Вечерняя молитва ее успокаивает и помогает обуздывать хаос депрессии. «Это такая крепкая опора, — говорит она, — ты идешь и каждый вечер читаешь одни и те же молитвы. Кто-то предписал, что ты должен говорить Богу, и другие люди произносят те же слова вместе с тобой. Я рассчитываю, что эти ритуалы пополнят мой собственный опыт. Литургия — как деревянная шкатулка, библейские тексты и особенно псалтырь — самая надежная шкатулка для хранения опыта. Посещение церкви — это упражнение для внимания, оно приближает тебя к духовности». В какой-то мере, это кажется прагматичным, потому что речь идет не о вере, а о регламентации времени, чего легко можно достичь, записавшись хотя бы на аэробику. Мэгги согласна, что отчасти дело в этом, но отрицает разрыв между духовным и утилитарным. «Уверена, той же глубины можно достичь и в другой религии, и даже вообще не в религии. Христианство — просто одна из моделей. Именно модель, и когда я обсуждаю мою религиозную жизнь с психотерапевтом или же психотерапию с моим духовным наставником, обнаруживается, что модели очень похожи. Мой духовный наставник часто говорит, что Святой Дух постоянно использует подсознание! Психотерапия научила меня воздвигать границы эго, церковь научила меня освобождаться от границ и сливаться со вселенной или хотя бы становиться частью Тела Христова. Я учусь воздвигать и разрушать границы, пока не смогу делать это вот с такой легкостью!» — она щелкает пальцами.

«Согласно христианскому учению, ты не имеешь права кончать жизнь самоубийством, потому что твоя жизнь тебе не принадлежит. Ты лишь хранитель твоей жизни и тела, и не смеешь уничтожать их. Ты не оставлен сражаться с собой один на один. Плечом к плечу с тобой сражаются иные сущности — Иисус Христос, Бог-Отец и Святой Дух. Церковь — это костяк для тех, чей собственный костях пожрала душевная болезнь. Ты вливаешься в этот костяк и приспосабливаешься к его форме. Ты растишь внутри него позвоночник. Индивидуализм, отламывающий нас от других, искорежил современную жизнь. Церковь учит прежде всего действовать внутри общины, потом как член Тела Христова, потом как член человеческой расы. Это, конечно, не в духе Америки XXI века, но это очень важно. Я позаимствовала у Эйнштейна мысль, что люди действуют исходя из “оптической иллюзии”, будто все они существуют отдельно друг от друга и от остального материального мира, а на самом деле мы все — неразрывно связанные части единого целого. Для меня христианство — способ познать, из чего состоит настоящая любовь, полезная любовь — и из чего складывается внимание. Люди считают, что христианство против удовольствий, и иногда так оно и есть, но оно всегда и во всем за радость. Ты нацелен на радость, которая никогда не кончится, какую бы боль ты ни испытывал. Но, разумеется, ты все равно переживаешь боль. Когда мне хотелось убить себя, я спросила священника: “Какова цель страданий?” Он ответил: “Терпеть не могу слова “страдание” и “цель” в одной фразе. Страдание — это именно страдание. Но я думаю, Бог остается с тобой и в страдании, хотя и сомневаюсь, что ты способна это почувствовать”. Я спросила, как можно предать что-то подобное в руки Бога, а он сказал: “Никакого “предать”, Мэгги. Это и так в его руках”».

Еще один мой друг, поэтесса Бетси де Лотбиньер также боролась с депрессией с помощью веры, для нее вера была главным путем к выздоровлению. В самый тяжелый период она говорила: «Ненавижу свои ошибки. Теряя терпимость, я теряю благородство, начинаю ненавидеть мир и промахи других людей и кончаю тем, что хочу завопить, потому что в мире существуют пятна и царапины, и сухие листья, штрафы за неправильную парковку, люди, которые опаздывают или не отвечают на звонки. Во всем этом нет ничего хорошего. Очень скоро дети начнут плакать, если я не стану обращать внимания, они притихнут и станут очень послушными, а это еще хуже, потому что слезы останутся у них внутри. Они молчат, в глазах страх. Я перестала слышать их тайные обиды, которые так легко загладить, когда все в порядке. Я ненавижу себя такую. Депрессия утягивает меня все ниже и ниже».

