Перемены, даже перемены к лучшему, — источник стресса. А женитьба — едва ли не самая серьезная перемена в жизни. Проблемы, начавшиеся еще перед свадьбой, после нее быстро ухудшились. Клодия решила, что виновник проблем — муж, ей потребовалось немало времени, чтобы понять, что это могло быть проявлением симптомов. «Он больше беспокоился обо мне и том, что со мной будет, чем я сама. На свадьбе все запомнили меня счастливой. На фотографиях я счастливая. Я весь день думала, что влюблена, конечно, я должна быть влюблена, раз все это делаю. А мне казалось, что я ягненок на заклании. В брачную ночь я совершенно лишилась сил. А медовый месяц стал настоящей катастрофой. За весь месяц я не сказала ему доброго слова. Я не хотела быть с ним, не хотела смотреть на него. Мы пытались заняться сексом, мне было больно, и ничего не получилось. Я видела, как он меня любит. И думала: поверить не могу. Я думала, все будет совсем не так. И чувствовала себя несчастной, думая, что я разбила его сердце, разбила его жизнь».

В конце сентября Клодия вернулась к приему гомеопатии. Раньше это ее стабилизировало, но с тем, что обернулось острой депрессией, гомеопатия не справилась. «Я была на работе, — вспоминает Клодия, — и вдруг ни с того, ни с сего почувствовала, что сейчас сорвусь и заплачу. Я так боялась, что стану действовать непрофессионально, что едва справлялась с работой. Пришлось извиниться, сказать, что у меня разболелась голова и что я должна уйти. Я ненавидела все; ненавидела всю свою жизнь. Я хотела развестись или аннулировать брак. Мне казалось, что у меня нет друзей. Мне казалось, что у меня нет будущего. Я сделала ужасную ошибку. Я думала: бог мой, о чем мы будем говорить всю оставшуюся жизнь. Мы вместе сядем ужинать — и о чем будем говорить? Мне сказать нечего. А муж, конечно, думал, что он во всем виноват, испытывал к себе отвращение, не хотел бриться, ходить на работу… ничего не хотел. Я плохо с ним обращалась и понимала это. Он очень старался, но представления не имел, что делать. Что бы он ни сделал, мне все было не так. Но в то время я этого не понимала. Я говорила, чтобы он уходил, что я хочу остаться одна, а на самом деле хотела, чтобы он настоял на том, чтобы остаться со мной. Я себя спрашивала, что мне на самом деле нужно. Я не знаю. Что сделает меня счастливой? Не знаю. Ладно, чего я хочу? И этого не знаю. И это окончательно меня сломило. Знаю, я вела себя с ним ужасно — я это и тогда знала, но сил не было остановиться». В октябре она обедала с приятелем, и он сказал, что она сияет как «счастливая жена», а Клодия разрыдалась.

Это было для Клодии самое страшное время с окончания университета. В конце концов в ноябре друзья уговорили ее вернуться к нормальной медицине. Психиатр сказал ей, что так долго сидеть на гомеопатии сущее безумие, и дал 48 часов на очищение организма, после чего велел начать принимать целексу. «Это было совсем другое дело. Да, временами я испытываю депрессивные моменты, меня посещают мрачные мысли, половое влечение ослабло до такой степени, что я едва могу заставить себя быть с мужем — нет интереса к сексу, для меня это просто физическое неудобство, и даже увлажнения нет! Интерес просыпается на какие-то 2 % в момент овуляции, и это — высшая точка из месяца в месяц. Но все-таки так гораздо лучше. Мой муж очень милый. Он говорит: “Я женился на тебе не ради секса, ничего страшного”. Я думаю, он испытывает огромное облегчение от того, что я перестала быть тем чудовищем, каким была сразу после свадьбы. Похоже, наша жизнь наладилась. Я вижу в нем качества, которые мне нравятся, вернулось ощущение безопасности. Вернулось желание прижаться. Мне это очень нужно, и он удовлетворяет мои потребности — он тоже любит прижиматься. Он дает мне почувствовать, что я хороший человек. И я снова с ним счастлива. Он меня любит, и это — огромная ценность. У нас сейчас прекрасные отношения, по крайней мере процентов на восемьдесят.

