— О боже! Извините. — Он нахмурился. — Не судите строго, что я не сразу в это поверил. Какой-то совершенно нелепый случай. — Типлейди чуть приподнялся в шезлонге. — Вы вообще представляете, насколько это трудно — проткнуть человека алебардой насквозь? Он, должно быть, упал с большой высоты. Ее брат грузный мужчина?

— Не имею представления. — Раньше ей это как-то не приходило в голову, но теперь Эстер понимала недоумение своего собеседника. Упасть с такой силой и точностью на острие алебарды в руке полого железного истукана, да еще так, чтобы лезвие прошло между ребер, — это было поистине поразительно. Угол падения должен был быть почти прямым, а древко — намертво закреплено в железной перчатке. — Возможно, и грузный. Я никогда не встречалась с ним, но сестра его высокого роста, хотя и несколько худощава. Вероятно, он отличался более крепким сложением. Он ведь был солдатом.

Майор Типлейди приподнял брови:

— В самом деле?

— Да. Генералом, кажется.

Майор не смог скрыть своего радостного изумления, хотя и понимал, что это выглядит не совсем прилично. В последнее время он увлекся разными абсурдными явлениями, что с некоторой тревогой расценил как следствие малоподвижного образа жизни, то есть вынужденного прозябания дома с книгой или общения со слабым полом.

— Да, не повезло, — сказал он, глядя в потолок. — Надеюсь, в эпитафии не будет указано, что его лишило жизни оружие в руках пустого рыцарского доспеха. Это нанесет ущерб чести мундира и вызовет насмешки. Вдобавок генерал, подумать только!..

— И с генералами всякое бывает, — кисло заметила Эстер, припоминая поражения времен Крымской войны. Например, битву на Альме, когда людям приказывали то одно, то другое и в конце концов загнали их прямо в речку, погубив бесцельно тысячи солдат. Это не говоря уже о Балаклаве, где Легкая бригада, краса и гордость британской кавалерии, была брошена прямо на жерла русских пушек и выкошена под корень. Невозможно было забыть этот кровавый кошмар, равно как и бесконечные дни и ночи, полные труда, беспомощности и боли.

Внезапно смерть генерала Карлайона стала для молодой женщины реальностью — печальной и в то же время не такой уж и значительной.

Эстер повернулась к майору Типлейди и поправила его одеяло в изножье. Он было запротестовал, но, почувствовав, как изменилось ее настроение, молча подчинился. Из приятной молодой женщины она на его глазах превратилась в строгую сестру милосердия, каждый день видевшую смерть во всей ее неприглядности и бессмысленности.

— Так вы говорите, генерал… — Мужчина посмотрел на сиделку, сведя брови. — А как его звали?

— Карлайон, — ответила она, подоткнув конец одеяла. — Таддеуш Карлайон.

— Индийская армия, — кивнул ее подопечный. — Слышал о таком. Суров был, но солдаты его любили. Прекрасная репутация, никогда не показывал врагу тыл. Не то чтобы я испытываю особую нежность к генералам, но, право, жаль, что ему выпала такая нелепая смерть.

— Зато мгновенная, — ответила мисс Лэттерли с легкой гримасой.

Она прошла по комнате, машинально наводя порядок, но движения ее были чисто автоматическими.

Наконец накрыли на стол. Кусая горячую пышку с хрустящей корочкой и следя, чтобы растопленное масло не потекло по подбородку, Эстер слегка расслабилась и вернулась к действительности.

— Не желаете ли партию в шахматы? — с улыбкой предложила она майору. Молодая женщина была достаточно искусна в этой игре, чтобы доставить ему радость трудной победы.

— О, конечно! — с готовностью согласился больной. — Конечно, желаю.

Следующие несколько дней Эстер, как и было обещано, потратила все свободное время на поиски подходящего места работы для Эдит Собелл. В сиделки та явно не годилась. Кроме того, это было скорее временное занятие, чем постоянная профессия, да и нанимались в сиделки в основном женщины из низших классов с соответствующим образованием или вовсе без оного. Другое дело — те, кто был в Крыму с мисс Найтингейл, ныне национальной героиней, почитаемой чуть ли не наравне с королевой; но миссис Собелл, увы, в их число не входила. Даже самой Эстер стоило больших трудов подыскать себе работу.

