Таким образом, оказывается, что в некотором роде в божественный медицинский полис входят те физические факты, которые характеризуют «механистическую философию». Божественная гарантия защиты от обмана распространяется только на те наши идеи, которые мы можем сформулировать ясно и отчетливо. В случае с материальными объектами это относится, согласно Декарту, только к понятиям так называемых первичных качеств, таких как форма, размер, место и состояние движения, которые Галилей и греческие атомисты считали ключевыми объективными качествами природы. Поэтому Декарт исключил из своей физики все сомнительные и субъективные «вторичные» качества, такие как цвет, представляющие собой порождение чувств и поэтому, по убеждению Декарта, не подлежащие математической трактовке. Тот факт, что, подобно механике, физика Декарта в целом фокусировалась на «формах и размерах и движении», был «наиболее похвальной ее чертой», как утверждал сам Декарт, поскольку это означало, что она использовала «лишь рассуждения математические и очевидные» [Descartes, letter to Plempius for Fromondus, 3 Oct. 1637, in PWD vol. 3, p. 64.].

Другим преимуществом механистического подхода к природе, по мнению Декарта, была его практичность: «Все, что я считаю возможным, исходя из принципов моей философии, действительно происходит каждый раз, когда подобающие средства применяются к подобающим вопросам… Эта часть философии… имеет полезные и практические последствия, и потому любая ошибка в ней приводит к финансовым потерям». В версии Декарта идея развести разум и чувства приобрела выраженное антиплатоническое направление. Плотин и другие платоники использовали аргументы против достоверности чувств, чтобы способствовать духовному отречению от материального мира. Но теперь Декарт прибегал к тем же аргументам, показывая людям, как можно делать деньги. Он ставил под сомнение «путанные и неясные» чувственные ощущения, чтобы защитить математически ориентированную физику, которая предположительно, помимо прочего, должна содействовать технологиям и тем самым приносить выгоду.

Исследуя вопрос о том, как можно ясно и четко сформулировать свое понимание материи, Декарт пришел к выводу, что ее сущность состоит в «протяженности», то есть материя должна охватывать три измерения пространства. Действительно, он пришел к мысли, что материя и пространство составляют одно и то же и что различные важные истины вытекают непосредственно из этого факта. Например, из этого следовало, что не может быть такого понятия, как полностью пустое пространство, ибо если материя — то же самое, что и пространство, тогда не может быть пространства без материи. Соответственно Декарт делал вывод, что вся Вселенная — это океан, состоящий из мелких частиц. Он полагал, что закрученные водовороты, или «вихри», невидимых частиц объясняют явления гравитационного и магнитного притяжения. Не было предела тому, насколько малы могут быть эти частицы материи. Декарт считал очевидным, что пространство бесконечно делимо — любая длина, ширина или расстояние теоретически могут быть уменьшены вдвое снова и снова, и так до бесконечности, поэтому он предположил, что материя тоже бесконечно делится. Все это означало, что он был вынужден не согласиться с двумя древними атомистами — Демокритом и Эпикуром. Они считали, что все в конечном счете состоит из отдельных частиц и что во Вселенной масса свободного пространства, или «пустот», между скоплениями этих «атомов». Хотя Декарт разделял их механистический взгляд на Вселенную (действительно, их физика была предтечей его собственной), он воспользовался этим разногласием, чтобы описать их идеи как «пустые теории, которые не имеют никакого отношения ко мне» [Ibid., p. 61.].

Декарт только рад был установить безопасное расстояние между собой и греческими атомистами. Поскольку эти люди рассматривали душу как еще одну форму материи — и обычно их считали безбожниками, — следовало избегать их компании. Для Декарта разница между душой и материей была основополагающей в творении. В то время как сутью материи была «протяженность», или существование в пространстве, суть души заключалась в чем-то совершенно другом. Декарт считал, что злой демон теоретически способен лишить его всех его свойств, кроме одного: «Тут меня осеняет, что мышление существует: ведь одно лишь оно не может быть мною отторгнуто» [Декарт Р. Размышления о первой философии. Т. 2. С. 23.]. Он мог ясно и отчетливо представить свое существование без тела, но не без мысли. И он мог ясно и отчетливо воспринимать материю как существующую без мыслей, но он не мог представить ее как непротяженную (то есть не занимающую пространство, как это делает тело). Я, заключил Декарт, по существу, «мыслящая вещь», тогда как материя (или тело), по сути, является протяженной вещью. «Это истина», — добавил он.

...

