Мисс Лэттерли улыбнулась и, чтобы не встречаться взглядом с Дамарис, посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. Эвфемизм был поистине очарователен. Эстер миновала двадцатипятилетний рубеж, но даже в двадцать пять шансов выйти замуж у нее было маловато. Отец ее перед смертью разорился, и она осталась бесприданницей без крепких связей в обществе. Однако самой большой проблемой были ее прямолинейность и неумение вовремя придержать язык.

— У меня просто нет времени, чтобы его терять, — ответила она.

— А у меня его слишком много, — ввернула Эдит.

Эстер вернула разговор в прежнее русло:

— Расскажите мне, пожалуйста, о Фэрнивелах.

Лицо Дамарис мгновенно утратило живость.

— Максим достаточно мил, задумчив, весь в себе. Устрашающе приличен, но без чванства. Я иногда чувствую, что он гораздо интереснее, чем старается казаться. Легко могу себе представить, как бы я могла в него влюбиться, если бы на свете не было Певерелла. Но что он представляет из себя при близком знакомстве — не имею понятия. — Она взглянула на гостью, словно для того, чтобы удостовериться, все ли той понятно, и продолжила, глядя в расписанный потолок: — Луиза — совсем другое дело. Она красива, причем необычной, вызывающей красотой, и всегда напоминала мне большую кошку — дикую, не домашнюю. Хозяев у нее быть не может. Иногда я даже ей завидую. — Дамарис сопроводила эти слова грустной улыбкой. — Она очень маленькая, и это позволяет ей быть весьма женственной: смотреть на мужчин снизу вверх там, где мне приходится смотреть на них сверху вниз. У нее очаровательные высокие скулы, но губы ее мне не нравятся.

— Ты так и не сказала, что она из себя представляет, — напомнила Эдит.

— Кошка, — повторила миссис Эрскин. — Чуткая хищная кошка, думающая только о себе, но очаровывающая всех, кого захочет.

Миссис Собелл взглянула на подругу:

— Из чего следует, что Дамарис не очень-то ее любит. Или завидует ей куда больше, чем признается в этом.

— А ты любишь перебивать, — несколько свысока заметила ее старшая сестра. — Затем приехали Таддеуш и Александра. Он был, как всегда, вежлив, надменен и немного рассеян. Зато жена его выглядела ужасно бледной и не столько рассеянной, сколько расстроенной. Думаю, они успели о чем-то поспорить, и Алекс, конечно, пришлось уступить.

Эстер чуть не спросила, почему «конечно», но сообразила, что такой вопрос прозвучит глуповато. Ведь жена обязана уступать мужу во всем.

— Потом явились Сабелла и Фентон, — продолжала Дамарис. — Младшая дочь Таддеуша с мужем. Все мы притворялись, что ничего не замечаем, как это обычно делается, если супруги ссорятся на людях. Но Алекс была такой… — она поискала подходящее слово, — …нервной и подавленной, что, казалось, совершенно не может держать себя в руках. — Лицо миссис Эрскин омрачилось. — И последними прибыли доктор Харгрейв с супругой. — Она чуть изменила позу, отвернув лицо от Эстер. — Все были вежливы, банальны и фальшивы.

— Ты говорила, что вечер прошел ужасно. — Эдит приподняла брови. — Не хочешь же ты теперь сказать, что вы все время вели холодные светские беседы! Ты упомянула, что Таддеуш и Сабелла поссорились и что Сабелла вела себя отвратительно, что Алекс сидела бледная, как полотно, а Таддеуш делал вид, будто не замечает этого. Максим же суетился вокруг Алекс — к явному неудовольствию Луизы.

Дамарис нахмурилась:

— Да, я так полагала. Но, в конце концов, дело происходило в доме Фэрнивелов, и Максим, как хозяин, должен был как-то спасать положение. Естественно, он пытался успокоить Алекс, а Луиза просто неправильно все истолковала. — Красавица бросила очередной взгляд на мисс Лэттерли. — Луиза любит быть в центре внимания и терпеть не может, когда ее вытесняют с этого места. Она дулась на Алекс весь вечер.

— И вы все пошли к столу? — спросила Эстер, пытаясь понять мотивы преступления, если, конечно, полиция была права в своем предположении.