Она росла в католической семье и вышла замуж за набожного католика. Хотя она и не посещала церковь так же часто, как он, она обратилась к вере и молитве, когда почувствовала, что ее связь с реальностью ускользает, что ее уныние разрушает удовольствие от общения с детьми и их общую радость жизни. Она не ограничилась одним католицизмом — правду сказать, она испробовала 12-ступенчатую программу, буддистскую медитацию, хождение по углям, посещала индуистские храмы, изучала каббалу и много чего другого, что казалось духовным. «Молиться в момент тревожности или неадекватной реакции — все равно что дернуть за кольцо и открыть парашют, который не даст тебе на полной скорости врезаться в кирпичную стену или упасть с такой высоты, что все кости твоего эмоционального тела, переломаются, — написала она мне, когда мне самому было плохо. — Молитва может оказаться твоим тормозом. Или, если вера твоя достаточно сильна, она может стать твоим ускорителем, звуковым сигналом, направляющим в мир послание о том, в каком направлении ты намерен двигаться. Во многих религиях есть эта мысль — остановиться и посмотреть в себя. Для этого существуют и коленопреклонение, и поза лотоса, и лежание ниц. В них есть также средства, помогающие отодвинуть повседневность и восстановить связь с высшими идеями Бытия — это музыка и обряды. Все это нужно тебе, чтобы выйти из депрессии. Люди, хоть немного верующие, прежде чем нырнуть в липкую тьму пропасти, видят дорогу наружу. Главное — нащупать равновесие в темноте. Вот в чем помогает религия. Религиозные лидеры научились давать людям стабильность на их хорошо протоптанном пути из мрака. Если ты ухватишься за то, что дает равновесие вовне, возможно, сумеешь достичь также внутреннего равновесия. И тогда ты вновь станешь свободным».

Большинство людей не в состоянии преодолеть по-настоящему тяжелую депрессию только путем борьбы; тяжелую депрессию надо лечить или она может пройти сама. Но пока вы лечитесь или ожидаете, что она пройдет, нужно продолжать бороться. Принимать лекарства — значит отчаянно бороться, а отказаться от них — так же самоубийственно, как отправиться на современную войну верхом на коне. Принимать лекарства — вовсе не слабость; это вовсе не означает, что вы не в состоянии справиться со своей жизнью. Напротив, это храбрость. Точно так же не слабость обратиться за помощью к знающему психотерапевту. Прекрасно, если вы верите в Бога, если вы верите в себя. Возьмите с собой в бой все доступное лечение. Нельзя ждать, пока вас вылечат. «Труд должен стать лечением, не сочувствие — труд — это единственное радикальное лечение глубоко укоренившейся тоски», — написала Шарлотта Бронте [Благодарю художницу Элен Райчек (Elaine Reichek) за то, что привлекла мое внимание к этому отрывку из книги Шарлотты Бронте.]. Это не все, что нужно для лечения, но, повторю, он — единственное лечение. Радость сама по себе — тоже большой труд.

И все-таки мы знаем, что труд сам по себе радости не приносит. Шарлотта Бронте пишет в романе «Городок»: «Взращивать счастье? Я не слыхивала более нелепой насмешки. И что означает подобный совет? Счастье ведь не картофель, который сажают и удобряют навозом. Оно сияет нам с небес. Оно — как божья роса, которую душа наша неким прекрасным утром вдруг пьет с чудесных трав рая. “Взращивать счастье? — выпалила я. — А вы-то сами его взращиваете? И удается это вам?”» [Глава XXII. Письмо. Перевод с английского Л. Орел, Е. Суриц.] Большую роль играет удача, орошая нас как бы случайно росой счастья. На одних людей лучше действуют одни лекарства, на других — другие. Одни восстанавливаются быстро, после недолгой борьбы. Те, кто не переносит медикаменты, могут многого добиться при помощи психотерапии; а кто-то, бесцельно потратив тысячи часов на психоанализ, получают облегчение от первой же таблетки. Одни вытаскивают себя таблетками из одного депрессивного эпизода, чтобы тут же нырнуть в другой. А у других стойкая депрессия, не отступающая, что бы они ни делали. Одни страдают от побочных эффектов всех видов лечения, другие не испытывают ни малейших неудобств при самых мощных медикаментах. Возможно, наступит время, когда мы научимся анализировать мозг и все его функции, когда мы сможем объяснить не только, откуда берется депрессия, но и откуда берутся вообще различия. Я не жду этого затаив дыхание. В настоящее время мы должны принять, что судьба наградила некоторых из нас высокой уязвимостью, у одних мозг легко поддается лечению, а у других сопротивляется ему. Тем из нас, кто любым способом в состоянии добиться улучшения, не важно, какие страшные срывы они пережили, стоит считать себя счастливцами. И, конечно, мы должны терпимо относиться к тем, для кого выздоровление невозможно. Устойчивость — частый, но не всеобщий дар, и ни один секрет, почерпнутый из этой книги, да и откуда угодно еще, самым неудачливым из нас не поможет.