…Я обладаю телом, теснейшим образом со мной сопряженным, все же, поскольку, с одной стороны, у меня есть ясная и отчетливая идея себя самого как вещи только мыслящей и не протяженной, а с другой — отчетливая идея тела как вещи исключительно протяженной, но не мыслящей, я убежден, что я поистине отличен от моего тела и могу существовать без него [Там же. С. 63.].


К концу его «Размышлений», таким образом, оказалось много вещей, в которых Декарт был уверен. Закрыв глаза на материальный мир и сконцентрировавшись вместо этого на идеях, игравших роли в его внутреннем театре, он обнаружил представшую перед ним бесспорную истину о Боге, душе и материи. Чувства бесполезно слонялись снаружи во время этого представления. Хотя это и были чувства, которые дали ему информацию о конкретных физических объектах, именно его размышления о собственных «ясных и четких» идеях выявили, насколько этой информации можно доверять, и дали ему «твердое и определенное» знание о сущности души и материи. Или так он утверждает. На самом деле все это игра теней. Если бы Декарт придерживался своих принципов и ставил под сомнение каждое предположение так строго, как собирался, он никогда бы не смог сделать так много утверждений.

Все зависит от Декартовых доказательств существования и природы Бога. Он признает, что без них у него не было бы прочного и определенного знания. Однако его богословские аргументы неубедительны. Каждый из них опирается на принципы, которые Декарт не имел права принимать. Например, в одном месте Декарт утверждает, что «для сохранения любой вещи в каждый отдельный момент ее существования потребна не меньшая сила воздействия, чем для созидания той же самой вещи заново, если до сих пор ее не было» [Там же. С. 41.]. Этот принцип — решающий шаг к одному из его аргументов в пользу существования Бога, и это, утверждает Декарт, обнаруживается, благодаря естественному свету разума. Но даже не все философы его времени нашли в этом много истины, не говоря уже о тех, кто жил после.

Нет необходимости углубляться в подробности сомнительных доказательств Декарта, чтобы продемонстрировать, что его доктрина построена на песке. Нужно только рассмотреть, что он говорит о невозможности быть введенным в заблуждение Богом. Он пишет, что Бог «не может быть обманщиком: ведь естественный свет внушает нам, что всякая ложь и обман связаны с каким-то изъяном» [Там же. С. 43.]. Однако, как заметил друг Декарта Мерсенн, согласно Библии, Бог обманывал людей в прошлом, фараона например, так что этот вопрос не так прост. Один философ начала XX в., Дж. Мактаггарт, тонко подметил недостаток в рассуждениях Декарта о божественном обмане:

...

Бог… несомненно, будет считать обман злом. Но во Вселенной, без сомнения, много зла, и, если мы удовлетворены тем, что есть Бог, мы должны рассматривать это зло как нечто совместимое с его добротой. И тогда что плохого в обманчивом божественном откровении? [J. E. McTaggart, Some Dogmas of Religion, 2nd ed., Cambridge University Press, 1930, pp. 51–52.]

Как мы можем быть уверены в том, продолжал Мактаггарт, что порой, обманывая нас в чем-то, Бог не делает для нас добро? Это может быть «плохо само по себе, но хорошо как средство избежать какого-то большего зла». Возможно, Бог иногда обманывает нас, чтобы проверить нашу веру или напомнить нам, насколько мы слабы и склонны к ошибкам. В конце концов, он печально известен тем, что действует загадочно. Если Декарт был готов серьезно отнестись к необычайной возможности, что ему просто приснилась большая часть того, что, как он думал, он знает, то почему бы не рассматривать возможность, что Бог мог намеренно ввести его в заблуждение?

Есть и другие проблемы. Даже если мы проигнорируем тот факт, что божья гарантия не стоит и той бумаги, на которой Декарт о ней написал, то как Декарт может быть уверен в том, что какая-то конкретная идея достаточно ясна и отчетлива, чтобы быть подкрепленной ею? У него явно не было надежного способа это выразить, раз уж некоторые из его якобы ясных идей были совершенно непонятны. Кроме того, многие из его основополагающих принципов были отвергнуты другими мыслителями, а это показывает: то, что для одного — «ясные и четкие» идеи, для другого — мутные заблуждения.

Таким образом, проект Декарта возымел обратный эффект. Он не только не смог победить богословов своего времени, но и навсегда ослабил свою философию, пытаясь сделать это. Самые уязвимые части «Рассуждения» и «Размышлений» Декарта — это доказательства существования Бога и утверждение, что Бог не обманет нас. Если мы будем столь же критичными и скептически настроенными, каким стремился быть Декарт, то можем увидеть, что в конечном итоге он не смог доказать существование Бога, существование физических объектов или правильность «механистической философии». В чем он преуспел, так это в высказывании некоторых сомнений, которых сам не мог разрешить.