Платье в стиле Одри Хепберн. Ну да, конечно. Это было слишком очевидно. Мог бы, по крайней мере, предупредить меня.

Август привел нас в огромный кабинет с пятиметровыми потолками. Стены от пола до потолка были увешаны полками с книгами. И хотя виднелись только кожаные корешки, по их потрепанному виду можно было понять, насколько они древние. Прислоненная к дальней стене лестница на колесиках была достаточно высокой и позволяла добраться до верхних полок.

За большим столом, заваленным бумагами и папками, сидел мужчина в накрахмаленной белой рубашке и измятых брюках цвета хаки. На носу у него блестела серебряная оправа очков. Он встал в ту минуту, как мы вошли. Мужчина был похож на Августа, вплоть до длинных волос и высоких скул, но только старше и чуть запачканнее: на одежде были сплошь кофейные пятна.

— Гарри! — И его лицо озарилось улыбкой. — Это правда?

Дядя кивнул.

— Я своими глазами видел слова. И Кэлли тоже. Это моя племянница. Кэлли, разреши тебе представить профессора Соколова.

— Зовите меня Питер.

Я поздоровалась и встала рядом с дядей, стараясь не смотреть на Августа. Гарри углубился в рассказ о палимпсесте, и вскоре они уже корпели над книгами. Я старалась не показывать, что мне скучно. Но если честно, после суток разговоров о скрытых надписях мне казалось, я выучила историю манускрипта наизусть.

Август подошел ко мне и, наклонившись так близко, что его дыхание обжигало мою шею, шепнул на ухо:

— Через минуту они будут настолько увлечены беседой о работе, что не заметят нашего отсутствия. Пойдем, я покажу тебе сад. Обещаю быть более интересным.

Я взглянула на дядю, который принялся в деталях описывать палимпсест профессору Соколову. Даже если бы рядом в эту секунду взорвалась бомба, он бы точно не заметил.

Кивнув, я пошла за Августом, мы пересекли холл и вышли через стеклянные двери в сад, утопающий в розах красного, желтого и нежно-фиолетового оттенков. В глубине виднелась оранжерея в виде пагоды, стекла внутри запотели от влажности. На другой стороне сада находился огромный вольер с птицами.

— Ого, — выдохнула я в восхищении.

— Лучше, чем разговоры о средневековых манускриптах, не правда ли?

— Манускрипт просто потрясающий, хотя я мало что в этом понимаю, — сказала я. — Я видела скрытую от посторонних глаз надпись.

— Мой отец от волнения не спал всю ночь.

— Сомневаюсь, что дяде Гарри тоже удалось хоть немного вздремнуть.

— А тебе? — И он с искоркой в глазах посмотрел на меня.

Неужели он флиртовал? Парни никогда так не поступают с умными девушками. Я буквально чувствовала, как прощаюсь с последними остатками мозгов. А ведь мой средний балл в школе составлял что-то вроде 4,3. Это сразит дядю Гарри наповал. Я попыталась прийти в себя, но выходило с трудом.

— Я спала прекрасно, спасибо. Не считая того, что встала в шесть утра вместо того, чтобы выспаться.

— О, я сам вампир.

— Да? — улыбнулась я. — И мне стоит тебя опасаться?

— Нет, обещаю не кусать за шею и вообще держать себя в руках. Я по ночам бодрствую, а потом все утро отсыпаюсь. Хотя сегодняшняя ночь — исключение, палимпсест и все дела…

— Ты, наверное, знаешь все о таких вещах?

— Да, но увидеть такое — настоящая редкость. Ну вот, мы опять говорим о книгах. Тебе, наверное, скучно. Давай сменим тему. Ты живешь в Нью-Йорке или гостишь тут?

— Я в гостях. Каждое лето приезжаю к дяде. А так живу с отцом в Бостоне. А ты?

— Я здесь родился, непосредственно в этом доме. Моя мама решилась на эти странные домашние роды.

— В самом деле? — Я приподняла бровь. Я была абсолютно уверена, что если когда-нибудь выйду замуж и у меня будет ребенок, то я воспользуюсь всеми услугами, какие врачи только смогут предложить.

