— Это глупо. Он должен понимать, он же умный. Сообразит.

— Мм.

— Кто и что сообразит? — спросила мама за нашими спинами.

Я открыла было рот, но захлопнула с чмоканьем голодной рыбы.

— А, не важно. — Глядя на меня, Эюн подняла бровь, а затем встала, чтобы уйти в дом.

Я поднялась, чтобы пойти за ней, но мама поймала меня за кисть руки:

— Идём, поможешь мне принести морковь.

Подходящей причины увильнуть у меня не было, так что я пошла за матерью во двор, где стоял сарай, выстроенный из монолитных окрестных булыжников, глины и соломы, — он служил нам холодильником.

В прежней своей жизни эта дверь, похоже, вела в какую-то комнату. Под расщеплёнными досками проглядывали проблески голубой краски. Стены сарая для лучшей изоляции были присыпаны метровым слоем земли. Мама использовала лопату, чтобы открыть дверь, и открыла её ровно настолько, чтобы мы с ней могли просочиться внутрь.

Первый вздох в сарае всегда заставал меня врасплох: запахи мазаного пола, картошки, риса, чеснока, соли и пряностей сливались в едином аппетитном землистом аромате, от которого у меня каждый раз текли слюнки. По коже пробежали мурашки.

— Расскажи мне об этом мужчине.

— Он… Стоп, о каком мужчине?

— О друге моей младшей сестры.

Я принялась играть с прядкой волос:

— Нет никакого мужчины…

Мать прищурилась. Будь в сарае достаточно светло, она, наверное, выглядела бы грозно. Но голос её был той мелодией, под которую я росла, и он ни за что не мог бы меня напугать.

— Нет тут никакого мужчины, — повторила я. — Честно. — Чистая правда, потому что папа ушёл развешивать по деревне фонарики для Лунного фестиваля. — А Эюн… Если бы у неё завёлся друг, хотя я не говорю, что он завёлся, но, если бы да, я бы не стала тебе о нём рассказывать. И если бы не завёлся, тоже не стала бы, потому что тогда ты переживала бы, что ей уже двадцать пять, а мужа у неё нет.

— Я и так переживаю.

Мама закопалась в ящик с песком, в котором была погребена морковь. На запястье у неё был шрам в виде четырёххвостой молнии.

— Ты слишком маленькая и не понимаешь, но в мире есть определённый порядок. То, как у людей всё должно быть устроено. Лаоюй, старик на луне, плетёт красную ленту судьбы. На одном конце ты, на другом — твой дуй сян, душевный друг.

Мама запнулась. Следующие фразы она проговорила медленнее, и они словно были меньше подвержены действию гравитации, будто могли взмыть из нашего сарая и поплыть по улице, прочь из деревни.

— Иногда я сомневаюсь, что сама Эюн это понимает. Супружество касается не только мужчины и женщины, но ещё и семьи мужчины и семьи женщины.

Сбитая с толку переменой в матери, я улыбнулась. Божья коровка влетела в щель, оставленную нами в двери, и уселась мне на лоб, щекоча лапками.

Мама поставила на пути у насекомого палец, и коровка переползла на него.

— Когда на тебя садится божья коровка — это добрый знак. Каждая точка у неё на крыльях рассказывает историю о мечте, о путешествии или о потере.

— И как читать эти истории?

— Они вокруг.

Мама указала на насекомое, и одна из точек на спинке коровки вспыхнула светом. Когда эта точка погасла, вновь став чёрной, зажглась следующая. Вскоре все точки вспыхивали, словно десяток светлячков, танцующих тёплой летней ночью. Первая точка мигнула трижды и осталась светиться. Пылинки окружили мою мать ореолом, пока она напевала божьей коровке песню по-маньчжурски. Коровка расправила надкрылья, выпростав кружевные крылышки, и уле-тела.

— Значит, Эюн…

— Историями такого не купишь.

Мать поджала губы. Внезапно свет, падавший через щель, закрыла чья-то тень и окликнула:

— Эй-эй!

Это был Йен, наш лучший друг. Он был на два года старше меня, а Айнары — на три. Он мечтал стать космонавтом и добраться до звёзд. У Китая не было собственной космической программы, и взрослые считали мечты Йена слишком амбициозными, но я думала, что такими-то мечтам и положено быть.

Я помахала ему в щель:

— Привет, Йен!

Мама вручила мне эмалированную миску с морковью, и я вынесла её на свет, улыбаясь другу.

В руке у Йена была лопата, с помощью которой они с мамой закопали сарай обратно после того, как она нажала на дверь плечом, чтобы та закрылась. Бросив на место последнюю порцию земли, он объявил:

— Моего старшего брата приняли в университет в Цзилине. Для нашей семьи это великий день. У нас ещё никогда никто не учился в университете.

Мама сказала:

— Мои поздравления вашему семейству! Это чудесные новости.

— И мои поздравления! — подхватила я.

Йен счастливо закивал:

— Спасибо! Мы все гордимся, и мама, и папа, и я. Мама, конечно, разволновалась, пожалуй, всё-таки чересчур.