Я чувствую, что мое хорошее состояние немного искусственное. Когда я принимала на десять миллиграммов меньше, наступали депрессивные моменты, они страшно мешали, рушили все. Справляться с ними было очень мучительно, но я хотела этого и справлялась. Я чувствую: чтобы оставаться в форме, мне по-прежнему нужны лекарства. Мое состояние нестабильно. У меня нет того ощущения мягкого скольжения, какое было, когда я обдумывала свадьбу. Если бы я почувствовала себя в безопасности, я бы отказалась от лекарств; но я не чувствую себя в безопасности. Мне все труднее провести границу между мной в депрессии и мной не в депрессии. Мне кажется, предрасположенность к депрессии во мне сильнее, чем сама депрессия. Но депрессия — это не альфа и омега моей жизни. Знаешь, я не намерена остаток жизни лежать в кровати и страдать. Люди, добивающиеся успеха, несмотря на депрессию, делают три вещи. Во-первых, они стремятся понять, что происходит. Затем принимают такое положение вещей как постоянное. И наконец, они каким-то образом ухитряются возобладать над этим своим опытом, перерастают его, выбираются из него и возвращаются в мир других людей. Если тебе удается понять и перерасти, ты вдруг обнаруживаешь, что можешь взаимодействовать с другими людьми, жить своей жизнью, вернуться к работе. Ты престаешь быть скрюченным, и это — настоящая победа! Человек в депрессии, способный перестать упоенно созерцать собственный пуп, менее невыносим, чем неспособный на это. Поначалу, когда я осознала, что обречена всю жизнь плясать под дудку своего настроения, мне было очень-очень горько. Но теперь я знаю, что не беспомощна. Теперь для меня главный вопрос — как это перерасти. И пусть сейчас это больно, но чему это меня научит?» Клодия Уивер склоняет голову на бок: «Я это поняла. Мне повезло». И это ее неугомонный вопрошающий дух, не в меньшей степени, чем экспериментальное лечение, позволил ей пройти через все испытания более или менее невредимой.

Из многих испробованных мной психотерапевтических групп наиболее тонкой, заботливой, ближе других подводящей к решению показалась мне та, что основывалась на трудах Берта Хеллингера из Германии [Основополагающая книга Хеллингера — Hellinger. Love’s Hidden Symmetry. Рейнхард Лир возглавляет лечебный центр «Linderhof» в Баварии, где он главным образом и практикует. Его визит в Америку организовала Реджина Олсен (Regine Olsen).]. Бывший священник, служивший миссионером у зулусов, Хеллингер имеет обширную группу последователей, преданных его работе в стиле гештальт-терапии. Один из учеников Хеллингера, Рейнхард Лир, в 1998 году приехал в США и начал проводить курсы интенсивной терапии. Я принял в них участие, и, по мере погружения в процесс, мой природный скептицизм постепенно уступал место уважению. Терапия Лира подействовала на меня, и я видел, как сильно она подействовала на других участников группы. Как ДДПГ, работа по методу Хеллингера лучше действует на тех, кто испытал травму, однако для Лира травматическим моментом является какой-то важный факт — например, «мать меня ненавидела», — а не единичное ограниченное во времени событие.

Мы составили группу из примерно 20 человек и с помощью некоторых базовых упражнений установили взаимное доверие. Затем каждого из нас попросили составить рассказ о самом болезненном событии в своей жизни. Мы делились своими рассказами, а потом нас попросили выбрать среди членов группы людей, которые будут представлять действующих лиц наших рассказов. Затем Лир ставил как хореограф некий замысловаты танец, переставляя фигуры из рассказов, с тем чтобы получился более счастливый конец. Эти постановки Лир назвал «семейными созвездиями» [В русскоязычной литературе методику Берта Хеллингера обычно называют «семейные расстановки» или «системно-семейные расстановки». — Прим. пер.]. Я выбрал темой смерть матери как отправную точку моей депрессии. Кто-то изображал мою мать, кто-то — отца, кто-то — брата. Лир сказал, что нужны также дедушки и бабушки (из этих четырех людей я знал лишь одного). Когда он расставил нас, как считал нужным, он попросил меня обратиться к различным фигурам с речью. «Что вы хотите сказать дедушке, который умер, когда ваша мать была совсем молоденькой?» — спрашивал он. Из всех тренингов, которые я повидал в связи со своей депрессией, этот, похоже, больше других был ориентирован на харизматичного лидера. Лир умел пробуждать в нас изрядные силы, и через 20 минут этого танца и произнесения фраз мне начало казаться, что я и впрямь разговариваю с матерью и делюсь с ней своими мыслями и чувствами. Затем волшебная пелена растворилась, и я снова оказался в конференц-центре в Нью-Джерси, однако весь день меня не покидало ощущение покоя, словно какие-то проблемы оказались решены. Возможно, дело было в том, что я адресовался к силам, с которыми никогда не имел дела — ко всем умершим бабушкам и дедушкам и покойной матери, но процесс сдвинул что-то во мне, мне даже виделось в нем что-то сакральное. Депрессию он не вылечил, но немного покоя добавил.

Больше всего в нашей группе меня заинтересовал парень с немецкими корнями, который выяснил, что его родители работали в концентрационном лагере. Оказавшись неспособным пережить этот ужас, он впал в жестокую депрессию. Обращаясь к разным членам своей семьи, которые Рейнхард Лир умело то приближал к нему, то отдалял, он не переставая плакал. «Это ваша мама, — сказал Лир в какой-то момент. — Да, она делала жуткие вещи. Но в то же время она любила вас и оберегала, когда вы были ребенком. Скажите ей, что она предала вас, а потом, что вы всегда будете ее любить. Не пытайтесь простить ее. Звучит нарочито, но действие это оказало самое сладостное.