Эндрю Уилсон

Оттенки зла.

Расследует миссис Кристи

Посвящается моим родителям

Глава 1

Пароход качало во все стороны. Я выглянула в иллюминатор — узнать, что видно на горизонте, но затянутое тучами небо слилось с морем в сплошное грязное пятно. Я села на койку и стала пить маленькими глотками воду, желая избавиться от тошноты и неприятных воспоминаний о прежних морских путешествиях.

Решив, что свежий воздух пойдет мне на пользу, я спустила ноги на пол, поправила волосы перед зеркалом, набросила кое-какую одежду и, зная, что на палубе холодно, взяла шаль тонкой ручной работы — подарок Флоры Кёрс.

У двери, соединявшей мою каюту с соседней, где спали Розалинда и Карло, я прислушалась и убедилась, что там все тихо. Я не стала беспокоить их, зная по опыту, что моя дочь и моя секретарша лучше всего переносят штормовую погоду, когда спят.

Пробираясь по коридору и придерживаясь за стенки, я молилась только о том, чтобы не повторились мои мучения по пути на Мадейру, пережитые несколько лет назад. Мы посетили этот остров в ходе кругосветного Имперского круиза, который совершали вместе с Арчи, и у меня случился такой жуткий приступ морской болезни, что я уже не надеялась выжить. Пассажирка из соседней каюты, случайно увидев меня через полуоткрытую дверь, решила, что я почила вечным сном.

Сейчас я вспоминаю те дни с улыбкой, но тогда не видела в этом ничего забавного. Я не покидала каюты четверо суток; организм, как у больной собаки, не принимал никакой пищи, усилия проглотить что-либо были напрасны. В конце концов судовой врач напоил меня какой-то гадостью, сказав, что это жидкий хлороформ, после чего я провалялась без еды еще сутки, а затем Арчи приготовил мне крепкий мясной отвар. Это было необыкновенно вкусно! К тому же я знала, что Арчи терпеть не может ухаживать за больными, и когда он кормил меня с ложечки подозрительной на вид субстанцией, я любила его еще больше.

Теперь наша любовь — его любовь, по крайней мере, — позади. Кризис, разразившийся в семье в конце прошлого года, лишил наш брак последних признаков жизни. Арчи остался в Стайлзе, но намеревался продать его, а Нэнси Нил, женщина, занявшая мое место в его жизни, временно уехала за границу. Родители Нэнси не хотели, чтобы ее имя трепали в связи с моим исчезновением, и отправили ее в ссылку. Ходили слухи, однако, что по ее возвращении в Англию они с Арчи поженятся. Слово «развод» звучало грубо и вульгарно, и сама процедура была тягостной и постыдной, но пришлось пройти через это.

«Противиться этому так же бессмысленно, как бороться с мощным морским течением», — подумала я, выходя на палубу. Ветер хлестал поверхность воды, взбивая яростные гребешки белой пены, и бросал сеть мелких брызг в лицо, оставляя вкус соли на губах. По выходу из Саутгемптона мы пересекли Ла-Манш, держа курс на Португалию. Я морально приготовилась пережить все неприятности mal de mer [Морская болезнь (фр.).] в Бискайском заливе, но волнение было не сильнее, чем в пруду на птичьем дворе. И лишь оставив позади Лиссабон и повернув к югу, мы впервые столкнулись с непогодой.

Я шла по палубе, держась за леер и вглядываясь в даль. Где-то там был мой пункт назначения: Тенерифе, один из Канарских островов. Джон Дэвисон, с которым я познакомилась в конце прошлого года, уговорил меня помочь ему в расследовании убийства молодого агента, Дугласа Грина. Сначала я восприняла предложение сотрудничать с Секретной разведывательной службой как нелепую шутку и долго отказывалась, но после смерти Флоры Кёрс и подруги Дэвисона Уны Кроу я почувствовала, что обязана это сделать. Обе женщины погибли из-за меня. Я не имела права устраняться.

Убийство Дугласа Грина произошло при очень странных обстоятельствах: тело нашли в пещере на острове в частично мумифицированном виде; его покрывал слой блестящего вещества, похожего на кровь, но оказалось, что это сок произрастающего на острове драконова дерева. Его собственную кровь полностью выкачали из тела, но следов ее не обнаружили ни в пещере, ни вокруг нее.

