Энн Гриффин
Когда все сказано
Посвящается Джеймсу и Адаму
«КУПЛЮ:
Золотой соверен с профилем Эдуарда VIII 1936 г. выпуска.
Готов предложить высокую цену. Рассмотрю любые условия продажи. Письмо с указанием желаемой суммы направлять по адресу: Лондон, Феннел-Уэй, д. 3, Томасу Долларду».
Из объявлений в журнале «Международный коллекционер монет», май — июнь 1977 г., № 51.
Глава 1
18:25
Суббота, 7 июня 2014 г.
Бар отеля «Рейнсфордхаус»
Рейнсфорд, графство Мит, Ирландия
Это со мной что-то не так, или барные стулья здесь уже не такие высокие? Пожалуй, все дело в возрасте. К восьмидесяти четырем годам человек усыхает, а еще в ушах начинают расти волосы.
Сколько же сейчас времени в Штатах, сынок? Час дня, два? Сидишь, наверное, под кондиционером в кабинете, печатая что-то на ноутбуке. Или устроился на веранде в том кресле с шатким подлокотником и читаешь свою новую статью в этой, как ее там… Господи, совсем забыл название газеты, где ты работаешь. В общем, сидишь ты, сосредоточенно сморщив лоб, а Катрина с Адамом носятся вокруг — хотят тебя отвлечь.
А здесь тихо. Ни души. Единственный грешник — я, бормочу себе под нос и постукиваю пальцем по барной стойке в предвкушении первого глотка. Если, конечно, дождусь, чтобы кто-нибудь мне налил. Кстати, Кевин, я рассказывал, что мой отец был мастером в этом деле? Стучал пальцем по столу, по моей спине, да по чему угодно, лишь бы втолковать мысль и обратить на себя внимание. Моему шишковатому пальцу далеко до талантливых рук отца, таким стуком никого не дозовешься. Правда, и звать-то особо некого. Стоит тут одна у конторки на входе, делает вид, будто меня здесь нет. Так и умрешь от жажды.
Понятно, что у всех дел по горло, готовятся к важному вечеру — сегодня будут вручать награды спортсменам. Городку вроде Рейнсфорда повезло отхватить эту церемонию у Данкашела, даром что там целых две гостиницы. И все благодаря Эмили, управляющей, или, если быть точнее, хозяйке отеля. Кого угодно в чем угодно убедит, особенно в прелестях нашего городка.
И хотя за многие годы ничего особо прелестного я тут не увидел, все равно я сижу здесь, и у меня есть на то свои причины, сынок.
Эх, какое передо мной зеркало! Эта громадина тянется вдоль всей стены над полкой с бутылками. Наверное, понадобилось человек десять, не меньше, чтобы его поднять. Не знаю, висело ли оно еще в старом доме. В зеркале отражаются диваны и кресла в ожидании пятых точек, которые прямо сейчас затягивают в модные наряды. А вот и моя дурацкая голова торчит в самом углу. В последнее время, знаешь ли, я не так уж часто смотрюсь в зеркало. Пока твоя мама была жива, я еще старался приводить себя в порядок, но теперь-то какая разница? Глядеть на себя больше не хочется, потому что в отражении я вижу надрыв. Ну, ты понимаешь, о чем я, на собственной шкуре почувствовал.
И все-таки сегодня на мне чистая белая рубашка с накрахмаленным воротничком, темно-синий галстук, зеленый джемпер — подарок от твоей мамы на последнее в ее жизни Рождество, — костюм и начищенные до блеска туфли. Люди еще чистят обувь, или я один до сих пор практикую это искусство? На одежде ни пятнышка. Сэди была бы довольна. Мне восемьдесят четыре, а я по-прежнему хорошо одет и могу похвастаться растительностью на голове и подбородке. Не знаю только, зачем я бреюсь каждое утро, если к обеду лицо опять превращается в проволочную щетку.
Я и в молодости не слыл красавчиком, а теперь уж вовсе растерял все, что в моей внешности было хорошего. Кожу точно магнитом тянет вниз, зато голос никуда не делся.
— Морис, от такого голоса и айсберг растает, — любила повторять твоя бабушка.
Низкий и ровный, он все еще звучит наподобие виолончели. И привлекает внимание людей. Стоит мне только окликнуть ту девушку из-за конторки с притворно занятым видом, и она тут же наполнит мне бокал. Однако лучше не буду никому досаждать. Впереди и так долгая ночь. Меня ждет дело.
Опять этот запах. Вот бы ты тоже его почувствовал. «Мистер Шин», помнишь? Каждую субботу, когда мама затевала уборку, в нашем доме пахло этим чистящим средством. Тошнотворный аромат бил мне в нос прямо с порога, и я потом чихал до самого утра. Зато по пятницам… по пятницам она натирала полы, и от аромата воска, домашних чипсов и копченой трески на душе разливалось тепло. Запах усердной работы и еды — беспроигрышное сочетание. В наше время никто уже не полирует полы. Интересно, почему?
Наконец из-за двери за баром, ведущей в подсобку, появляется человек, который избавит меня от мучительной жажды.
