«Знаешь, кто ты? Жалкий маленький слабак, который позабыл себя. Но я этого так не оставлю. О да, когда я закончу, ты точно вспомнишь, кто такой. Никто. Ты. Пустое. Место».

Я вытер рот льняной салфеткой и вышел, оставив Макса на трибуне в той комнате, где он рассказывал, как ради наркотиков продавался мужчинам. Там ему было самое место, а ко мне все это не имело отношения. Никакого.

В конце коридора в правом крыле я столкнулся с Сезаром Кастро, управляющим поместьем. Возле комнат отца он беседовал с доктором Уэббом. Несмотря на возраст, лицо Сезара все еще оставалось гладким, так что выглядел он моложе своих шестидесяти лет. Я быстро подошел к ним.

— Итак?

— Доброе утро, Сайлас, — поздоровался Сезар. — Вы помните доктора Уэбба?

— Конечно. — Мы обменялись рукопожатиями, и я с хмурым видом скрестил руки на груди. Терпеть не мог повторяться. — Итак?

— Сегодня он отдыхает, — проговорил доктор Уэбб. — И я бы рекомендовал ему отдыхать и дальше. Никакой работы. Никаких телефонных звонков.

— Конечно, — согласился я. — Он ведь едва говорит. Как долго длятся подобные приступы?

Доктор Уэбб потер подбородок.

— Рассеянный склероз — болезнь непредсказуемая. А в случае вашего отца приступы, то есть периоды активных признаков, будут более длительными и прогрессирующими, чем при других формах заболевания. Возможны редкие или очень редкие ремиссии.

Я молча осмысливал слова доктора. Прошло всего несколько недель с того момента, как у отца за ужином начали дрожать руки. На следующее утро появились проблемы с речью, и он жаловался на онемение и зуд в ногах. МРТ выявила повреждения спинного и головного мозга, и ему поставили диагноз. Я сразу же занялся изучением темы первично-прогрессирующего рассеянного склероза, и чем дальше читал, тем сильнее у меня сжималось все внутри. Эта форма заболевания являлась наихудшей и труднее всего поддавалась лечению.

— Ему станет лучше? — спросил я.

— Трудно сказать. Возможны временные улучшения, когда будут неактивны признаки болезни. Мы даем ему самые лучшие и новейшие лекарства…

— Само собой, — фыркнул я. — Мы сами их и производим.

Доктор Уэбб кивнул.

— Да, конечно. А через неделю сделаем еще МРТ, посмотрим, нет ли новых повреждений. И тогда сможем точно оценить распространение болезни. Так что подождем и увидим.

«Подождем и увидим». В словаре Марша не было подобных выражений. Отец никогда в жизни ничего не ждал. Он действовал. Как и в случае со мной. Быстро. Жестко. Безжалостно.

Я выпрямился.

— А кто ухаживает за ним сегодня?

Доктор неуверенно взглянул на Сезара.

— Сейчас с ним Нина и Роберто…

— Они здесь уже два дня, — бросил я. — А где остальные?

— На это нужно время, — пояснил доктор Уэбб, — учитывая секретность и юридические препятствия, что приходится обходить.

Сезар прочистил горло.

— Доктор Уэбб сообщил, что на сегодня назначено два собеседования.

— Хорошо, — проговорил я. — Убедитесь, что ребята не из болтливых. И внесите все условия в соглашение. Потом пусть работают.

Доктор Уэбб, кажется, обиделся. Сертифицированный невролог, впервые применивший возможности секвенирования генома при лечении болезни Альцгеймера, он явно не привык, чтобы с ним обращались как со слугой. Однако удивительно, с чем готовы мириться люди, когда речь идет о больших деньгах вроде наших. Таких, по сравнению с которыми жалованье невролога мирового класса кажется минимальной зарплатой.

— Я лично беседую с кандидатами, — проговорил доктор Уэбб. — Двое перспективных ребят. Одного из них настоятельно рекомендовала подруга из Вирджинии Мейсон…

— Отлично. Займитесь этим. — Я повернулся к Сезару; того явно смутило мое поведение. — Хочу повидаться с папой перед тем, как ехать в офис. Попытаюсь сдержать гиен, чтоб поменьше тявкали. Он проснулся?

— Пару минут назад.

Больше не сказав ни слова, я вошел в гостиную отцовских апартаментов и прошагал мимо ревущего камина в спальню, где пахло дезинфицирующим средством и мочой.

Женщина-медсестра — должно быть, Нина — делала заметки на айпаде. Когда я вошел, она чуть улыбнулась.

— А я собиралась вас искать, — прошептала она. — Он о вас спрашивал.

Я кивнул и подошел ближе, все еще удивляясь, что отец лежит в кровати. Всего несколько недель назад он был полон жизни. Высокий — рост я унаследовал от него, — внушительный, он стегал голосом, словно кнутом, заставляя окружающих стремглав нестись исполнять свои распоряжения.

