Я прошлась по квартире с ещё одним мусорным пакетом и сложила туда сломанные детали от камер, чашки с отбитыми ручками и всё прочее, чего у меня не должно быть, но что я зачем-то хранила.
Я сгребала только те вещи, которые принадлежали мне, и в процессе понимала, сколь малая часть нашего хлама принадлежит Дэвиду. Он вырос в достатке и, казалось, никогда ни в чём не нуждался. Или же понимание, что можно купить любую вещь, когда она тебе понадобится, дарило ему определённую свободу.
Закончив, я по-прежнему ощущала тяжесть, но уже не такую, словно меня вот-вот поглотит земля.
— Дэвид! — окликнула я, заходя в комнату и садясь на кровать рядышком с ним. — Проснись и пой.
— Что? — Его веки разомкнулись.
— Нам надо успеть поймать наш самолёт. — Я ухватила за край одеяла и потянула.
Дэвид уцепился за одеяло с другой стороны.
— Но самолёты слишком быстро летают.
— Да, так что нужно торопиться.
Муж уселся, потёр глаза и тут же проснулся. Через пятнадцать минут он уже был одет и готов выходить. Эта утренняя магия не переставала меня удивлять — и слегка раздражать.
В третий раз я проверила, взяли ли мы паспорта и билеты.
Дэвид кивнул, глядя на рассортированные по цвету стопки одежды в шкафу.
— Похоже, вчера ночью к нам прилетала прачечная фея. — Но, когда он вошёл в гостиную, его улыбка увяла. — Что случилось?
Я пожала плечами:
— Не могла заснуть. Ты всегда говорил, что у нас многовато вещей.
Я проследовала за ним по расчищенному полу, волоча за собой чемодан. Дэвид повернулся ко мне у двери:
— Да, но эти границы между…
— Я не выкидывала ничего из твоих вещей или того, что ты мне дарил.
Я мотнула головой в сторону книжной полки, откуда выгребла бумаги. Вместо них я наполнила её памятными футбольными штучками Дэвида. Фото с автографом Уолтера Пейтона и других членов команды «Чикагские медведи» улыбались с виниловой пластинки Дэвида «Супербоул шаффл». Его отец сходил с ума по спорту, и Дэвид вырос, играя в футбол, бейсбол и баскетбол.
Тогда он улыбнулся и поцеловал меня в лоб:
— Откуда ты узнала, что я не люблю чайник с носорогом?
— У нас никогда не было чайника с носорогом. У нас были слон и бегемот.
— Верно. — Он посмотрел на меня озабоченнее обычного.
Я глубоко вздохнула:
— Я поняла, что ничего не выбрасывала за всё время, что живу в Америке… Почему я так за всё это цеплялась?
— У тебя наверняка были на то причины.
Я столько времени думала о матери, что её привычка рассказывать историю вместо того, чтобы дать прямой ответ на вопрос, заразила и меня. Я принялась жестикулировать:
— Когда-то у моей бабушки было зелёное шерстяное пальто. Когда обшлага рукавов обтрепались, она пришила новые манжеты и обрезала пальто, превратив его в жакет для моей мамы. Когда протёрлись рукава, мама нашила на них заплатки, подогнула подол и укоротила рукава, чтобы его могла носить я. А в конце она распорола жакет по швам и использовала ткань полочек и спинки, чтобы сшить штаны для моей сестры. Мы не так много имели, поэтому никогда ничего не выбрасывали.
Я натянула новую куртку, купленную год назад и ни разу не надёванную.
Конец ознакомительного фрагмента