— А вот и ты, — говорю я Эмили. Она настоящая красавица и очень предприимчивая женщина. — Пришла спасти меня от унижения? Я уж не знал, что и делать: то ли налить себе самому, то ли обратиться к вон той Мисс Сама Любезность.
— Я как раз вовремя, мистер Хэнниган, — отвечает она с намеком на улыбку и, положив на стойку кипу бумаг, проверяет что-то в телефоне. — Так что не нужно беспокоить сотрудников и расточать на них ваше обаяние.
Эмили на мгновение отрывает взгляд от экрана, в ее глазах вспыхивает искорка.
— Вот, значит, как. Уже нельзя спокойно посидеть в баре и выпить?
— Светлана скоро подойдет. У нас было небольшое совещание насчет сегодняшнего вечера.
— Какая ты деловая.
— Смотрю, вы в хорошем настроении. Не знала, что придете. Чему обязаны?
— А что, надо звонить и предупреждать заранее?
— Неплохая идея. Я бы сразу объявила тревогу.
Вот оно: уголки рта ползут вверх, будто шарик мороженого по кусочку теплого яблочного пирога. Глаза блестят от любопытства.
— «Бушмиллс»?
— Давай-ка бутылочку стаута для начала. Только не из холодильника.
— Для начала?
В ее голосе слышится беспокойство, но я, как ни в чем не бывало, спрашиваю:
— Присоединишься ко мне попозже?
Эмили буравит меня взглядом.
— Вы в порядке?
— Просто немного выпьем вместе, вот и все.
— Вы в курсе, что у нас сегодня церемония вручения наград? — спрашивает она, уперев руку в бедро. — А еще в отеле забронирован номер для какой-то таинственной ВИП-персоны… Все должно пройти идеально. Я приложила столько усилий…
— Тише, Эмили, тише. Обещаю, никаких сюрпризов. Просто посидим с тобой и выпьем. И на этот раз обойдемся без откровений.
В подтверждение своих слов протягиваю руку. Ее недоверие вполне обоснованно, учитывая все, что было в прошлом. Улыбка исчезает. Кажется, я так до конца и не объяснил вам с матерью насчет Доллардов, да? Пожалуй, отчасти это связано с сегодняшним вечером.
— Вряд ли я успею, но постараюсь к вам подойти, — отвечает она, по-прежнему глядя на меня с подозрением.
Эмили наклоняется и уверенным движением руки достает с полностью забитой полки бутылочку хорошего пива. Как же красиво у нее все расставлено, этикетками вперед. Во всем любит порядок.
Из-за двери появляется худенькая девушка.
— Отлично, теперь бар в твоем распоряжении, — говорит ей Эмили. — Налей мистеру Хэннигану, пока он еще не отключился. А вы… — она указала на меня пальцем с красивым длинным ногтем, — ведите себя хорошо. Светлана у нас новенькая.
Раздав указания, Эмили забирает стопку бумаг и уходит.
С моей подсказкой Светлана находит открывалку, затем подает мне пиво и бокал, после чего быстрым шагом устремляется в дальний угол. Наклонив бокал, я заполняю его до краев и даю пене осесть. Осматриваюсь, думая о том, как провел этот день, этот год, точнее, уже два года без твоей матери. Я устал, и, честно говоря, мне страшно. Снова провожу рукой по щетине на подбородке, наблюдая, как всплывают пузырьки пены. Кашляю в надежде, что вся тревога выйдет из меня наружу. Назад дороги нет, сынок. Назад дороги нет.
Слева, через окна от пола до потолка, можно увидеть проезжающие мимо автомобили. Некоторые из них я узнаю: вот Бреннан из Данкашела, хозяин цементного завода, приехал на «ауди-А8», а вот Мик Моран на «шкоде-октавии» — с левой стороны нет одного колесного колпака. Драндулет Лэвина, допотопный «форд-фиеста» красного цвета, стоит у его газетной лавки. Обожаю парковаться на этом месте, когда оно пустует. Когда Лэвин возвращается, вечно кричит мне, высунувшись из окна «форда»:
— Не ставь здесь свою машину, Хэнниган! У меня куча заказов по всему городу, уже и отъехать нельзя!
Он бешено мотает головой, растрепанные волосы покачиваются в такт. Затем паркуется вторым рядом, задерживая движение.
— Ты что, знак не видишь? Стоянка запрещена в любое время.
А я читаю себе газету, прислонившись к стене его лавки.
— Угомонись, — отвечаю, хорошенько пошуршав бумагой. — У меня была крайняя необходимость.
— С каких пор покупка утренней газеты — это крайняя необходимость?
— Если что, могу найти и другую лавку.
— Ну конечно, Хэнниган.
— Говорят, владелец газетной лавки в Данкашеле установил кофейный автомат.
— Вот и езжай туда на своем чертовом джипе.
Открываю дверь, сажусь в машину и включаю заднюю передачу.
— Я не любитель кофе, — бросаю ему напоследок.
Важны детали, сынок.
Время покупок заканчивается. Люди машут и сигналят друг другу. Локти торчат из опущенных окон автомобилей. Еще немного поболтать со знакомыми — и домой, к телевизору. Впрочем, некоторые переоденутся и пойдут гулять, демонстрируя новые наряды и прически.