Эрих фон Нефф

Проститутки на обочине

⁂

«Мои драгоценные»

Я подобрал её неподалёку от городка, называвшегося Пойнт-Арена; она направлялась на север. Длинные чёрные волосы, бёдра чуть широковаты. Держалась она независимо.

— Я из апачей, — ответила она на мой незаданный вопрос. — А ты из какого племени?

Потом сказала:

— Заверни-ка в город. Хочу купить пива.

Я завернул в город, остановил машину возле винной лавки. Моя попутчица вернулась с упаковкой из шести банок.

Потом сказала:

— Подбрось меня до почты.

Я довёз её до почты. Она вернулась в машину с двумя открытками. Спросила:

— Есть ручка?

Я дал ей ручку.

«Мои драгоценные Роберта и Лиза, я еду на север. Один хороший человек согласился меня подвезти. Люблю вас, сильно-сильно. Ваша мама», — написала она на одной открытке. А на другой: «Генри — ты ленивый говнюк. Потратил всё пособие на своих приятелей и на шлюх. Отвези моих драгоценных деточек к бабушке. Я еду на север, чтобы найти работу. Может, на Аляску. Хелен».

Она снова сходила на почту, чтобы отправить открытки. Когда вернулась, я сказал:

— Не уверен, что смогу отвезти тебя дальше Юрики.

— Ладно, — сказала она.

Я завёл мотор; она открыла банку пива. Дорога шла вдоль побережья; серые морские волны бились о серые прибрежные камни. Моя попутчица протянула мне банку; я отхлебнул глоток. Пить не хотелось. Было холодно и пасмурно. Она принялась за следующую банку. Я заметил, что она вся дрожит, куртки у неё не было. Моя старая куртка из толстой кожи лежала сзади, в багажнике универсала. Куртка была тёплая, но в ней было неудобно вести машину. Я остановился на пригорке, сходил к багажнику за курткой. Когда вернулся, попутчица стояла рядом с машиной и смотрела на морской прибой. Я тоже взглянул на прибой, вскользь, без особого интереса. Я не находил ничего интересного в волнах, бьющихся о камни. Просто стоял рядом и смотрел. Налюбовавшись вдоволь, она вернулась в машину. Я почувствовал раздражение. Она явно видела в прибое нечто большее и, к тому же, заставила меня ждать.

Я подал ей куртку.

— Вот, — сказал я. — Можешь оставить себе.

Я был горд собой.

— Ах, ты — мой спаситель.

Она просунула руки в рукава, посмотрела на меня и улыбнулась. Похоже, она была рада надеть тёплую куртку.

— Я так скучаю по моим драгоценным деткам, — сказала она.

Я догадался, что отец детей намеревается их забрать. А она сбежала.

Она продолжала пить пиво. Сидела рядом, прижималась ко мне. Я чувствовал тепло её тела даже через одежду. Куртка была ей чересчур велика, она куталась в неё, как в одеяло. С лёгким хлопком открылась ещё одна банка; я слышал, как шипит рвущийся наружу газ.

— Ты ведь не обижаешь женщин, правда? — вдруг спросила она.

— Нет, — сказал я. И я был честен. Ну, почти. При определённых обстоятельствах я бы мог, наверное… Но в любом случае без рукоприкладства.

— Кстати, меня зовут Хелен. А тебя?

— Эрих.

Мы пожали друг другу руки. Её ладонь была мягкой и тёплой. Я взглянул на её узкие брючки — явно сшитые на заказ, с характерными складочками, как будто она полдня просидела в офисе. Не очень-то подходящая одежда для Аляски. Кроме сумки из супермаркета у неё с собой больше не было ничего. Определённо, она не была похожа на человека, собравшегося в дальнюю дорогу.

— В прошлый раз я ехала с дальнобойщиком, — похвасталась она.

Ну надо же.

— А я был пивоваром, — сказал я. — Работал на заводе «Лаки Лагер».

— Пила я такое. Хотя я пью любое, какое есть на полке.

А что, практично. Бери то, что есть на полке, и пей. Сведи множественность вариантов выбора к тому, что первым подвернётся под руку.

— Мне нужно по-маленькому, — сказала она.

Я остановился на ближайшем пригорке, на обочине. Она вышла и присела на корточки прямо возле машины.

— У тебя есть туалетная бумага? — спросила она.

Я достал рулон пипифакса из бардачка, протянул ей в окно. Жутко неудобно разгуливать с мокрыми ляжками.

— Мне тебя сам бог послал, — сказала она. Отличный комплимент всего лишь за кусок туалетной бумаги.

Натянув брючки, она встала и теперь смотрела назад, на юг. В ту сторону, откуда уехала. Потом снова села в машину, и я выехал на шоссе.

— Я оставила своих деток в Глендейле, — сказала она, открывая очередную банку.