— Да. Я родился прямо в ванной на втором этаже. В этот момент рядом с моей мамой находились две поющие подруги, акушерка по имени Хэвенли и мой бедный отец, который просто хотел, чтобы я родился в обычной больнице. Так что да, свой первый вдох я сделал в этом доме. И прожил здесь всю свою жизнь, как и мой отец. Сейчас я учусь в Нью-Йоркском университете, работаю на отца. Он надеется, что я унаследую семейный бизнес.

— Средневековых иллюминированных рукописей?

— Что-то вроде. Торговлю манускриптами, первыми изданиями и редкими книгами.

— На табличке значилось: «…и Сыновья». У тебя есть братья?

Он покачал головой.

— Мой отец и есть «и Сыновья». Они с братом унаследовали дело моего дедушки. Дядя умер десять лет назад, так что остался только мой отец. И я. «И сын». Но если честно, я хочу стать писателем. Создавать новые книги, а не собирать старые.

— Но ты же работаешь его помощником.

Он кивнул.

— Пока да, но я еще не определился. Я люблю старые книги. Но не так, как он. У моего отца есть рукописи. А моя страсть — в этом, — сказал Август, скрестив руки на груди, и улыбнулся, глядя на сад. — Вот тут я пишу, — добавил он и указал на деревянный стол, на котором стоял макбук.

— Здесь прекрасно. Ты сам ухаживаешь за садом? Сажаешь растения и придумываешь ландшафт?

— Что-то вроде того. Моя бабушка занималась садом, но потом многие годы он был никому не нужен. Так что я всего лишь возвращаю его к жизни. Мне нравится работать на воздухе. Мой отец не покидает пределы дома, так что я устроил здесь что-то типа собственной комнаты отдыха. Прямо тут.

Я подошла к вольеру. Оперения птиц были такими же пестрыми, как и оттенки роз.

— Они великолепны. А что это за птицы?

Казалось, птицы не поют, а тихо посмеиваются. Одна села на ветку рядом со мной. Ее перья были цвета изумруда, бирюзы и рубинов.

— Эта Гульдова амадина, — сказал Август. — Из Австралии.

— А те? — Я указала на коричневых птиц. На вид они не были такими экзотичными.

Он негромко ответил:

— Амадины не очень хорошие родители. И тогда социально активные зяблики приходят им на помощь и растят птенцов. Они что-то типа нянь для амадинов.

— Как мне это знакомо. У меня была няня, пока я не перешла в среднюю школу.

Август взглянул на меня.

— Тогда палимпсест не единственное, что нас объединяет. Моя амадиновая мать улетела из гнезда, когда мне было десять лет. Родители тогда развелись.

— А где она теперь?

— В Калифорнии. Она не смогла смириться со странностями отца. Или с тяжкой ношей материнства. С нее хватило домашних родов, она хотела найти себя, — последние слова он произнес с иронией.

— Твой отец… он доставляет тебе хлопоты? — Я замерла. Я совсем не хотела выглядеть надоедливой. Но никогда не выходить из дома…

Он покачал головой.

— Он восхитителен, понимаешь. И он такой, какой есть. Думаю, я знаю его только с этой стороны. Поэтому не требую от него ничего другого. А что произошло с твоей семьей?

Я кивнула и указала на птицу с лазурным воротником:

— Тогда амадином у меня можно назвать отца. Моя мать… она умерла, еще когда я ходила в детский садик. Поэтому вместо нее у меня дядя Гарри, он похож на нее. — И я указала на птицу, чистившую клювом птенца. — Именно он заботится обо мне. Даже когда я в Бостоне, мы созваниваемся почти каждый день. Летаем или ездим на поезде друг к другу раз в две недели. А когда у меня получается, я приезжаю на выходные.

Я смотрела, как птицы перелетают из гнезда в гнездо.

— Здесь мне нравится больше, чем сидеть в офисе и изучать манускрипты. Дядя… Ты бы видел его лицо, когда он обнаружил буквы на полях.

— Если это действительно палимпсест, тогда это находка всей жизни. Сложно их винить за такую реакцию.

Я улыбнулась.

— Нет, конечно нет. Не думаю, что хоть что-нибудь может сравниться с такими переживаниями. Как будто мы нашли сундук с сокровищами.

