Я слушала с величайшим вниманием. Когда мать рассказывала волшебные истории, она сама становилась волшебницей.

Мама показала жестами, как именно помощник шаманки бил в барабан.

— Айми прошла через подземный мир, неся с собой сотню листков бумаги. Рядом с ней скакали духи коней, летели духи ворон и скользили духи змей. — Мама проверила мои ногти, выискивая под ними грязь. — Шаманка Нишань дошла до берега реки и увидела паромщика, у которого были половина весла и половина лодки. И ещё он был слеп на один глаз. — Иллюстрируя рассказ, мама потянулась пальцем к моему глазу, и я, хихикнув, отбила её руку. — Нос у него был кривой. — Мама ухватила меня за нос большим и указательным пальцами и осторожно свернула его на сторону. — А уши порваны. — Тут она подёргала меня за уши. — Он был лысый, с искалеченными ногами и перекрученными руками. — Она хотела было потрепать меня за свежезаплетённые косички, но я увернулась. — Айми написала своё имя на сотне листков бумаги и предложила паромщику. И, поскольку имя — это история, паромщик принял бумагу и переправил шаманку через реку. И это он сообщил ей, что Повелитель смерти решил оставить её сына себе.

Айми отправилась в Город мёртвых. Врата были закрыты. Стены — высоки и неприступны. Она призвала ястреба, и орла, и стервятника, чтобы те нашли Сергудая и принесли ей его в когтях. Сергудай играл на улице, когда три гигантские птицы схватили его и, взмыв над стенами города, поставили перед его матерью. Айми взяла сына за руку, и они отправились в обратный путь в Край живых.

Мать взяла за руку меня, и мы вышли из дома. Река историй, которая текла мимо нашего двора, поблескивала золотом в свете раннего утра. Мы шагали к деревенской площади. По пути мама заканчивала свою историю:

— Повелитель смерти вышел из врат своего города и прокричал: «Стой, шаманка! Ты не заберёшь так запросто моего сына!» Айми написала на трёх полосках бумаги слова и предложила ему, но он потребовал большего. «Напиши слова на всех листках, которые принесла с собой, — заявил Повелитель смерти, — и отдай мне. Взамен я отпущу Сергудая».

«Я подумаю об этом, — сказала шаманка Нишань, — если ты отмеришь Сергудаю больше лет в Краю живых. Для тебя это не такая уж потеря, ведь после смерти он вернётся к тебе навечно».

Повелитель смерти кивнул: «Я накину Сергудаю ещё двадцать лет в Краю живых».

Айми рассмеялась: «И какой смысл мне вести его обратно, если он умрёт прежде, чем научится сам себе нос вытирать?»

«Ладно, дам ему тридцать лет».

«Зачем тебе забирать его, когда его ум и сердце ещё не развились?»

«Я дам сорок лет».

И так они торговались до тех пор, пока Повелитель смерти не пообещал сыну шаманки девяносто лет жизни. Нишань записала слова на всех оставшихся у неё листках бумаги и вручила ему. Вместе эти слова складывались в историю о том, как Айми спасла Сергудая.

На обратном пути у неё не было больше бумаги, чтобы расплатиться с паромщиком. Так что вместо этого она вернула зрение его слепому глазу, и паромщик переправил их через реку. Они миновали гору Ледяного дракона, где Сергудай заболел. Миновали Реку историй, на берегах которой он играл ребёнком. И наконец прибыли домой.

Ученик шаманки, колотя по барабану, помог ей вернуться в собственную плоть, а затем разбудил Нишань курениями. Она встала над Сергудаем и вдула его душу назад в тело. Сергудай сел и сказал: «Мне снились такие фантастические сны!»

Так что видишь: отношения между матерью и её ребёнком способны перекинуть мост через любую пропасть.

История закончилась, и я захлопала в ладоши, а потом сообщила:

— Сегодня ночью мне снился сон длиной в целый год.

— О чём же он был?

— Мы с Айнарой и Йеном отправились в мир, где кролики умели летать, а драконы охраняли блюда с конфетами. У меня там были друзья-обезьяны и много приключений.

Моя сестра Айнара и наш лучший друг Йен часто фигурировали в моих сновидениях, и я свято верила, будто им снятся те же приключения, что и мне, — будто именно так всё в мире и устроено.

— А с чего ты взяла, что твой сон продолжался целый год?

— Я запомнила все времена года. И ещё люди успевали подружиться, и поругаться, и простить друг друга, и снова стать друзьями. Во сне дедушка Фэн посоветовал мне нарисовать, когда проснусь, картинку, чтобы доказать тебе, что я и вправду там побывала, — как папа всё рисует. Но, когда я проснулась, рисунок исчез. — Я со смехом потрясла мамину руку. — Может, если бы я сделала во сне фотографию, то смогла бы забрать её с собой.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю, но в фотографии есть что-то особенное.

Подойдя к студии странствующего фотографа, мы поднялись по лестнице в крытый деревянный вагончик. Мама потянула дверь на себя, и оттуда вырвался порыв воздуха, пахнущего уксусом и увядшими хризантемами.

