Отец покачал головой и пробормотал, глядя в потолок:

— В чем я в‑виноват? Почему п-проклят? Двое неполноценных сыновей…

Ярость сменилась унижением. Медработники, конечно, понятия не имели, о чем говорил отец. Но Сезар-то знал меня с самого детства. И он старательно отводил взгляд в сторону.

— Идем отсюда, Эдди, — проговорил я. — Пойдем.

Я осторожно вывел его из спальни. Мы спустились вниз по огромной изогнутой лестнице в семейную гостиную, где он начал расхаживать взад-вперед. Сжимая и разжимая руки.

Зажужжал мобильник. Пришло сообщение от Сильвии, моей помощницы.

В пути? У них куча вопросов.

Я пробормотал проклятие и быстро набрал:

Скоро буду.

— Эдди, мне нужно на работу, — пояснил я. — Веди себя хорошо. Мардж скоро придет.

— Послушайте, старина, — проговорил Эдди высоким дрожащим голосом. — Задержитесь ненадолго, ладно? Вы ведь хороший парень.

Я снова взглянул на часы.

— Мне нужно в офис.

— Прискорбно, — пробормотал Эдди. Он снова сжимал руки и, опустив голову, ссутулив спину, быстро ходил по комнате. — Ужасно, крайне прискорбно…

Я чуть коснулся рукой его плеча. Если бы Эдди захотел, он мог бы с легкостью отодвинуться.

— Тс-с-с, все в порядке.

Но я чувствовал, как тело Эдди дрожит под моей ладонью. Оскорбление отца ошеломило брата. И если я что-нибудь не сделаю, он будет волноваться весь день. Я взглянул на пианино. Бежали секунды. Я все равно не успел вовремя. Терпеть не мог опаздывать. Но успокоить брата было непросто. И одним из способов являлась музыка.

— Хочешь, я тебе поиграю?

Эдди кивнул, его руки дрожали.

— Ч-Чудесно. Время от времени люблю послушать хорошую музыку.

— Будут пожелания? — спросил я, усаживаясь на скамейку.

Эдди на какое-то время застыл у меня за спиной, потом снова принялся ходить.

— Я бы предложил что-нибудь быстрое, — проговорил он. — Может, какое-нибудь рондо?

— Конечно, Эдди.

Я положил пальцы на клавиши и, сосредоточившись, через мгновение заиграл «Турецкий марш» Моцарта. Классическое произведение восемнадцатого века, стремительное, но сложное.

Мои руки двигались сами собой — я знал пьесу наизусть, — а мама улыбалась нам с висящего над пианино портрета, написанного маслом. Это произведение я выучил одним из первых, еще в детстве, когда мама обнаружила у меня талант.

«Ты мог бы стать знаменитым пианистом, играть для всей Европы, как юный Моцарт», — часто повторяла она мне, хлопая в ладоши и улыбаясь. Ее улыб- ка всегда была самой особенной. Полной жизни и света.

Как я относился к своей способности играть? Не знаю, она возникла сама собой, почти необъяснимо.

Словно язык, на котором я умел говорить с рождения. Я читал музыкальные знаки на бумаге, а в голове и сердце возникали звуки, которые затем играли пальцы. Но что конкретно значила для меня музыка и что я хотел с ней сделать… У меня даже не было возможности об этом подумать. Мне просто не позволяли подобных мыслей.

Отец говорил, что игра на пианино — всего лишь увлечение, а не серьезная профессия.

«Только слабаки всю жизнь стучат пальцами по клавишам. Мой сын не будет слабаком».

Мама умерла прежде, не успев понять, насколько серьезно говорил отец.

Я подвел Моцарта к стремительному завершению и, оглянувшись, увидел, что Эдди, застыв на месте, с улыбкой смотрит в пол.

— Отличное представление, добрый друг, — проговорил он, хлопая в ладоши, но не встречаясь со мной взглядом. Он не мог, или не умел, выражать свои эмоции, как все остальные.

Я тоже не мог. После Аляски.

— Да, мастерское. Без сомнений, однажды мы сможем лицезреть вас в стенах Карнеги-холла. — Эдди приподнял воображаемую кепку. — Доброго дня, сэр.

— Всего хорошего, Эдди, — пробормотал я.

Я бросил последний взгляд на мамин портрет. Она умерла, когда мне исполнилось одиннадцать. Теперь она жила лишь в картинах и фотографиях, с улыбкой глядя на нас сквозь пленку или холст. Хотелось бы мне проникнуть внутрь маминых снимков и оказаться рядом с ней.

В любом случае, там было бы лучше, чем здесь.

ГЛАВА 3

Макс

— Я получил работу, — проговорил я, усаживаясь на стул рядом с Даниэлем.

Его любимый бар «Дым и зеркала» напоминал жилище самого Даниэля — промышленный стиль с кирпичными стенами, трубами и зеркалом позади бутылок со спиртным, что усиливало и отражало свет. Для вечера среды народу было многовато.

Даниэль с друзьями, Малькольмом Нельсоном и Чарли Брайантом, заняли столик в скругленном углу бара. За последние несколько недель я тоже с ними сдружился. Хотя во взгляде Чарли всегда мелькал интерес другого рода, а в улыбке таилось нечто загадочное, как будто он жаждал поделиться со мной каким-то секретом.