Правда, для Эдит, получившей хорошее образование, знающей литературу и владеющей французским, были открыты иные возможности. Вероятно, найдется джентльмен, которому требуется библиотекарь или помощник в его литературных трудах. Люди иногда садятся за трактаты и монографии и, как правило, нуждаются в человеке, способном изложить их идеи литературным языком.

Есть еще женщины, подыскивающие себе компаньонку. Обычно это особы с несносным характером, которым необходима наперсница, ни в чем не смеющая им перечить. Однако бывают и исключения — в основном дамы, любящие путешествия, но не терпящие одиночества.

А еще можно наняться гувернанткой — при условии, что ученики достаточно сообразительны и в самом деле хотят учиться.

Эстер, конечно же, изучила все эти возможности, чтобы второго мая у нее было с чем явиться на чаепитие к Эдит в Карлайон-хаус.

Майор Типлейди жил в южном конце Грейт-Титчфилд-стрит и, стало быть, в изрядном отдалении от Кларенс-Гарденс, где обосновались Карлайоны. Идти туда пешком означало потратить почти полчаса и явиться на чаепитие утомленной и растрепанной. С невеселой усмешкой Эстер отметила, что испытывает легкую нервную дрожь перед встречей со старой миссис Карлайон. Не будь Эдит ее хорошей подругой, она бы не волновалась вовсе. Теперь же ей казалось, что лучше вынести ночь в военном лагере под Севастополем, чем вести светские беседы в Карлайон-хаус.

Однако деваться было некуда. Мисс Лэттерли надела свое лучшее муслиновое платье — не шикарное, конечно, но хорошего покроя, приталенное и с легкой плиссировкой на лифе. Оно немного отстало от моды, хотя заметить это могли лишь великосветские львицы. Отделка, правда, была бедновата, однако сестры милосердия не могли позволить себе роскошь. Когда Эстер зашла попрощаться с майором Типлейди, тот нашел ее весьма привлекательной. О модах он, естественно, не имел ни малейшего понятия, а хорошенькие женщины его просто пугали. В душе майор одобрял и резковатые черты лица своей сиделки, и ее излишне худощавую фигуру. В ней отсутствовала агрессивная женственность, зато чувствовался интеллект, сравнимый с мужским. Разве мог больной предполагать раньше, что найдет в женщине друга? Теперь он с тщательно скрываемым удовольствием мысленно признавал свою ошибку.

— Вы выглядите так… аккуратненько, — пробормотал майор, слегка при этом порозовев.

Скажи это кто-то другой, Эстер не удержалась бы от вспышки раздражения. «Аккуратненько» пусть выглядят служанки — из тех, что помоложе. Горничным уже полагается быть «хорошенькими». А сама бы она предпочла стать «изысканной» или «привлекательной». Но не «прекрасной» — это было бы уже слишком. Вот ее невестка Имогена — та была действительно и прекрасна, и привлекательна. Мисс Лэттерли открыла это для себя с предельной ясностью, когда в прошлом году Имогеной увлекся тот горе-полицейский Монк, расследовавший дело на Мекленбург-сквер. Впрочем, Монк был здесь совершенно ни при чем и отношения к предстоящему чаепитию не имел.

— Благодарю вас, майор, — сказала молодая женщина со всей вежливостью, на какую была способна. — И, пожалуйста, в мое отсутствие будьте осторожнее. Если вам что-нибудь понадобится, то лучше позвонить. Не вздумайте вставать без помощи Молли! Если вы, не дай бог, опять упадете, — добавила она весьма жестко, — то уложите себя в постель еще недель на шесть!

Такая угроза была для ее подопечного страшнее и боли, и всего остального, и Эстер это знала.

Типлейди содрогнулся.

— Ладно уж, — сказал он с видом оскорбленного достоинства.

— Вот и хорошо! — И с этими словами сестра милосердия оставила майора в одиночестве.