— Что? — Дамарис свела брови. Взгляд ее был устремлен куда-то за окно. — О… да, рука об руку, всё по этикету. Знаете, я даже не могу вспомнить, что мы тогда ели. — Она чуть пожала плечами, обтянутыми яркой материей блузки. — Вроде бы я ела хлебный пудинг. После десерта мы ушли в гостиную и говорили о пустяках, а мужчины курили сигары и угощались портвейном, или чем там они еще занимаются в обеденной зале, когда дамы уходят? Я часто задаюсь вопросом, могут ли они вообще сказать друг другу что-либо стоящее… — Она опять быстро взглянула на Эстер. — А вы?

Та улыбнулась:

— Я тоже. Но, полагаю, ответ нас разочаровал бы. Боюсь, это как раз тот случай, когда тайна гораздо интереснее, чем ее разгадка… Но потом мужчины к вам присоединились?

Рассказчица состроила ироническую гримаску.

— Вы имеете в виду, был ли еще жив Таддеуш? Да, был. Сабелла поднялась наверх, чтобы уединиться, а точнее, подуться на всех в одиночестве, но когда именно — сказать не могу. Во всяком случае, до того, как вернулись мужчины. Думаю, она просто не хотела встречаться с отцом.

— То есть Сабеллы с вами в гостиной не было? — уточнила мисс Лэттерли.

— Да. Беседа шла весьма фальшивая. Я имею в виду, более фальшивая, чем это бывает обычно. Луиза все время пыталась уязвить Алекс, но, разумеется, с неизменной улыбкой. Потом она поднялась и пригласила Таддеуша наверх — навестить Валентайна… — Дамарис резко вдохнула, словно внезапно почувствовав удушье, и закашлялась. — Алекс была в бешенстве. Я как сейчас вижу ее лицо.

Эстер поняла, что миссис Эрскин подошла к какому-то волнующему ее моменту повествования, но что именно это было, она могла только догадываться. Допытываться же пока не стоило — Дамарис просто могла прервать беседу.

— А кто это — Валентайн? — спросила мисс Лэттерли вместо этого.

Голос ее новой знакомой сделался несколько хрипловатым:

— Сын Фэрнивелов. Ему тринадцать лет… почти четырнадцать.

— И Таддеуш нежно любил его? — негромко спросила Эстер.

— Да… любил. — Лицо Дамарис омрачилось настолько, что ее собеседница решила сменить тему. Она знала от Эдит, что у самой миссис Эрскин детей не было.

— И надолго он вас покинул? — спросила она.

Дамарис ответила странной болезненнойулыбкой:

— Навсегда…

— О! — Эстер так растерялась, что даже не смогла подыскать подобающих случаю слов.

— Извините, — быстро сказала Дамарис, вернувшись к реальности и устремив на гостью взгляд своих больших темных глаз. — Я просто не знаю, сколько времени его не было. Я была тогда погружена в собственные мысли. Люди слонялись туда-сюда. — Она виновато улыбнулась, как если бы в ее словах было нечто постыдное. — Максим зачем-то вышел, Луиза вернулась одна. Алекс тоже вышла — полагаю, за Таддеушем — и через некоторое время появилась. Потом Максим вышел снова — на этот раз в передний холл. Я забыла сказать, что прежде все поднимались по черной лестнице — это кратчайший путь в то крыло, где на третьем этаже располагается комната Валентайна.

— Вы тоже поднимались туда?

Дамарис отвела глаза:

— Да.

— А Максим на этот раз направился в холл? — уточнила мисс Лэттерли.

— О… да. Вскоре он вернулся в ужасном состоянии и сказал, что случилось несчастье: Таддеуш опрокинулся через перила, расшибся и лежит без сознания. Теперь-то мы, конечно, знаем, что он уже был мертв. — Миссис Эрскин снова всмотрелась в лицо Эстер, а затем отвела взгляд. — Чарльз Харгрейв немедленно поспешил туда. Остальные точно оцепенели. Алекс сидела белая, как привидение, но она была такой весь вечер. Луиза притихла и встала, сказав, что приведет Сабеллу — необходимо было сообщить ей, что отец расшибся. Потом вернулся Чарльз… доктор Харгрейв и сказал, что Таддеуш мертв. Конечно, мы тут же вызвали полицию, и никто ничего не трогал.

