Я только начал приподниматься, когда дверь отворилась и вошла медсестра в сопровождении двух людей в форме. Мужчины были пограничниками, и по выражениям их лиц становилось ясно, что они не с цветами ко мне явились. Один лет шестидесяти, с оплывшей фигурой водителя автобуса. Маленькие голубые глаза привыкли смотреть сурово. Другой слишком высок для своего веса, словно его специально растягивали в длину. На вид около тридцати, волосы цвета мокрого сена, рот забит жвачкой. Правый глаз косит, будто парень хочет заглянуть себе за спину. Выражением лица он пытался походить на напарника, но у него получалось неубедительно. Понятно было, что ему не терпится наводить ужас.
На обоих ремни со стандартным полицейским набором: пистолеты, наручники, баллончики перцового газа и резиновые дубинки. Они были готовы ко всему, кроме погони. Впрочем, я и так лежал, по рукам и ногам прикованный к стальным ножкам кровати.
У старшего на груди был жетон с фамилией Купер. Он вперил в меня угрожающий взгляд, призванный вселять страх в сердца незаконных иммигрантов. Поправив на бедрах ремень, он расставил ноги, как перед дракой в баре. Напарник в точности повторил его движение. Я не сомневался, кто ведет, когда они танцуют танго.
— Спросите, как его зовут, — обратился старший к сестре.
Его напарник молча стоял сзади, положив ладонь на рукоять пистолета и пережевывая жвачку с таким видом, словно это было частью его работы.
— Я не говорю по-испански, — ответила сестра.
Она прижала катетер стерильным тампоном и вытащила иглу.
— Не морочьте мне голову. Я же слышал. В конце концов, ваша фамилия Родригес.
— C?mo se llama, [Как тебя зовут? (исп.)] придурок кубинский? — спросил молодой полицейский.
Я решил, что побуду латиноамериканцем, пока ситуация не прояснится, и сказал, что меня зовут Хуан. Сестра бросила на меня хитрый взгляд и чуть улыбнулась. Потом сунула мне в рот градусник, за что я был весьма ей признателен, поскольку мог помолчать. Молодой полицейский, на жетоне которого было написано «Эллис», присел на край кровати и шлепнул меня по ноге.
— Ты уже поправился, — сказал он. — Поедешь домой.
Они сняли с меня браслеты и дали оранжевый комбинезон, застиранный настолько, что ткань казалась серой. Потом сковали руки за спиной и повели по узкому коридору, где вдоль беленых стен через каждые несколько ярдов, как тире, стояли деревянные скамьи. Мы поднялись на следующий этаж, что потребовало напряжения всех моих сил, и попали в другой коридор со множеством дверей. Сделав несколько поворотов, мы остановились перед дверью со стеклянной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено: «Инспектор Рубен Кортес». Купер открыл дверь и бесцеремонно втолкнул меня в помещение.
В небольшой комнате стоял стол, за которым сидел человек лет сорока-сорока пяти, с каштановыми волосами с проседью и длинными, совершенно белыми усами. У него были небольшие мешки под глазами, но глядел он весело, словно только что вспомнил забавную шутку. Когда я вошел, он откинулся на высокую спинку офисного кресла.
— Кто этот сукин сын? — спросил инспектор.
— Тот самый парень, которого утром выловила береговая охрана.
Эллис грубо усадил меня на стул напротив Кортеса. Тот с минуту разглядывал меня, затем по-испански спросил, кубинец ли я.
— Si, [Да (исп.).] — согласился я.
Кортес засмеялся.
— Si? — повторил он. — В самом деле? Из какой области Кубы?
— Омаха, штат Небраска.
Он кивнул и улыбнулся.
— Я так и подозревал. Господа!
Он ткнул в меня пальцем.
— Этот человек — американец. Забавно, не правда ли?
— Береговая охрана сказала, что в него стреляли с катера, — заметил Эллис.
— Правда? — в замешательстве спросил Кортес. — Как интересно, ни хрена себе! Просто кино «Полиция Майами».
— Твою мать, так ты американец! — негодующе воскликнул Купер.
У него был плаксивый голос мультипликационного персонажа, совершенно не вязавшийся с образом полицейского.