Студия представляла собой единственную комнату, которая казалась просторнее, чем можно было вообразить себе снаружи. В центре стояла на штативе камера размером с обувную коробку. Её объектив был нацелен на стену из ткани, колыхавшейся на ветру, который задул в дверь при нашем появлении. По студии были расставлены тканевые экраны на подвижных рамах и металлические софиты на ногах-шестах, круглый столик, классическое китайское кресло в форме подковы, груда игрушек и велосипед. Посреди всего этого стояла высокая худая женщина. Волосы у неё были седыми, но морщин на лице не оказалось, поэтому я не понимала, молодая она или старая.

— Это мисс Чанг, фотограф, которая будет тебя снимать, — сказала мама.

Я шагнула вперёд:

— Здравствуйте. Меня зовут Ву Айми. «Ай» — как слово «прекрасный», а «ми» — как слово «возможность».

— Мне очень приятно, что сегодня ты будешь моей моделью.

Я указала на чёрную коробку:

— Мисс Фотограф, а как работает камера?

Мисс Чанг положила ладонь на фотоаппарат:

— Я становлюсь позади и навожу на тебя линзы, а потом накрываюсь куском ткани. Когда я жму на спусковой крючок, получается твоё фото. Какую историю ты хочешь рассказать, Айми?

— Не понимаю.

— Каждая фотография рассказывает историю. Некоторые даже говорят, что один снимок стоит тысячи слов.

— Это глупо. Откуда они знают? Может, один снимок стоит пятьсот слов, а другой — тысячу двадцать одно.

Мисс Чанг рассмеялась.

— История начинается с персонажа. — Она ткнула в меня пальцем. — Затем добавляется фон: что-то такое, с чем персонаж будет взаимодействовать. — Жестом она указала на колышущуюся стену, к которой были подвешены на шестах раскрашенные фоны. — Раз ты будешь персонажем, то тебе нужно выбрать себе фон.

Я отступила, и она принялась разворачивать передо мной варианты: пустыня, лес, традиционная гостиная с мебелью розового дерева, зоопарк. Мама предпочла бы гостиную, но я сказала, что выберу сама. И выбрала озеро, окружённое плакучими ивами. Я подумала, что, возможно, такое же озеро есть в городе, расположенном в часе езды на запряжённой лошадьми повозке. А если не там, то в Харбине, где живёт моя тётка, уж точно есть. Именно чего-то в этом роде мне и хотелось.

Я встала перед фоном и приняла позу, уперев одну руку в бок.

Чтобы оценить зрелище, мама встала напротив, вывернув правую ногу так, что одно бедро оказалось выше другого.

— Минуту.

Она развернула меня за плечи и пригладила и без того глянцево-ровные волосы. Одёрнула платье, убедилась, что подол идеально ровный, потом большим пальцем оттёрла воображаемое пятнышко грязи с моей щеки.

Я снова приняла позу — на этот раз уперев обе руки в бока.

— Прошу прощения, погодите немного, — сказала мама. — Вам не кажется, что она выглядит неестественно? У тебя натянутый вид, Айми. Как будто тебя фотографируют.

— Но меня правда фотографируют.

Фотограф улыбнулась:

— Очень многие дети так позируют.

Мать надула губы и медленно обошла меня кругом. Случайно запнулась о велосипед и потянулась, чтобы удержать его. А потом подняла и подвинула ко мне:

— Сядь на него. Будет похоже на что-то такое, что ты делаешь каждый день.

— Но я никогда не ездила на велосипеде.

— Да брось, это несложно.

Фотограф держала велосипед, а мама помогала мне залезть в седло. Я ухватилась за руль, стиснула зубы и улыбнулась: зад оказался в паре сантиметров над седлом, а ноги стояли на земле.

Мама просияла:

— Хорошо. Ты выглядишь идеально.

Я скрипнула зубами:

— Я катаюсь на велосипеде по озеру!

— Так хорошо? — Фотограф улыбнулась моей матери и, получив от неё кивок, нырнула под чёрную ткань в задней части камеры. — Не моргай.

Пуф!

На миг комнату залил яркий свет, и всё, о чём я могла думать, — о том, как же мне хочется моргнуть.

Мисс Чанг снова появилась перед нами с улыбкой:

— Я напечатаю снимок к завтрашнему дню. Можешь слезть с велосипеда.

Пока мама обсуждала с фотографом, сколько отпечатков ей нужно, я приблизилась к круглому столику. Свет падал на его половину, рисуя на столешнице убывающую луну. Посередине столика лежал чёрный фотоальбом размером с ладонь взрослого человека.

Я открыла обложку.

* * *

Фотография, на которую я уставилась, не была похожа ни на одну из тех, что я видела раньше: зернистый чёрно-белый городской пейзаж, снятый со смотровой площадки на крыше. Свет падает на здания с обеих сторон. Небо, которому положено быть либо ясным, либо затянутым облаками, здесь испещрено точками и чёрточками, как в азбуке Морзе. Здания слишком высокие и напоминают мне не построенные чудеса из папиного скетчбука. Замыслы моего отца, архитектора по профессии, были слишком грандиозными для нашей деревни, где жили всего девятьсот человек.