— Вы так его и оставили? — недоверчиво спросила Эдит. — Лежащим на полу в холле среди разбросанных доспехов?

— Да…

— На то была серьезная причина. — Эстер поочередно посмотрела на обеих собеседниц. — К тому же, если он скончался, ему уже было все равно…

Ее подруга поджала губы, но ничего не сказала.

— Все так нелепо, не правда ли? — тихо проговорила Дамарис. — Генерал от кавалерии, сражавшийся в Индии, расстается с жизнью, упав с лестницы на алебарду в перчатке пустого рыцарского доспеха… Бедный Таддеуш, ему никогда не было свойственно чувство юмора! Сомневаюсь, что сам он нашел бы во всем этом забавную сторону.

— Конечно, нет. — Голос Эдит прервался, и она глубоко вздохнула. — Как, впрочем, и папа. На твоем месте я бы не повторяла больше этих слов.

— Ради всего святого! — вскричала ее сестра. — Я не настолько глупа, чтобы сказать при нем нечто подобное! Но в таких случаях надо либо смеяться, либо плакать. Смерть часто нелепа. Люди — нелепы. Я сама — тоже нелепа.

Она выпрямилась на диванчике, повернула лицо к Эстер и продолжила:

— Кто-то убил Таддеуша, причем кто-то из нас — присутствовавших на этом обеде. В этом весь ужас. Полиция говорит, что он не мог упасть с такой точностью на острие алебарды. И она никогда бы не пронзила его насквозь. Он мог разбиться насмерть, сломать шею или спину, но то, что случилось, просто невозможно. Он, правда, повредил при падении голову, но причиной смерти стала именно алебарда. Причем удар был нанесен, когда он уже лежал на полу.

Дамарис содрогнулась и замолчала.

— Это поистине ужасно… и глупо, — заговорила она снова после паузы. — Полиция задавала такие странные вопросы… И все так нереально, будто это случилось не с тобой, а просто ты увидела все в волшебном фонаре… Если бы в волшебном фонаре показывали такие истории.

— И они не пришли ни к какому заключению? — продолжала допытываться мисс Лэттерли. Это было довольно безжалостно, но как еще можно было помочь сестрам? Да и в жалости они обе явно не нуждались.

— Нет. — Взгляд миссис Эрскин был угрюм. — В тот вечер возможность убить его имели многие, а Сабелла и Алекс вдобавок с ним поссорились… Не знаю.

Потом она вдруг встала и через силу улыбнулась:

— Пойдемте к столу. Мама ужасно сердится, если кто-нибудь опаздывает.

Гостья охотно подчинилась. Конечно, ей бы хотелось узнать побольше о трагическом обеде, но встреча с родителями Эдит теперь интересовала ее не меньше. Да и чашка чая ей совсем не помешала бы.

Эстер оправила юбки и последовала за сестрами через большой холл в главную гостиную, где уже накрыли на стол. Комната была великолепна. Правда, мисс Лэттерли не рассматривала ее в подробностях, поскольку все свое внимание сразу же сосредоточила на присутствующих. Она заметила лишь парчовую обивку стен, картины в золотых рамах, богато украшенный потолок, роскошные шторы красного бархата и темный узорчатый ковер. Краем глаза молодая женщина уловила также две бронзовые фигуры в стиле Ренессанса и терракотовые украшения у камина.

Полковник Рэндольф Карлайон сидел, развалившись, в большом кресле и производил впечатление спящего. Это был крупный, обрюзгший с возрастом мужчина. На красном лице резко выделялись белые усы и бакенбарды. Бледно-голубые глаза глядели утомленно. При виде вошедших он сделал движение, словно собираясь встать навстречу, но не встал и ограничился легким кивком.

Фелиция Карлайон являла собой полную противоположность мужу. Ей было лет на десять меньше супруга: она явно еще не достигла шестидесяти пяти. У нее были властно сжатые губы и тени вокруг темных, глубоко посаженных глаз. Фелиция стояла перед ореховым столом, на котором все уже было готово к чаепитию, и ее осанке могли позавидовать куда более юные особы. Естественно, она была в трауре, но черное, прекрасно скроенное и богато отделанное платье сидело на ней безупречно. То же самое можно было сказать и о черном кружевном чепце.