Наша мать нахмурилась:

— В каком смысле чересчур?

— Она так сильно надеялась, что стала странно видеть. Мы думали, хорошие новости вернут ей нормальное зрение, но этого не произошло. Дедушка Фэн говорит, что от избытка чувств иногда слепнут и, когда придёт время, она снова будет видеть нормально. Но сейчас у неё перед глазами всё белое.

Мама зашагала обратно к дому и там поставила лопату на место:

— Это какая-то инфекция или грибок?

— Не знаю, но что-то тут не так. Я хотел спросить доктора Сун, что она думает и нет ли у неё от этого какого-нибудь лекарства.

Доктор Сун — это была моя бабушка, доктор традиционной китайской медицины. Мама сочувственно поцокала языком:

— Её сейчас нет. Она ухаживает за человеком, у которого бронхит, на другой стороне деревни. — Увидев расстроенное лицо Йена, она направилась к шкафчику с лекарствами. — Дай-ка я попробую найти тут что-нибудь.

Шкафчик был сделан из розового дерева, и его дверца, открываясь, превращалась в столик. Внутри имелось множество ящичков, каждый с резной ручкой в форме полумесяца. Прищурившись, мама принялась выдвигать один ящичек за другим. Наконец она выудила полупустой тюбик:

— Ага, вот он. Это вернёт твоей маме зрение. Нужно наносить на глаза по капельке дважды в день.

— Огромное спасибо!

Йен побежал к двери, и мы помахали ему на прощание.

— Не пропадай! — крикнула ему вслед моя мама, а потом обернулась ко мне: — А теперь, возвращаясь к твоей тете Эюн…

Я захихикала и побежала прочь, а она со смехом бросилась за мной.

* * *

Мама забыла сказать бабушке, что приходил Йен. Прошла неделя. Я сидела за обеденным столом и делала домашнее задание под бабушкиным присмотром, когда Йен вернулся лучась улыбкой:

— Подействовало! Подействовало! Спасибо, спасибо.

Странно — когда люди радуются, они повторяют дважды, будто в первый раз вы могли их не расслышать. Я сосредоточилась на домашке, складывая колонки чисел и прорисовывая знаки равенства с помощью линейки.

Бабушка опустила свою газету:

— Что подействовало?

— Мама Айми дала мне лекарство для глаз моей мамы, и теперь она снова видит ясно.

Бабушка улыбнулась:

— Я рада.

— Я пришёл вернуть остатки лекарства на случай, если оно ещё кому-то понадобится.

Йен вручил тюбик моей бабушке, и та поставила его на стол. После ухода гостя бабушка, нахмурясь, уставилась на тюбик, подняла его и поднесла к глазам. Покачала головой и что-то пробормотала. Я подняла взгляд, но она жестом велела мне вернуться к домашней работе.

Когда мама вернулась с рынка, бабушка сказала:

— Йен приходил вернуть лекарство.

— Оно не помогло? — спросила мама.

Бабушка подняла одну бровь:

— Помогло. Только вот…

— Только вот что?

— Только вот это не лекарство для глаз. — Она подняла в воздух почти пустой тюбик. — Прочти.

Мама взяла тюбик и поднесла к лицу, потом отстранила на вытянутой руке, затем снова приблизила к глазам.

— Чудесное средство для ног «Атлет»… И это помогло ей со зрением, да? Что ж. Хорошо. — Со смущённой улыбкой она пожала плечами.

— А с твоими-то глазами что? Ты проходила в этом году осмотр у окулиста?

— Я Учитель года. Таблица для проверки зрения и так каждый день висит у меня на двери, кроме тех случаев, когда медсестра её забирает, чтобы проверить детей или учителей. — Мама принялась медленно и точно повторять символы из таблицы. — Окружность с щелью справа, с щелью сверху, с щелью слева…

Я смеялась так, что едва не упала со стула:

— Ты заучила глазную таблицу наизусть!

Мама прижала палец к моим губам:

— Не вздумай разболтать!

— Почему? Отличная же история! И потом, ты говорила мне, чтобы я никогда не лгала.

Бабушка рассмеялась. Я повернулась к пристыженной маме:

— Ты должна немедленно пойти домой к Йену, юная дама, и сказать им правду.

Мама наставила на меня палец:

— Не смешно.

— Почему это врать Йену — нормально?

Она села и усадила меня себе на колени. Её платье пахло палой листвой.

— Давай-ка я расскажу тебе историю. Когда твоя тётушка Эюн была девочкой, она разучила деньрожденную песню для нашей бабушки на маньчжурском. В течение недели она практиковалась ежедневно. Но, когда великий день настал, она спела слова неправильно. Бабушка уже оглохла, так что она была счастлива и аплодировала. И никто из нас так и не сказал ей правды, потому что ей ничем не помогло бы знание, что Эюн ошиблась, а так бабушка радовалась, думая, что её внучка выучила песню и идеально исполнила в её честь. Иногда ложь никому не вредит, а на самом деле защищает человека.