— Так и есть. За это я люблю работу в «Соколов и Сыновья». Загадки и вопросы. Кто владел книгами, какая у них судьба. Момент, когда натыкаешься на редкое первое издание… В каждой книге заключена своя история. История, рассказанная на страницах книги, и история самой книги. Книги напоминают мне моего отца. Чтобы понять его, нужно войти в его мир. Чтобы понять книгу, нужно погрузиться в нее.

Я услышала всплеск за спиной и обернулась.

— О, кто-то проголодался.

— Что?

— Иди сюда. — Август подвел меня к огромной бочке, к которой был приделан небольшой водопад. — Мой пруд карпов кои. В стиле Манхэттена.

Огромные золотые пятнистые рыбы лениво плавали, периодически взмахивая хвостом и меняя направление. Я коснулась ладонью холодной воды.

— Если бы у меня был такой сад, я бы никогда из него не уходила. Не могу поверить, что твой отец не выходит сюда подышать.

— Иногда он наблюдает за садом из окна. Он гордится мною и тем, что я сделал здесь.

Одна рыба поплыла к поверхности и вытянула губы, как будто поцеловав воздух.

— Это Дзен. Его можно кормить с рук. Кажется, он и поднял шум. Держи. — Август открыл пластмассовую банку и высыпал мне на руку горсть корма для рыбок. Я взяла кусочек и поднесла руку к воде. Дзен стремглав подплыл ко мне, поцеловал мои пальцы и забрал еду. На секунду я забыла, что нахожусь в Манхэттене, в городе, который я обожаю, который никогда не спит и всегда находится в движении.

— Я бы тут и спала. Здесь так спокойно.

— А я иногда так и делаю. — И Август указал на гамак. — Хочешь вздремнуть? — шутливо спросил он.

Я покраснела.

— Ну, я только что из «Старбакса». Так что после кофе сон пропал. — Я прикусила губу. Спокойно, Кэлли, спокойно. Чтобы сменить тему, я сказала: — Ты очень похож на отца.

— Да, знаю.

— А с чего у твоего отца все началось? — Еще не договорив, я уже почувствовала себя неудобно. Может быть, он не любит говорить об этом. — Прости. Я лишь имела в виду страх выходить на улицу.

— Ничего, все в порядке. Мило, что ты спрашиваешь об этом. Ну, я думаю, это началось с того, что однажды на него нашел приступ паники. Прямо посреди парка Вашингтон-сквер. Ни с того ни с сего. Потом это произошло, когда мы сидели в пиццерии в конце улицы. Так повторилось несколько раз. Однажды прямо посредине лекции. Единственное место, где ему было спокойно, — это дома среди книг. Так он стал сначала сторониться парка, потом аудиторий, ресторанчиков, и потихоньку его мир уменьшался. Сейчас отец стал похож на моих птиц: запертый в собственном мире, но в какой-то мере счастливый. Ему нравится такой образ жизни.

— И ему никогда не хотелось выйти отсюда и вдохнуть запах цветов?

Август покачал головой.

— Нет, он привык к своей жизни. Он обожает запах старинных книг, своеобразный парфюм «О де антик».

Я засмеялась.

— Но здесь идеально. В квартире дяди есть балкон, на нем стоит один несчастный горшок с хилым растеньицем, которое мы все дружно забываем поливать. А когда я вспоминаю, тут же заливаю его литром воды. Как-то так. Но здесь…

— Если захочешь прийти полежать в гамаке, пожалуйста, буду рад тебя видеть. Обещаю, больше ни слова о старинных книгах.

— Спасибо, возможно, я воспользуюсь твоим приглашением.

— Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать.

Он повел меня в оранжерею. Я открыла дверь, и облако влажного воздуха, словно мокрый поцелуй, окутало меня. Пригнувшись, мы перешагнули через порог. Внутри мерно гудел вентилятор, противоположная дверь была наглухо забита, так что в оранжерее было настолько душно, что несколько капелек воды упали на меня с потолка. Пагода была крошечной, и мы стояли почти вплотную друг к другу.

— Вот здесь цветут мои орхидеи, — шепнул он, наши плечи почти соприкасались. Воздух был наполнен ароматом цветов, к которому примешивался еще и запах самого Августа. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Я первой отвела взгляд.