— Ты и по-английски говоришь?
— Это же Америка, — сказал я. — Английский тут весьма популярен.
Кортес ухмыльнулся.
— Как тебя зовут? — обратился он ко мне.
— Джек Вонс.
Глаза инспектора сузились, а сигарета застыла на полпути от губ к набитой окурками пепельнице.
— Джек Вонс? — переспросил он. — Ты случайно не личным тренером работаешь?
— Работаю.
— Господи, — произнес Кортес.
Несколько мгновений он изучал меня, затем поднялся.
— Снимите с него наручники и оставьте нас, — сказал он.
Он потушил сигарету и сел. Эллис и Купер стояли неподвижно. Похоже, они ничего не понимали, но потом все-таки сняли наручники и с подавленным видом вышли.
Когда мы остались одни, Кортес отвернулся и открыл дверцу небольшого холодильника позади стола. Пока он копался, я прочитал висевший на стене наградной лист. Десять лет назад, будучи пограничником в Техасе, он спас мексиканца, тонувшего в Рио-Гранде. Должно быть, за это его и перевели в Майами. Кортес снова сел ровно, держа в руках две банки диетической колы. Одну он поставил передо мной.
Открыв банку, он сделал несколько глотков и задумчиво поставил ее на стол.
— Помнишь «Таб»? [Аналог диетической кока-колы, выпускаемый в США.] — спросил он.
— Конечно, но думаю, его больше не производят.
— Производят, только найти трудно. В Мексике его можно заполучить.
— В Мексике все можно заполучить.
— Ага, особенно триппер.
Мы посмеялись, но недолго. Воцарилась тишина — словно связь оборвалась. Мы сидели с банками шипучки, глядя друг на друга.
— Ты занимался с моей женой, — сказал Кортес.
— Смеетесь.
— Нет, я серьезно. Около года назад.
— Может быть. Не помню. В нашем деле люди приходят и уходят.
— У нас то же самое.
— А как звали вашу жену?
— Сюзан Эндрюс. Блондинка, короткие волосы. Высокая такая. Только не надо рассказывать, что ты ее не помнишь.
— А, да. Конечно, помню.
— Спорим, что и задницу ее ты помнишь?
— Не без того.
— Кто б сомневался. Не дрейфь, Джеки. Теперь это не важно. Мы давно разошлись.
— Соболезную.
Кортес наклонился вперед и сложил руки перед собой. Он так пристально смотрел на них, что я решил, будто он собирается помолиться. Вдруг он поднял голову и уставился на меня с подозрением.
— Скажи честно, — тихо произнес он, — ты с ней не того?
— С чего вы взяли?
— А почему нет?
Я задумался.
— Она была замужем за полицейским. Я что, по-вашему, дурак?
— Учитывая твое нынешнее положение — да, — сказал Кортес, оглядывая комнату.
— Спасибо.
— Не за что.
Он прикурил еще одну сигарету.
— Да, кстати, пока ты у меня в гостях, Джек, позволь задать один личный вопрос. Что ты делал сегодня утром в море и почему в тебя кто-то стрелял? Ты знаешь, кто это был?
— Понятия не имею, — ответил я.
— Значит, какой-то парень падает с неба и решает тупо пострелять по тебе.
— Не вижу другого объяснения.
— А я вижу, — возразил Кортес. — Предположим, что работа личным тренером не приносит таких бешеных бабок, как ты рассчитывал. Тогда ты находишь напарника с быстрым катерком, вы набираете шайку гаитян или кубинцев, берете с них деньги и доставляете на берег. У контрабандистов неплохие заработки. Если б они обеспечивали еще и стоматологическую страховку, я бы сам сменил работу.
— Вы думаете, я контрабандист?
— Я думаю, мать твою, что ты безбожно врешь. Я считаю так: твой напарник решил начать сольную карьеру и оставить денежки себе. Ты полетел за борт, как мешок с дерьмом, и он несколько раз выстрелил тебе в голову. Но тут появились мы, и ему пришлось свалить. Я прав?