Она не двинулась навстречу вошедшим, но взгляд ее устремился к Эстер, и та немедленно ощутила всю властность нрава хозяйки этого дома.

— Добрый день, мисс Лэттерли, — вежливо, но без особой теплоты сказала Фелиция. Она не привыкла судить о людях с первого взгляда. Ее расположение еще следовало заслужить. — Приятно познакомиться. Эдит очень хорошо отзывалась о вас.

— Добрый день, миссис Карлайон, — столь же церемонно ответила Эстер. — С вашей стороны было так любезно принять меня! Позвольте выразить вам искренние соболезнования по поводу вашей утраты.

— Благодарю вас. — Полное самообладание этой старой леди и лаконичность ее ответа делали бестактным любое дальнейшее проявление сочувствия со стороны гостьи. Очевидно, она просто не желала развивать эту тему. — Рада, что вы примете участие в нашем чаепитии. Располагайтесь, пожалуйста.

Приглашающего жеста, однако, не последовало.

Эстер еще раз поблагодарила хозяйку и опустилась на темно-красную софу, наиболее удаленную от камина. Эдит и Дамарис тоже сели. Полковник Карлайон произнес несколько подобающих случаю фраз — и знакомство состоялось.

Они успели поговорить о всяких пустяках, а затем горничная внесла последние блюда, на которых были разложены тонюсенькие сандвичи с огурцом, кресс-салатом, сливочным сыром и мелко покрошенными яйцами. Были на столе также французские пирожные и пирог со сливками и вареньем. Эстер с уважением окинула взглядом все это великолепие и искренне пожалела, что приличия не позволяют наедаться в гостях до отвала.

Когда чай был разлит и разнесен, Фелиция с вежливым любопытством обратилась к гостье:

— Эдит рассказывала, что вы путешествовали, мисс Лэттерли. Доводилось ли вам бывать в Италии? Это страна, которую мне очень хотелось посетить. К несчастью, в то время, когда возраст позволял мне совершить такое путешествие, мы воевали. Надеюсь, ваш вояж был удачен?

Эстер подивилась про себя, зачем Эдит вообще упоминала дома о ее приключениях, но уклониться от ответа теперь было бы невежливо. Оставалось лишь постараться не поставить подругу в неловкое положение.

— Вероятно, я неточно выразилась, говоря об этом с Эдит. — Мисс Лэттерли заставила себя улыбнуться и чуть не добавила «мэм», что прозвучало бы весьма нелепо, поскольку они с миссис Карлайон, если учитывать положение покойных родителей Эстер, находились на одной ступени общественной лестницы. — К сожалению, меня толкнула в путь именно война, и я не имела удовольствия ознакомиться с великими произведениями искусства Италии, хотя действительно была проездом в одном из итальянских портов.

— В самом деле? — Фелиция приподняла брови, впрочем, вполне благопристойно. — Война вынудила вас покинуть дом, мисс Лэттерли? Прискорбно, но во многих землях империи сейчас неспокойно. Говорят о каких-то волнениях в Индии, хотя трудно сказать, насколько все это серьезно…

Гостья замешкалась, не зная, стоит ли говорить правду, и решила, что это будет лучшим вариантом. Фелиция Карлайон легко поймала бы ее на лжи.

— Нет, я была в Крыму с мисс Найтингейл. — Это громкое имя обычно магически действовало на людей, и Эстер очень на него сейчас рассчитывала.

— Боже правый! — изумилась хозяйка, деликатно прихлебывая чай.

— Оригинально! — выдохнул Рэндольф, встопорщив бакенбарды.

— Думаю, это восхитительно, — сказала молчавшая до сей поры Эдит. — Избрать такое дело жизни!..

— Путешествие с мисс Найтингейл вряд ли можно назвать делом всей жизни, — холодно заметила ее мать. — Приключение — да, но довольно короткое.

— Вызванное, без сомнения, самым благородным порывом, — добавил полковник. — Но… ор-ригинально и не совсем подобает э… — Он замолчал.