— Ну, — сказал он, — пойдем посмотрим, что там задумали дядя Гарри и мой отец.

Мы вышли из теплицы. На улице, несмотря на лето, после пагоды казалось прохладно. Август повел меня домой. Я охотно покидала сад с птицами и рыбками. Охотно уходила оттуда, где мы были наедине.

3

Разве любовь не похожа на падающую звезду, быстро пролетающую по ночному небу?

А.

Август! — профессор Соколов поднял на нас глаза. — Куда вы подевались?

— Гуляли по саду.

— Можно было и не спрашивать. — Он взглянул на меня. — Это лучший способ впечатлить нашу прекрасную гостью. Август, Кэлли, это открытие если не века, то всей жизни. Нам всем предстоит большая работа.

— Нам всем? — Я посмотрела вопросительно на дядю Гарри. Моя кожа все еще была влажной после оранжереи, а сердце учащенно билось из-за того, насколько близко к Августу я оказалась. Интересно, дядя может услышать мое сердцебиение? И понял ли Август, какое впечатление он произвел на меня?

— Профессор Соколов собирается помочь мне выяснить происхождение рукописи. А это значит, Август, ты займешься поисками документов. А тебя, Кэлли, я отправляю вместе с ним представлять меня и Королевский аукционный дом. В конце концов, ты же проходишь у меня летнюю стажировку.

— Но почему я? Почему не ты? — спросила я. Я ведь еще так мало в этом понимала. Я приносила из «Старбакса» кофе для дяди Гарри и проверяла, чтобы он был правильно приготовлен — карамельный маккиато с соевым молоком, легкой пенкой и двумя пакетиками сахара. Я делала копии документов. Отправляла электронную почту. Печатала отчеты. Я просто работала во впечатляющем месте, чтобы придать вес моему школьному аттестату — Королевский аукционный дом был легендарной конторой. Но я не была исследователем. Хотя должна сказать, перспектива охоты за сокровищами вместе с Августом значительно улучшала мои планы на лето.

— Моя задача состоит в том, чтобы понять смысл надписей этого загадочного А. Поэтому эту работу я доверяю тебе. — И он многозначительно посмотрел на меня в духе «И ты еще споришь, когда тебе предлагают провести время с Августом?!»

— Ммм, и чем конкретно мы будем заниматься?

— Если рукопись датируется несколькими веками, стало быть, она побывала не в одних руках. Помнишь, что я говорил тебе о тайнах манускриптов?

Я кивнула.

— У этой книги долгая история. И мы должны ее изучить.

Доктор Соколов взял с полки книгу.

— Смотрите, это сборник поэм Уолта Уитмена. Первое издание. — Он передал ее мне. — Откройте первую страницу. Только осторожно.

На ветхой обложке коричневого цвета золотыми буквами было выведено: «Листья травы». Корешок был твердым, а страницы оказались очень хрупкими.

— Сколько ей лет? — спросила я.

— Она была издана в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году, — сказал Август. Он приблизился ко мне, когда я открыла книгу, и заглянул мне через плечо.

На титульном листе было напечатано посвящение, а внизу страницы чернилами была выведена подпись «Уолт Уитмен».

— Это его подпись? — спросила я.

Профессор Соколов улыбнулся.

— Примерная стоимость этой книги — тринадцать тысяч долларов. Но тот путь, который мы проделали, чтобы убедиться в достоверности подписи… этот путь такой же затейливый, как и состояние самой книги.

Я почувствовала легкую дрожь.

— Действительно, похоже на тайну, не правда ли? — Я закрыла книгу. — Пожалуйста, заберите ее у меня, пока я что-нибудь не порвала.

Меня исключили за неуспеваемость из балетного класса — грациозность была не самым сильным моим качеством, даже если не считать того, что вдобавок на мне было надето маленькое черное платье в стиле Одри Хепберн. Август наклонился ко мне.

— Мы доверяем тебе, — поддразнил он меня.

Дядя Гарри обратился к нам обоим:

— Вам придется распутывать клубок вековых тайн, — сказал Гарри. — Вы начнете с того, что мы знаем точно: книга попала к нам от семьи, выставившей на продажу всю коллекцию. Они наверняка получили палимпсест откуда-то еще. Нам нужно выяснить источник. И так вы начнете углубляться в историю.