— В таком случае, — сказал я, — где те самые гаитяне? Ой, погодите, я понял! Мы с напарником забыли, что мы американцы, и стали нелегально ввозить друг друга в Майами. Сегодня утром была моя очередь. Точно! Знаете, инспектор, Сюзан говорила, что вы сумасшедший. Теперь я с радостью вижу, что она ошибалась.
— Она говорила, что я сумасшедший? — напрягся Кортес.
— Ну, она упоминала, что вы ревнивый, скажем так.
— Ты хочешь сказать, она в тебя не втюрилась?
— В лицо она мне ничего не говорила.
— Черт побери, что значит «в лицо»? Ты, что, мать твою, карлик, что ли?
Я смутился. Уже давно никто не называл меня карликом.
— Думаю, мне нужен адвокат, — сказал я.
— Что ты делал в воде?
— Плавал. Я же личный тренер. Мне нужно поддерживать форму.
— А как насчет парня с винтовкой? По-твоему, мы должны забыть о нем? Просто выловить тебя из океана и отпустить на все четыре стороны?
— Иногда надо забывать прошлое, — невинно ответил я. — Кроме того, это же Майами: тут в людей стреляют каждый день. Может, он меня с кем-то перепутал.
Инспектор слегка улыбнулся, взял черный старомодный аппарат и поставил передо мной так, словно вручал подарок.
— На, звони, дерьмо несчастное.
Я набрал номер и стал ждать. Кортес ухмыльнулся.
— Какому адвокату звонишь? — спросил он. — Будь я на твоем месте, его фамилия была бы Дершович.
— Мне не хватит на него денег, — ответил я. — Я звоню твоей бывшей жене.
Кортес удивленно моргнул, потом его глаза расширились. Он широко улыбнулся и сделал глубокую затяжку.
— Это будет лучше, чем я думал, — сказал он, выпуская дым. — Вот сучка удивится.
Когда мы познакомились, Сюзан Эндрюс, бывшая Сюзан Кортес, была трудолюбивым и крайне низкооплачиваемым прокурором. Ее направил ко мне судья Драйер, мой клиент, которого, к прискорбию, посадили за взяточничество. Сюзан тогда как раз разводилась с мужем, и я стал свидетелем ее превращения из несчастной супруги в свободную женщину. Как-то раз она увидела Рубена выходящим из мотеля «Стардаст» на Бискейнском бульваре со своей лучшей подругой, помощником адвоката с весьма соблазнительной фигурой. Тогда она решила не только избавиться от Рубена, но и нанять личного тренера, чтобы снова войти в форму. Я занимался с ней пять дней в неделю, что немало для женщины в разводе, которая видит развратника мужа в любом мужчине, неосмотрительно оказавшемся поблизости.
За пятьдесят баксов в час можно и по минному полю погулять, если веришь, что сможешь на этом заработать. Сюзан мне в общем-то нравилась. Она была злая, сумасшедшая, от нее исходили нехорошие флюиды, из-за которых порой тянуло купить пистолет, и все равно она мне нравилась. Она сразу дала понять, что ненавидит мужчин и снизошла до меня только по рекомендации судьи Драйера. Я, в свою очередь, намекнул, что мне глубоко наплевать на ее личные проблемы и меня интересуют только деньги, что, конечно, должно было ей импонировать.
В течение полугода я бегал с Сюзан, катался с ней на велосипеде и учил ее поднимать тяжести. Но больше всего ей нравилось надевать перчатки для спарринга и проводить со мной несколько раундов в парке, рядом с ее новым домом в Гроуве. Собственно говоря, она любила избивать меня три раза в неделю. Позабыв о ее воинственном настрое, я велел ей надевать шлем и накладки, в то время как я, будучи Джеком Вонсом, «мотиватором» (так написано в моей визитной карточке), вооружался лишь улыбкой. К концу второй недели Сюзан сломала мне два ребра и ударом ноги чуть не выбила передний зуб. О том, что у нее коричневый пояс по тэквондо, она забыла упомянуть. После случая с зубом я поумнел и стал одеваться как толстяк на логотипе компании «Мишлен». Я даже вставил в «раковину» стальную чашку — аксессуар, который не использовал в работе ни с одним клиентом, даже с шейхом.