«Марш Фарма», в конце двадцатого века торговавшая лишь настойками и укрепляющими средствами, за несколько десятилетий превратилась в семейную корпорацию, специализирующуюся на диабетических препаратах. Но именно Эдвард Грейсон Марш III, благодаря лабораторным разработкам ОксиПро, вывел компанию на высший уровень. За последние десять лет миллионы долларов превратились в миллиарды прибыли, и отец в своих кругах стал выдающейся личностью.

«Теперь он похож на пугало, которое кто-то забыл убрать на зиму».

Я пододвинул стул. На нем сидела бы мама, будь она еще жива. Седые волосы отца казались тонкими и ломкими, борода вокруг носа и рта пожелтела. Даже во сне он хмурился, неодобрительно поджав губы.

— Мне сказали, что он проснулся, — раздраженно бросил я, пытаясь скрыть неуверенность в том, что не разбудил его. Даже сейчас, несмотря на болезнь отца, я тщательно обдумывал каждое сказанное слово, принятое решение, сделанный в его присутствии жест.

Я кашлянул в кулак, и отец пошевелился. Открыл глаза, такие же ясные и голубые, как мои, все еще пронизывающие насквозь, и впился в меня взглядом. Повернул лежащую на подушке голову на судорожно дергающейся шее.

— Привет, пап, — тихо проговорил я. — Как ты?

— Н-н-не строй ч-ч-чертова идиота, — прошипел он, с трудом выговаривая каждое слово. — Не трать… время зря…

Я сел ровнее.

— Я поеду в офис, как обычно. Разберусь с Брэдли и чем-нибудь отвлеку Веру. И последнее: ты взял пару выходных…

Он покачал головой и пробормотал нечто, похожее на «бред». На простыни брызнула слюна.

— Я н-не беру в‑выходных.

— Отлично. Ты на встрече с инвесторами в… Ну, не знаю. В нашем комплексе в Токио? Или Нью-Йорке? Пап, выбери место. Мы не сможем скрывать это вечно. Болезнь никуда не денется.

— Г-говорят, она п-приходит и у-уходит, — выдавил он. — Б-болезнь отступит. В-веди себя по-прежнему.

— Этого не хватит.

— Веди… себя… п-по-прежнему.

— Сделаю все, что смогу, — проговорил я, поднимаясь со стула.

С удивительной силой он резко выбросил руку вверх и схватил меня за запястье.

— Т-тебе ведь это н-нравится? Видеть, как с-сдает старик.

— Нет, пап, не нравится.

Он словно бы и не слышал меня. Или не поверил.

— В-все это не т-твое. П-пока еще нет. Н-не вздумай н-напортачить.

— Конечно, нет.

Я вскочил на ноги как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Эдвард Грейсон Марш IV. Эдди был старше меня на два года, но выглядел лет на десять моложе. Тощий, с волосами темнее моих, уложенными в идеальную прическу. Сегодня он надел твидовый костюм, галстук-бабочку, жилет и ботинки с гетрами. И выглядел так, словно участвовал в празднике, посвященном Чарльзу Диккенсу. Сезар, Нина и другой медбрат ввалились в комнату вслед за Эдди, пытаясь его успокоить.

— Что за дела, добрый друг!

Высокий, гнусавый голос Эдди заполнил огромную спальню. Руки отца, несмотря на дрожь, стиснули покрывало, и он поморщился от шума.

— Сайлас! — прогудел Эдди. — Какие новости, старина? Навещаете нашего милого папочку?

— Привет, Эдди, — проговорил я, быстро подходя к нему и приобнимая за плечи. — Давай чуть потише. Папа приболел.

— Согласен, — все так же громко пробасил Эдди, быстро высвобождаясь из моих объятий. Он обратился к отцу, не глядя ни на него, ни на кого-либо еще: — Дражайший отец, как ваши дела? Насколько понимаю, не блестяще. Прискорбно.

Я стиснул зубы и осторожно положил руку на плечо Эдди. Брат страдал синдромом Аспергера [Синдром Аспергера — общее нарушение психического развития, характеризующееся серьезными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий.], так что, когда чем-то увлекался, терял связь с реальностью. На несколько месяцев. Последней страстью братца стала Викторианская эпоха. Он одевался, говорил и вел себя так, будто мы находились в Англии восьмидесятых годов XIX века.

Предполагалось, что Эдди станет преемником отца. Подобно тому, как современные монархи наследуют трон, брат был следующим в роду, чтоб получить управление компанией. Однако не вышло, и все свалилось на меня.

Но и я по-своему разочаровал отца.

— Кажется, похоже на дождь, — проговорил Эдди, глядя в пол. — Думаю, приличного ливня не было уже пару недель.

У отца дернулась челюсть, и он крепко зажмурился. Я тщетно искал Марджори, личную компаньонку Эдди, пытаясь осторожно вывести брата из спальни, пока ситуация не обострилась до предела.

Слишком поздно.

— Уберите отсюда этого убогого придурка, — проорал отец без малейшей запинки.

Эдди замер, потом начал раскачиваться взад-вперед. Я резко обернулся к отцу, почувствовав, как внутри поднимается ярость.

— Не надо так с ним разговаривать.