Вот и теперь Чарли одарил меня одной из своих хитрых улыбочек.

— Дежавю. Разве мы не сидели здесь месяц назад, поднимая тост за твою работу в Вирджинии Мей- сон?

— Просто Макс хочет, чтобы мы раскошелились, — проговорил Даниэль, ухмыляясь поверх стакана с «Белым русским» [«Белый русский» — один из популярных коктейлей со сливками на основе водки и кофейного ликера.] коктейлем. — И поэтому объявляет о важных жизненных событиях. На следующей неделе он перестанет скрывать свои наклонности. Снова.

— Спасибо, хватило и одного раза. — Я повернулся к бармену и, перекрикивая шум и музыку, заказал содовую с лаймом.

— Рад за тебя, — сказал Малькольм. — А то ты выглядел каким-то замученным. Я уж начал волноваться.

— Я тоже, — поддержал его Чарли.

— Спасибо, — проговорил я. — Хотя не думаю, что эта работа окажется легче. Расспрашивали меня по полной.

— Но ты же справился, и теперь ты… — Даниэль поднял брови. — Погоди, а тебе можно рассказывать? — Он повернулся к ребятам. — Он мне почти ни слова не сказал. Сплошные тайны. Полная секретность.

— Ну, конечно, не уровень Джеймса Бонда. Просто теперь я в составе частного медперсонала и работаю на весьма состоятельного парня.

«Если не вдаваться в подробности».

Я кашлянул, подумав о сумме жалованья, что озвучил мне Сезар Кастро, управляющий Маршей.

— Весьма состоятельного парня, — поддразнил Даниэль.

— Звучит глупо, но больше ничего сказать не могу, — пояснил я. — Меня заставили подписать столько соглашений о неразглашении, до сих пор рука ноет. — Я повернулся к Даниэлю. — Но могу тебя обрадовать. Начиная с субботы я больше не буду занимать твой диван. Мне предоставят жилье.

— Надеюсь, не чулан под лестницей, — пошутил Даниэль.

— Не совсем. Мне дали комнату в особняке.

— Круто. Но ты хотя бы будешь в городе?

— По ту сторону озера, в Белвью, — проговорил я с улыбкой и отхлебнул содовой. — Но смогу тусоваться здесь в выходные.

Чарли взглянул на меня поверх бутылки пива.

— Рад слышать.

— За тебя, — провозгласил Даниэль, поднимая стакан. — За Макса и его новую работу. Пусть ухаживает за Рокфеллером или за одним из людей Билла Гейтса. — Он замер, потом схватил меня за руку. — Боже, неужели? Это Билл Гейтс? Он ведь живет в Белвью. Это он?

— Если это он, передай, что у меня на компе «Эксплорер» накрылся, — пробормотал Малькольм, разглядывая бутылку пива. — В очередной раз.

— Это не Билл Гейтс.

«Но примерно такой же богатый».

Парни выпили за мою работу, а я улыбнулся им и отвернулся, разглядывая собравшихся. В основном мужчины, но есть и несколько женщин. Все о чем-то беседуют, а из динамиков звучат различные композиции в стиле девяностых.

Я чувствовал, как Чарли, сидящий по ту сторону от Даниэля, сверлит меня взглядом. Не могу сказать, что он выглядел непривлекательно. Светлые волосы, борода и бледная кожа. Казалось, все его черты — близко посаженные глаза, маленький нос, миниатюрный рот расположились посреди лица. Но если бы я находился в поиске, мое внимание скорее привлек бы Малькольм. В костюме-тройке он походил на Майкла Б. Джордана [Майкл Б. Джордан — американский актер. Наиболее известен по фильмам «Станция «Фрутвейл», «Фантастическая четверка», «Черная пантера», а также двум продолжениям серии «Рокки».].

Но я никого не искал.

«Может, и хотел бы, но не искал».

— О, Шерил и Аднан, — проговорил Даниэль, с энтузиазмом взмахивая рукой кому-то у двери. Он схватил Малькольма. — Пойдем, ты должен с ними познакомиться. Они классные.

— А нам что, ждать здесь? — крикнул я ему вслед, но Даниэль, даже не обернувшись, лишь махнул рукой. Когда Чарли скользнул на свободное место рядом со мной, я понял, что все было подстроено.

Он наклонился ко мне, пока Крис Корнелл пел о падении и черных днях.

— Итак, Макс.

— Итак, Чарли, — проговорил я, криво усмехаясь. — Ты что-то задумал?

— Вообще-то, да, — согласился он. — Ты засел у меня в мыслях. Накрепко.

— Если бы это не звучало так похоже на чью-нибудь реплику, я бы повелся.

— Реплика точно не моя. — Он подтолкнул меня локтем. — Да ладно. Ты разве не думал об этом? Мы с тобой. Общаемся. Наедине. Необязательно что-то серьезное. Вообще, у меня аллергия на серьезные отношения.

Я отхлебнул содовой.

— Даниэль рассказал, в каком я положении?

— Кое-что. Ты вырос здесь, но родители вышвырнули тебя. И теперь ты вернулся, чтобы попытаться заставить их прозреть. Обычная песня в нашей среде.

— Это лишь часть, — вздохнул я. — Остальное породило во мне аллергию на нечестность. По отношению к себе. И к другим.