Я сделал глупость и познакомил ее с Вивиан. В голове у моей тогдашней девушки зрела мысль, будто между мной и клиенткой что-то происходит. Вивиан начала появляться в парке, где мы проводили тренировки по кикбоксингу. Я притворялся, будто не замечаю ее, но решил сделать опережающий ход, пока ревность не приняла уродливую форму. Я договорился, что мы встретимся в баре неподалеку от офиса Сюзан. Мы встретились в «счастливый час», [Время, когда алкогольные напитки в барах продаются со скидкой.] который не оправдал своего названия. Сюзан привела с собой симпатичного парня по имени Джейсон, ничтожество в деловом костюме. Мне не понадобилось много времени, чтобы осознать: я совершил роковую ошибку.
Сюзан и Вивиан понравились друг другу примерно как ФБР и мафия, может, еще меньше. Между ними не прослеживалось ничего общего, кроме анатомических признаков и того факта, что каждая была по-своему красива. Мы сидели за столиком, покрытым скатертью с красно-белым шахматным узором. Я запомнил эту часть декора не потому, что по натуре сентиментален, а потому, что старался смотреть в стол. Сразу стало ясно, что девушки ищут повод для спора, и надо ли говорить, что подходящая тема быстро нашлась: чилийское вино. Я играл роль миротворца, в то время как Джейсон усердно изображал человека-невидимку. Мне так хотелось поскорее убраться из бара, что я расплатился за пять минут до того, как принесли еду.
После этого восхитительного вечера наши отношения с Сюзан несколько испортились. Она сократила занятия с пяти раз в неделю до трех, потом до двух, потом стала появляться от случая к случаю. Она дала понять, что теперь ходит на свидания с Джейсоном и занимается теннисом. Тренировки проходили все более напряженно, а защитная чашка на яйцах стала поистине необходимой. Может, иногда я туго соображаю, но тут даже мне было ясно, что происходящее как-то связано с Вивиан.
Возможно, она почувствовала себя по-женски преданной оттого, что у меня красивая девушка, хотя я довольно часто рассказывал о ней — особенно поначалу, когда пытался убедить эмоционально неустойчивую клиентку, что ей незачем меня опасаться. Тогда, даже если бы Вивиан не существовало, я бы выдумал ее для пользы дела. Называйте это макиавеллизмом, если хотите, я называю это отношениями с людьми. И в общем, все работало — по крайней мере до того момента, как обе женщины сошлись за одним столом и начали войну из-за такого невероятного предмета, как чилийское вино.
Затем, как это часто бывает, Сюзан выпала из моего расписания и стала одним из имен в настольной картотеке. Последний раз, когда я получал от нее известия, она бросила старую работу, устроилась в адвокатскую контору и теперь защищала тех самых наркоторговцев, для которых прежде требовала тюремного заключения. Оказалось, что они гораздо лучше платят, и никто не посчитал ее предателем — борьба с наркотиками вообще довольно нелепая затея. Инспектор Рубен теперь стал не более чем тенью, быстро растворяющейся в зеркале заднего вида. Джейсон тоже исчез. У нее был новый мужчина, и отношения, как принято говорить, становились серьезными. Для Джека времени не осталось, и мне дали понять, что я тоже часть прошлого. Всего хорошего, и спасибо за тренировки.
И вот я сижу напротив ее бывшего мужа и звоню в одну из крупнейших адвокатских контор в Майами, «Балтазар, Эпштейн и Блейк», безосновательно надеясь, что Сюзан захочет мне помочь. Диспетчер перевел меня на секретаршу, секретарша — на помощницу, а помощница попросила подождать. Ждать пришлось так долго, что заболело ухо, которым я прижимал трубку. Кортес с идиотской ухмылкой наблюдал за мной, как крокодил за пролетающим воробьем. Для него я был легкой закуской, посланной дьяволом, чтобы развеять бесконечную скуку рабочего дня.
Наконец Сюзан подошла к телефону. Голос был резкий, требовательный — голос женщины, у которой мало времени. Когда она узнала меня, последовала долгая пауза. По озадаченному молчанию я понял, что она удивлена, а главное, не рада меня слышать. Я сразу приступил к делу, объяснив, что случилось и где я нахожусь. Она слушала. Когда я сказал, что сижу напротив ее бывшего мужа, повисло гробовое молчание. Затем она велела позвать к телефону Кортеса.