Я бросил на неё короткий взгляд; она смотрела на дорогу. Я продолжил поглядывать в зеркало заднего вида, высматривая лесовозы. Парни, что водят лесовозы, могут сильно рассердиться, если вовремя не уступить им дорогу. Но в зеркале не было ничего, кроме отматывающегося назад шоссе. Попутчица привалилась к моему плечу. Мы въехали в городок под названием Элк.

— Есть охота, — сказала она.

Я подъехал к закусочной «Бакхорн». Высокая женщина, наряженная в бабушкино платье, стояла за стойкой. Пока Хелен прихорашивалась в туалете, я заказал две порции ежевичного пирога и мороженое. Женщина в бабушкином платье принесла заказ, она прямо-таки лучилась улыбкой. Я и раньше бывал в этом заведении, ел их ежевичный пирог. Они здесь сами собирают ягоды, сами пекут пироги. Женщина в бабушкином платье подавала тарелки с гордостью. Я заметил несколько пятнышек ежевичного сока на её фартуке. Сборщица ягод.

Хелен присоединилась ко мне за столом. Села и жадно накинулась на пирог, как будто даже не понимая его вкуса. Явно не истинный ценитель ежевичных пирогов. Вот что с людьми делает голод. Пока я доедал свою порцию пирога, Хелен заказала себе борщ. Принесли огромное глубокое блюдо свекольного супа, от которого шёл пар. Она склонилась над ним; я пошёл в туалет. Сквозь стену туалета были слышны звяканье тарелок в мойке, грохот передвигаемых по плите сковородок и кастрюль, человеческие голоса. Типичный кухонный шум. Когда я вернулся в зал, Хелен сидела за столом и смотрела в сторону стойки, где никого не было. Я оплатил счёт, за обоих. Она продолжала сидеть.

— Хочешь посмотреть на фотографии моих драгоценных деточек? — спросила она. Полезла в свою сумку и достала оттуда потёртое кожаное портмоне. Открыла его. Стандартный набор непримечательных семейных фотографий, оправленных в пластик. Она щёлкнула пластиковым держателем, сказала:

— Вот они.

Выложила рядышком на стол две фотографии девочек лет семи-восьми. Её драгоценные были одеты в маечки: у одной была жёлтая, у другой — зелёная. У них были индейские пронзительно-чёрные глаза, чёрные волосы, смуглая кожа. Если бы я рассматривал школьный альбом, то вряд ли выделил бы их фотографии среди прочих. Но сейчас фотографии лежали передо мной, специально вынутые из портмоне. Я смотрел на девчачьи портреты. Их мать ждала от меня какого-то комментария. Я улыбнулся и сказал:

— Похоже, они настоящие красавицы.

— Мой муж — француз, — сказала она.

Это что, должно каким-то образом объяснить красоту её детей?

— Сочетание индейской и французской крови — давно не редкость, — сказал я.

Для меня это был просто исторический факт, для неё — кровосмесительный брак. Я посмотрел на её лицо. Обратил внимание на пару намечающихся морщинок. У белых женщин такие морщины появляются значительно позже. Я всегда связывал это с условиями жизни. А она, похоже, об этом не задумывалась. Может, считала, что высокородная французская наследственность поможет справиться с морщинами и прочими невзгодами.

Случается, женщины выбирают себе пару из худших соображений.

— Видишь, — сказала она. — Они у меня не только красавицы. Они ещё и умнички.

— Не сомневаюсь, — сказал я.

«Этот её Генри, настоящий ли он француз? — подумал я. — Этот безработный пьяница из Глендейла?» Как-то иначе я представлял себе французов.

— Роберта и Лиза, — сказала она, убирая фотографии в портмоне, а портмоне — обратно в сумку.

Я оставил чаевые и вышел на улицу.

Мы поехали дальше на север. Мимо скал, иссеченных ветрами, изломанных прибоем. Мимо сосен и кипарисов, чьи кроны сформировал морской бриз. Колёса наматывали чёрную ленту асфальта, расстилавшуюся впереди.

Она снова взялась за пиво. Похоже, привычное для неё занятие — судя по тому, как уверенно она держала банку и ловко прикладывала её к губам.

— С ними всё будет в порядке, — сказала она.

— Как думаешь зарабатывать деньги? — спросил я.

— Найду работу на Аляске, — ответила она. — Ну и соображу чего-нибудь по дороге.

Я подумал, что по дороге будут только грузовики.

Мы доехали до Мендочино, города художников, по большей части совершенно безвестных. Зато здесь не водилось пьяных индейцев. Миновали Мендочино и поехали в сторону Форт-Брэгга, города рабочих.

Ветер свистел у нас в ушах, когда мы переезжали мост через реку Нойо. Хелен допила последнюю банку пива.

— Постараюсь поймать здесь другую попутку, — сказала она.

Я остановил машину.

— Спасибо, — сказала Хелен.

Я подал ей сумку. Хелен вышла, захлопнула дверцу, помахала мне рукой на прощание.