На улице она кликнула кеб и покатила вдоль всей Грейт-Титчфилд-стрит, затем велела повернуть на Болсовер-стрит — и ехать через Ознабург-стрит прямиком к Кларенс-Гарденс. Эстер чувствовала себя довольно странно — как перед первым боем. Нелепость! Надо взять себя в руки. Худшее, что с ней может случиться, — это какая-нибудь оплошность. Ну так надо быть к этому готовой!

Расправив плечи, она взошла по ступенькам парадного входа и с излишней резкостью дернула за шнур звонка. Затем отступила на шаг, чтобы не столкнуться со служанкой, когда дверь откроется.

Это случилось почти мгновенно, и хорошенькая девушка вопросительно взглянула на пришедшую:

— Да, мэм?

— Мое имя мисс Лэттерли, — объяснила та. — Если не ошибаюсь, миссис Собелл меня ожидает.

— Да, конечно, мисс Лэттерли. Пожалуйста, проходите. — Девушка отступила, пропуская гостью, а затем приняла у нее накидку и капор.

Прихожая не обманула ожиданий Эстер: стены были обшиты дубом, панели достигали чуть ли не восьми футов высоты, а золоченые узорные рамы потемневших портретов мерцали в свете горевшего, несмотря на ранний час, канделябра. Слишком уж темна была дубовая обшивка.

— Если вам угодно, пройдите вон туда, — попросила служанка, ведя гостью по паркетному полу. — Мисс Эдит сейчас у себя в будуаре. Чай будет сервирован через полчаса.

Они поднялись по широкой лестнице, пересекли первую площадку и оказались перед дверью в гостиную, предоставленную исключительно к услугам леди и, видимо, поэтому именуемую будуаром. Служанка отворила дверь и объявила имя гостьи.

Эдит стояла перед окном, выходившим на площадь. Услышав имя Эстер, она тут же обернулась, и лицо ее озарилось радостью. Сегодня на ней был костюм в пурпурно-лиловых тонах, отделанный черным. Кринолин был как раз такой ширины, чтобы иметь право называться кринолином. Саму комнату мисс Лэттерли еще не успела хорошенько разглядеть — в глаза ей бросились лишь розовые с золотом оттенки обстановки да секретер палисандрового дерева.

— Рада тебя видеть! — воскликнула Эдит. — Какие бы новости ты мне ни принесла, мне крайне нужно поговорить с кем-нибудь не из моих родственников.

— Почему? Что опять случилось? — Эстер уже и сама видела, что со времени их последней встречи произошло что-то еще. В движениях ее подруги чувствовалась некая напряженность, они были порывисты и более неуклюжи, чем обычно. Но главное — на лице ее читалась усталость, а из глаз исчезло обычное лукавство.

Миссис Собелл на секунду смежила веки.

— Смерть Таддеуша оказалась худшим бедствием, чем мы думали поначалу, — негромко сказала она.

— О! — Ее гостья была в замешательстве. Что может оказаться хуже самой смерти?

— Ты не понимаешь. — Эдит говорила очень тихо. — Конечно, ты не понимаешь. Я сама еще до конца не поняла. — Она порывисто вздохнула. — Они говорят, что это не был несчастный случай.

— Они? — Эстер опешила. — Кто они?

— Полиция, конечно. — Миссис Собелл моргнула, и ее гостья заметила, что лицо ее было очень бледным. — Они говорят, что Таддеуша убили!

Мисс Лэттерли почувствовала на миг легкое головокружение. Комната словно отодвинулась далеко-далеко и стала смутной, нечеткой. Четким осталось лишь лицо ее подруги.

— О боже, какой ужас! — воскликнула Эстер. — Они уже подозревают кого-нибудь?

— Вот это-то и хуже всего, — призналась Эдит и, отойдя, опустилась на мягкое розовое канапе.

Гостья села в кресло напротив.

— В доме было всего несколько человек, и ни одного постороннего, — объяснила миссис Собелл. — Стало быть, это кто-то из них. Если не считать мистера и миссис Фэрнивел, хозяев дома, и доктора Харгрейва с супругой, все остальные — члены нашей семьи. — Она сглотнула с трудом и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкая. — Сам Таддеуш, его жена Александра, их дочь Сабелла с мужем, Фентоном Поулом, моя сестра Дамарис и ее муж Певерелл Эрскин. А больше — никого.