Я с трудом верила ушам, когда Дэвисон рассказывал об этом, хотя и знала — может быть, лучше, чем многие, — что зло вполне реальная вещь. Меня удивляло, когда люди объясняли садистские склонности преступника или сексуальное насилие трудным детством либо неблагоприятными условиями жизни. Я была уверена: зло — врожденная черта отдельных людей, а не приобретенная. Те, кто спорил с этим, были, на мой взгляд, зашоренными идеалистами, боявшимися взглянуть на человеческую природу в неприкрашенном виде. Я столкнулась со злом в чистом виде в лице доктора Кёрса и никогда этого не забуду. Он излучал зло. Его стремление манипулировать мной и склонить к убийству вынудили меня временно исчезнуть, оставить дом и близких, довели до отчаяния и чуть ли не до сумасшествия. Боюсь, я уже не смогу стать прежней Агатой Кристи. По ночам меня преследовали кошмары, воспроизводившие события тех одиннадцати декабрьских дней. Стоило закрыть глаза, и передо мной возникали лица Уны Кроу — девушки, вознамерившейся отыскать меня, и Флоры Кёрс, жены моего мучителя, которая пожертвовала жизнью ради меня.

Небо между тем темнело. Маленькой девочкой в Девоне я любила наблюдать за тем, как движется вода в заливе Торбей, как море и небо меняют цвет и как отражаются в волнах облака. Мне рисовались в воображении далекие экзотические страны, населенные необычными людьми, и я пыталась представить себе будущее. Не помню, чтобы мне приходила в голову идея стать писателем, а уж сотрудником секретного правительственного органа и подавно. Это казалось фантастикой, а между тем стало явью.

Дэвисон говорил какую-то чушь — мол, у меня первоклассные мозги. Думаю, дело было в том, что их отдел крайне нуждался в женщинах среднего возраста, не вполне приспособленных к жизни и незаметных, чьи вопросы трудно приписать чему-либо иному, кроме любопытства. Для Дэвисона я была лишней парой глаз и ушей. Отправляя меня в путешествие, он настаивал на том, чтобы я всячески избегала опасностей. Он не мог простить себе гибель Уны Кроу и старался принять все предосторожности на этот раз, а потому решил сопровождать меня в поездке на Тенерифе. На борту «Джелрии», которая должна была доставить нас до Лас-Пальмаса, как и на самом Тенерифе, Дэвисон выступал под вымышленным именем Александра Блейка. «Будет гораздо естественнее выглядеть, — сказал он, — если мы сделаем вид, что познакомились на пароходе».

Сначала я хотела оставить Розалинду в Эбни-холле, манчестерском доме моей сестры, на ее попечение, но когда сообщила дочери о возможном отъезде, она страшно расстроилась. В свои семь с половиной лет она уже успела почувствовать несовершенство нашего мира, и ей, несомненно, сразу вспомнились прошлогодние визиты полицейских, напряженная атмосфера в доме, озабоченные лица слуг, наш страх, что она увидит газету с очередной статьей обо мне или услышит мое имя, выкрикиваемое мальчишкой-газетчиком. К тому же мне кажется, она не простила меня до конца за то, что я бросила ее почти на год, уехав в кругосветное путешествие в тысяча девятьсот двадцать втором году. Так что мне пришлось скрепя сердце взять Розалинду с собой в поездку на Канары. Было решено, что Карло присмотрит за ней, а я постараюсь оградить ее от всевозможных опасностей. Не сразу получилось развеять опасения родственников и врачей относительно трудностей морского путешествия, качества питьевой воды и непривычной пищи, но в конце концов они уверовали в то, что несколько недель, проведенных в целебном климате, приведут мою нервную систему в порядок и восстановят душевные силы.

Порыв ледяного ветра заставил меня плотнее закутаться в шаль. От свежего воздуха действительно полегчало, но он оказался при этом чересчур холодным. Я уже хотела вернуться в каюту, когда до меня донесся пронзительный крик, изданный, как мне показалось, чайкой. Я ухватилась за леер; крик повторился, и стало ясно, что кричит женщина где-то на корме. Я побежала в том направлении, надеясь позвать на помощь кого-нибудь еще, но палуба пустовала. К тому времени, когда я в панике примчалась на корму, крики стихли. На задней оконечности палубы стояла, обернувшись к морю, темноволосая женщина плотного сложения. В нескольких шагах от нее застыла другая женщина, стройная блондинка. При моем появлении она нерешительно шагнула к брюнетке и произнесла, протянув к ней руку:

— Нет, Джина, не надо! Я знаю, ты ненавидишь меня, а может быть, и нас обоих, но, поверь, дело не стоит того, глупо поступать так из-за нас.

Брюнетка в ответ перебралась через леер и стояла теперь на узком выступе, держась за деревянные перила.

— Пожалуйста, остановитесь! — крикнула я, не уверенная даже, что мои слова не заглушает ветер. — Как вас зовут? Вы, кажется, назвали ее Джиной? — обратилась я к блондинке, чье красивое лицо было залито слезами.

— Да, Джина, — подтвердила та. — Исчезла из дома, и никто не знал, где она. А оказалось, что она каким-то образом пробралась на этот пароход, когда узнала, что ее муж Гай…

Окончания фразы я не расслышала из-за порыва шквального ветра, заставившего меня сделать пару шагов назад. С потемневшего неба посыпались крупные тяжелые капли дождя.