы, но и неудачной я бы встречу не назвал. Она попыталась объяснить семь лет отчуждения тем, что «все случилось так быстро».

— А твой отец?

— Она хотела с ним поговорить. Я сказал, что он должен мне позвонить. Я умолять не стану, — я почувствовал ком в горле и закашлялся, но Дарлин все поняла.

— Ох, милый, — проговорила она. — Ты невероятный и удивительный. И если кто-то этого не понимает, будь то хоть сам полубог, клянусь, он ни черта не стоит. Правда. Знаю, что мои слова не помогут, но…

— Я буду иметь их в виду.

— Как бы я хотела тебя сейчас обнять.

— Я тоже. Но, черт возьми, ты не хуже Опры можешь заставить людей плакать. — Я тяжело вздохнул. — Как дела с адвокатом Сократом?

Дарлин жила в доме Викторианской эпохи по соседству с отцом-одиночкой, боровшимся за опеку над маленькой дочкой. В типичной для себя манере Дарлин прикипела сердцем и душой к ним обоим.

— Тебе лучше не знать, — пробормотала она.

— Потому что ты безумно счастлива? — спросил я. — Об этом я точно хочу знать. Мне никогда не станет хуже от твоего счастья.

— Да, Макс, — призналась она. — Знать, что ты нашел подходящего для себя человека… Ничто не может быть лучше, в буквальном смысле.

Я прислонился лбом к стеклу.

— Я не такой, как ты, Дар. Я бы тоже хотел попробовать. Но сколько раз мне разобьют сердце прежде, чем я сдамся?

— Шестнадцать, — проговорила Дарлин.

Из меня вырвался смешок.

— Повтори еще раз.

— Прежде чем все станет по-настоящему плохо, тебе могут растоптать сердце шестнадцать раз.

— Серьезно?

— Ага. Это наука. Итак, а у тебя… сколько? Три?

— Настоящих три. Трэвис, смерть Карла, родители.

— По моим подсчетам, осталось еще тринадцать. И только тогда стоит бояться поскользнуться.

— А за сколько идет полубог?

— За пять, — авторитетно заявила она. — Так что осторожней с этим парнем.

Я рассмеялся, хотя при мысли о том, что Сайлас окажется в списке потенциальных разбивателей сердец, у меня екнуло в груди.

— С математикой не поспоришь, так ведь?

— Не я создаю правила науки.

Я засмеялся еще громче.

— Ну, кажется, я свое дело сделала, — проговорила она. — Черт, опаздываю на репетицию. Мне нужно идти, но только если ты и правда в порядке. Я могу ее отменить. Или сказать, что опоздаю?

— Ни за что. Иди. Они же не смогут начать без тебя.

— Ладно. Я люблю тебя, Максимилиан. Будь осторожен и позвони мне на днях.

— Конечно. Я тоже тебя люблю.

Я повесил трубку и улыбнулся про себя. Если с отцом ничего не выйдет, у меня есть Дарлин. И Даниэль. И Малькольм. Друзья, которых я люблю. И я им тоже дорог. Я хотел бы воссоединиться с кровными родственниками. Но у меня есть и другая семья. Друзья, которые принимают меня таким, каков я на самом деле.

* * *

Я направился в кухню. Как обычно, там находилась Рамона с тремя помощниками. Мне нравилось, что она обходилась со мной по-матерински ласково. И, кажется, единственная из всех служащих не боялась Маршей. Сезар говорил, что она проработала в семье почти тридцать лет, и наняла ее сама миссис Марш.

— Доброе утро, Макс, — с улыбкой проговори- ла она. — Как устроился? Запомнил, где что находится?

— Спасибо, более-менее, — произнес я. — Вчера я заблудился всего десять раз. Надеюсь, сегодня получится вполовину меньше.

Она рассмеялась.

— Ну, если снова потеряешься, меня ты всегда сможешь найти прямо здесь. Если что-то будет нужно, только скажи.