Когда я протянул ему трубку, инспектор ухмыльнулся. Его первые слова были: «Привет, детка», но я сразу понял, что с новой, преображенной Сюзан Эндрюс этот номер не пройдет. Улыбка исчезла, Кортес поерзал на стуле, словно ему в задницу впилась заноза. По мере того как он слушал, его лицо становилось все более напряженным и все менее самоуверенным, пока на нем не проступила тихая ярость. Я не слышал ее слов, но угадал тон: холодный, деловой, с полным отрицанием какой-либо близости. Я наблюдал за инспектором. Постепенно до него доходило, что для бывшей жены он больше ничего не значит и она просто общается с мелким чиновником. Закончив, он передал мне трубку. То, о чем он говорил по телефону, мне не понравилось. Сюзан тоже не смогла меня утешить. Какое-то время мне придется провести в «Кроме».
— Послушай, Джек, — сказала она. — Тебя продержат там все выходные. Затем потащат в федеральный суд. Они хотят инкриминировать тебе содействие нелегальным иммигрантам. Понятно, что это полный бред и обвинение развалится, но Рубену надо прикрыть свою задницу. Я могла бы вытащить тебя под залог, но нужно, чтобы тебя перевезли в город для оформления. А им совершенно некуда торопиться. Я, конечно, сделаю несколько звонков, но в лучшем случае ты выйдешь в понедельник. Так что сиди тихо и жди.
— Я не могу так долго ждать, — возмутился я.
— У тебя нет выбора. Раньше понедельника не получится. Ты и так подводишь меня под монастырь. Кстати, ты хотя бы примерно представляешь, какой у меня гонорар?
— Думаю, льготными талонами на еду ты не принимаешь. Не волнуйся, я получил небольшое наследство.
— Это хорошо, потому что я беру три сотни в час. Слушай, Джек, мне пора. Ты сможешь прилично вести себя несколько дней?
— Сомневаюсь. На меня свалилась куча проблем.
— Увидимся в понедельник утром.
Я промолчал. Думалось мне совершенно о другом.
— Я говорю, увидимся в понедельник, — повторила Сюзан.
— Ладно, — сказал я. — В понедельник.
Сюзан отключилась. Я отдал телефон Кортесу. Он начал что-то говорить, потом сообразил, что на проводе никого нет, и разочарованно положил трубку.
— Думаю, пока ты остаешься, — заявил инспектор.
— Похоже на то.
— Сучка все еще точит на меня зуб, — буркнул он.
— А чего вы ожидали? Вы же трахали ее подругу. Женщины склонны принимать такие вещи близко к сердцу.
— Ты прав. Я вел себя как козел. Признаю.
Несколько мгновений он смотрел вниз, то ли разглядывая собственное отражение в столешнице красного дерева, то ли разыскивая ускользнувшую мысль. Затем покачал головой.
— Ее голос — ты заметил? Как бы это сказать? Ну, странный такой. Будто она что-то скрывает. Понимаешь? Ну, ты же был полицейским? В Нью-Йорке. Тебе виднее.
— Она нам обоим не обрадовалась. Это я точно могу сказать, — ответил я.
— Я не о том. Было что-то такое…
— Понимаю, я тоже уловил. Похоже на стресс. Она же адвокат.
— Слушай, а работать прокурором, иметь сто пятьдесят дел одновременно и получать тридцать две тысячи в год — это не стресс? Что уж круче-то?
— Развод.
— Развод она уже пережила. Я для нее пустое место. Ты же слышал, как она разговаривает. Я и раньше понимал, что все кончено, но только теперь осознал насколько. По-моему, она кремировала даже память обо мне.
Я кивнул.
— И развеяла пепел.
Несколько мгновений он молча смотрел на меня.
— Вернемся к тебе. Что ты делал так далеко от берега? Только не говори опять, что плавал, так далеко не заплывают.
Я рассказал про байдарку, полностью опустив историю с яхтой. По-моему, инспектор прекрасно понимал, что я умалчиваю о каком-то ключевом моменте.