Эстер знала, что он хотел сказать. Она и раньше не раз слышала это суждение, особенно от старых солдат. Занятие, не подобающее леди. Женщины, которые сопровождают армию, — это либо солдатские жены, либо служанки, либо проститутки. Жены старших офицеров, конечно, составляют исключение, но Эстер-то не была замужем!

— Уход за ранеными и больными сильно изменился за последние годы, — сказала она с улыбкой. — Теперь это профессия.

— Но не для женщины, — сухо заметила Фелиция. — Хотя уверена, что своим поступком вы явили благородство духа и вся Англия оценила это по достоинству. А чем вы занялись, вернувшись домой?

Мисс Лэттерли услышала быстрый вздох Эдит и заметила, что Дамарис потупилась и смотрит в тарелку.

— Сейчас мой пациент — отставной офицер со сложным переломом ноги, — ответила Эстер, стараясь принимать во внимание лишь юмор создавшейся ситуации и по возможности не раздражаться. — Он нуждается именно в медицинском уходе, о чем служанки, как правило, не имеют понятия.

— Весьма похвально, — сказала миссис Карлайон с легким кивком и снова изящно прикоснулась губами к чашке.

Но Эстер прекрасно видела, что хозяйка считает такое занятие приемлемым лишь для женщин, которые вынуждены сами себя обеспечивать и потеряли надежду выйти замуж. Сама она никогда бы не допустила, чтобы ее дочери пошли по этой стезе, коль скоро у них есть крыша над головой.

Мисс Лэттерли заставила себя улыбнуться:

— Благодарю вас, миссис Карлайон. Наивысшее удовольствие мы черпаем в возможности помогать ближним, а майор Типлейди — джентльмен из порядочной семьи и с безупречной репутацией.

— Типлейди… — Рэндольф нахмурился. — Не могу сказать, чтобы я когда-нибудь о нем слышал. Где он служил?

— В Индии.

— Забавно! Таддеуш, мой сын, как вы знаете, долгие годы служил в Индии. Выдающийся человек — генерал, как вам известно. Сикхские войны — с сорок пятого по сорок шестой, и потом еще в сорок девятом. Кроме того, Опиумные войны в Китае в тридцать девятом. Превосходный человек! Так вам скажет каждый. Просто превосходный, если я могу так выразиться. Любой отец гордился бы таким сыном. Но я никогда не слышал от него о ком-либо по фамилии Типлейди.

— На самом деле майор Типлейди служил в Афганистане, — пояснила гостья. — Афганские войны тридцать девятого и сорок второго. Иногда он рассказывал об этом. Так увлекательно!

Полковник поглядел на нее с легким неодобрением, как на упрямого ребенка:

— Вздор, моя дорогая мисс Лэттерли. Нет нужды изображать из вежливости интерес к военным делам. Мой сын умер совсем недавно… — Лицо его омрачилось. — Трагически погиб. Без сомнения, Эдит рассказывала вам об этой утрате, но мы приучены нести свое горе с достоинством. И вам не стоит проявлять сочувствие таким вот образом.

Эстер чуть было не выпалила, что интерес к военному делу возник у нее еще задолго до того, как она услыхала о Таддеуше Карлайоне, но сообразила, что ей не поверят, а то и сочтут такой ответ оскорбительным.

Она решила пойти на компромисс.

— Рассказы о воинской доблести всегда увлекательны, полковник Карлайон, — сказала женщина, глядя ему в глаза. — Я искренне огорчена вашей утратой, но, поверьте, я никогда не изображаю интерес к безразличным мне темам.

Это, похоже, вывело хозяина дома из равновесия. Он покраснел и шумно выдохнул. Краем глаза Эстер заметила, как на лице Фелиции мелькнуло одобрение. Впрочем, это ей вполне могло показаться.

Однако прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, дверь открылась и в гостиную вошел мужчина. Держался он почтительно, но создавалось впечатление, что мнение окружающих его не слишком интересует. Просто в нем не было ни капли надменности. Мисс Лэттерли он показался чуть выше Дамарис — вполне приличный для мужчины рост. И сложен неплохо, разве что плечи излишне покаты. Правильные черты лица, темные глаза, линия рта скрыта усами… Но общее выражение лица свидетельствовало о его добром нраве и жизнерадостности.