Я оглянулась и обратилась к дяде:

— Я никогда такого не делала.

Я с удовольствием и дальше помогала бы ему в офисе и дома с исследованием и проверкой фактов. Посещала бы Нью-Йоркскую публичную библиотеку, где огромные каменные львы приветствовали меня, и рыскала бы там по справочному разделу, но выяснять, откуда взялся палимпсест… Я посмотрела на Августа.

— Не переживай, — сказал он. — Будет весело!

Он наклонился поближе и шепотом добавил:

— Ты и я. В поисках таинственного автора. Неплохо проведем лето, могло быть и хуже.

Профессор Соколов, улыбаясь, обратился к сыну:

— О чем вы там шепчетесь?

Август пожал плечами.

— Вторая причина, — продолжил Гарри, — почему я отправляю именно вас с Кэлли, — это то, что мы хотим сохранить все в тайне.

— В тайне? Почему?

— Кэлли, нельзя просто так объявить о находке, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Вы двое можете найти всю необходимую информацию, не привлекая внимания к аукционному дому. Нам нужно выяснить, кто такой А. и в какую эпоху он писал.

— А почему вы так уверены, что А. — это он, — спросила я, — а не она?

— А Кэлли права, Гарри, — сказал профессор Соколов.

— Да-да. В любом случае палимпсест нельзя афишировать. Давайте не будем выдавать наших намерений. Уж не думаете ли вы, что люди обрадуются, узнав, что упустили фактически бесценную вещь. Это может быть просто опасно. Люди не так уж легко относятся к потерянному и обретенному богатству.

— Потерянное и обретенное богатство. Это все больше похоже на поиски сокровищ, — заметила я.

— Охота за сокровищами с детективной подоплекой. Два в одном, — добавил Август.

«И возможно, с любовным сюжетом и интригой», — подумала я про себя, бросая украдкой взгляд на сына профессора.

— Пойдем, я дам тебе свой электронный адрес и номер мобильного телефона, — сказал Август. — Визитка у меня в кабинете.

Я пошла за ним. Его кабинет располагался в небольшой комнате в конце коридора. Он чем-то напомнил мне сад — на окне стояли террариум и горшки с растениями. В огромном аквариуме лениво плавала золотая рыбка.

— А когда она вырастет, ты выпустишь ее в пруд в саду?

— Не знаю, мне нравится разговаривать с Альбертом.

— Альбертом? — От удивления я приподняла бровь.

Он пожал плечами.

— В честь Эйнштейна. Ну, что я могу сказать? Мы с ним болтаем о теории относительности и красивых девушках.

Я почувствовала, как опять заливаюсь краской.

Он вручил мне свою визитку.

— Там адрес моей электронной почты и номер телефона.

— Можно на секунду твой мобильник?

Он дал мне телефон, и я вписала туда свой электронный адрес, имя в скайпе и номер мобильного.

— Давай встретимся завтра в аукционном доме в девять утра?

Я кивнула.

— Хорошо.

— Мы должны быть готовы ко всему. Никогда не знаешь, куда тебя приведет рукопись.

Я уж было задумалась над этим, но потом услышала, как дядя Гарри меня зовет.

— Мне пора, — вымолвила я. Мне показалось, что мое сердце стучит так громко, что этот грохот эхом разносится по комнате.

Когда я спустилась в холл, дядя Гарри уже стоял у двери. Помахав Августу рукой на прощание, я вышла на улицу. Дядя последовал за мной, ухмыляясь.

— Что?

— Я знал, что платье в стиле Одри Хепберн попадет в цель.

— Ты мог бы меня предупредить. Ты мог бы сказать мне, что у профессора Соколова потрясающий сын.

Убийственно потрясающий, если уж честно. Он был гораздо круче любого мальчика во всей моей школе.

— Нет, не мог. Тогда ты бы стала волноваться и сходить с ума. Попыталась бы избежать этого, как ты сделала со своим школьным выпускным, или вообще отказалась бы идти на это непонятное свидание вслепую. В таких делах ты глупа, как курица, Кэлли. А так все прошло гораздо лучше.