— А как насчет слуг? — в отчаянии спросила Эстер. — Неужели это не мог сделать кто-нибудь из них?

— С какой целью? Зачем кому-либо из слуг убивать Таддеуша?

Мисс Лэттерли задумалась:

— Может быть, генерал поймал слугу на воровстве?

— На лестничной площадке? Он же упал с первого балкона лестницы! В это время все слуги были внизу, кроме разве что горничной.

— Слуга мог украсть, например, драгоценности…

— Но как бы брат узнал, что происходит кража? Если вор орудовал в спальне, генерал бы его не увидел. А если он увидел слугу, выходящего из спальни, то решил бы, что тот выполняет свои обязанности.

Все это было логично. Аргументы у Эстер кончились. Она лихорадочно искала, чем успокоить подругу, и ничего не могла придумать.

— А доктор? — сделала она еще одну попытку отвести подозрения от семьи Эдит.

Та вздохнула со слабой улыбкой:

— Доктор Харгрейв? Не знаю, возможно ли такое… Дамарис рассказала мне о событиях того вечера, но не слишком ясно. Она была в смятении и едва ли запомнила все в точности.

— Хорошо, а где они все находились?

Эстер уже два раза впутывалась в дело об убийстве. Первый раз — в связи со смертью родителей. Второй — благодаря знакомству с полицейским Уильямом Монком, который занимался теперь частными расследованиями. Обращались к нему те, кто по каким-либо причинам боялся огласки и не хотел вмешивать в свои дела полицию. Ум и логическое мышление мисс Лэттерли могли теперь прийтись весьма кстати.

— Сначала они решили, что это несчастный случай, — произнесла она вслух. — Значит, генерал был на лестнице один. А куда подевались остальные? На званых обедах гости не бродят поодиночке…

— Видимо, на этот раз так оно и было, — сказала Эдит с несчастным видом. — Дамарис не сообщила ничего вразумительного. Я никогда не видела ее такой… Даже Певерелл не смог ее успокоить, она его просто не слушает.

— Может, они… — Эстер поискала слова повежливее. — Не сошлись во взглядах по какому-то вопросу? Не поняли друг друга?..

Миссис Собелл поморщилась.

— Ты имеешь в виду, не поссорились ли они? Сомневаюсь. Певерелл — не тот человек. Он очень вежлив и действительно нежно любит мою сестру. — Молодая женщина печально улыбнулась, словно о чем-то вспомнив. — И при всем при том он — сильная личность, — продолжала она. — Я привыкла именно так о нем думать. Обычно он умеет ее успокоить. Возможно, Певерелл не способен испытывать сильные чувства, но он мне нравится. В сущности, чем больше я его знаю, тем больше он мне симпатичен. Полагаю, Дамарис относится к нему точно так же. — Она покачала головой. — Нет, я помню, какой она вернулась с того обеда. Не думаю, чтобы дело было в ее муже…

— Ты так и не сказала, где в это время находились остальные. Таддеуш… прошу прощения, генерал Карлайон… упал или был сброшен через перила первой площадки. А где были остальные?

— Где-то слонялись, — безнадежно отозвалась Эдит. — Я так и не смогла разобраться. Может, тебе это удастся? Я попросила сестру прийти сюда, но она, видимо, забыла. Она сама не своя с того самого вечера.

Эстер еще не встречалась с сестрой миссис Собелл, хотя часто о ней слышала. Эта особа была то ли излишне чувствительна, то ли просто распущенна. Отзывались о ней порою весьма нелестно.

В этот момент, как бы упрекая ее в несправедливости подобных суждений, дверь открылась, и в проеме возникла самая привлекательная женщина из всех, каких только приходилось видеть мисс Лэттерли. В первое мгновение вновь прибывшая показалась ей просто эпически прекрасной: высокая, выше Эдит, и очень стройная. Ее темные мягкие волосы вились от природы, совершенно не соответствуя строгой современной моде, заставляющей женщин туго зачесывать волосы, оставляя лишь по одному локону над ушами. Одета она была в весьма практичную юбку без каких-либо намеков на обручи кринолина, зато блузка ее была причудливо отделана белыми лентами и вышивками. Наряд несколько вызывающий, но чувствовалось, что леди оделась так не ради кокетства и не из ложной скромности — просто ей так нравилось. Тонкое лицо поражало живостью мимики.

Дамарис вошла, прикрыла дверь и, замерев на секунду с заведенными за спину руками, с интересом посмотрела на подругу своей сестры.

— Вы Эстер Лэттерли? — спросила она, но этот вопрос прозвучал почти риторически. — Эдит говорила, что вы к нам сегодня придете. Я так рада! Как только мне сказали, что вы были в Крыму вместе с мисс Найтингейл, я с нетерпением ждала случая, чтобы с вами познакомиться. Вы должны обязательно прийти еще раз, когда мы все будем в сборе, и рассказать нам о Крыме и о сестрах милосердия. — Лицо ее озарилось внезапной улыбкой. — Или хотя бы мне. Я вовсе не уверена, что папа это одобрит, и абсолютно уверена, что это не одобрит мама. Слишком уж много независимости в ваших приключениях. Когда женщина забывает свое место, то, сами понимаете, расшатываются устои общества, то есть рушится семейный очаг.

Она подошла к диванчику в стиле рококо и небрежно присела.

— Мы приучены каждый день чистить зубы, — продолжала она, — есть рисовый пудинг, правильно говорить, носить перчатки в подобающей обстановке и не пускать слезу, каким бы превратностям нас ни подвергла судьба. Считается, что таким образом мы подаем хороший пример низшим классам, которые подражают нам во всем. — Любая женщина, устроившаяся на диванчике боком, выглядела бы в такой позе неуклюже, но только не миссис Эрскин. Ей было все равно, что о ней подумают другие. Однако в небрежности ее движений чувствовалась некая болезненная натянутость.

Внезапно лицо Дамарис потемнело, и она пристально взглянула на гостью.

— Полагаю, Эдит уже рассказала вам о нашей трагедии: о смерти Таддеуша и о том, что говорит полиция? — Она сдвинула брови. — Хотя я не представляю, кому было нужно его убивать. — Она повернулась к сестре. — А ты? Я сознаю, временами он был жутко утомителен, но ведь все люди таковы! Они придают огромное значение всякому вздору… О, прошу прощения, я не имела в виду всех — большинство людей! — Миссис Эрскин внезапно поняла, что могла нечаянно обидеть Эстер, и поэтому ее последнее восклицание было вполне искренним.

— Все в порядке. — Мисс Лэттерли улыбнулась. — Я согласна с вами. Но осмелюсь предположить, что они говорят то же самое о нас.

Дамарис поморщилась:

— Туше€. Так Эдит рассказала вам?

— О званом обеде? Нет… Она сказала, что будет лучше, если я услышу об этом от вас, поскольку вы там были. — Эстер надеялась, что это прозвучит участливо и без назойливого любопытства.

Старшая сестра Эдит прикрыла глаза и села чуть поглубже.

— Это было ужасно. Фиаско почти с самого начала. — Она посмотрела на новую знакомую. — Вы действительно хотите это знать?

— Если это не причинит вам боли. — Эстер лукавила. Она хотела знать все о том роковом вечере, и лишь чувство приличия не позволяло ей проявить настойчивость.

Дамарис пожала плечами и отвела глаза:

— Я не против поговорить. Так или иначе, я все время об этом думаю. Вспоминаю снова и снова… Кое-что из случившегося уже кажется мне нереальным.

— Начни с самого начала, — попросила ее миссис Собелл. — Это единственный способ уловить хоть какой-то смысл в том, что произошло. Ясно, что кто-то убил Таддеуша, и мы все равно не успокоимся, пока не узнаем, кто именно.

Миссис Эрскин вздрогнула и бросила на нее быстрый взгляд, а затем повернулась к Эстер:

— Певерелл и я прибыли первыми. Вы еще не знакомы с ним, но уверена, что он вам понравится. — Она произнесла это очень просто, как нечто само собой разумеющееся. — Мы оба были в добром расположении духа и не ждали ничего дурного от этого вечера. — Она возвела глаза к потолку. — Как бы вам это все представить… Вы знаете Максима и Луизу Фэрнивел? Нет, я полагаю, не знаете. Эдит говорила, что вы не склонны попусту терять время в обществе.