Эрин Уатт

Одна маленькая вещь

1

— Привет, щеночек, — смеюсь я, заметив, как Морган, пес миссис Ренник, мчится через лужайку и прыгает на мои штаны цвета хаки.

— Морган, ко мне, — с досадой кричит миссис Ренник. — Прошу прощения, Лиззи, — говорит она, бросаясь оттаскивать от меня большого черного пса, впрочем, без особого успеха. Она маленькая, а он такой большой, что они почти одного размера.

— Не стоит беспокоиться, миссис Эр. Я люблю Моргана. — Я присаживаюсь на корточки и чешу большого пса за ушами. Он радостно тявкает и слюнявит мне щеку. — И теперь меня зовут Бэт, — напоминаю я соседке. — Мне уже семнадцать, и Лиззи — имя, которое я хочу забыть. К сожалению, кажется, никто не утруждается запомнить это.

— Точно. Ну, значит, Бэт, не поощряй его, — ругается она, дергая пса за ошейник.

Я еще немного чешу его за ушами, прежде чем отпустить.

— Твоя мама сильно расстроится, — волнуется миссис Эр.

Я опускаю взгляд на свою белую блузку, которая в добавление к уже поставленным на работе пятнам от еды теперь покрыта слоем собачьей шерсти.

— Ее все равно нужно было стирать.

— И все же скажи маме, что я извиняюсь. — Она оттаскивает Моргана за ошейник. — Обещаю лучше присматривать за ним.

— Необязательно, — говорю я. — Мне нравится общаться с Морганом. Это стоит выговора. Кроме того, больше нет причин, по которым мы не могли бы завести домашнее животное. — Я выпячиваю подбородок. Предлог, по которому в нашем доме не было животных, отсутствует уже три года, хотя моим родителям не нравится признавать этот факт.

Миссис Эр замолкает на секунду: не могу понять, сдерживает ли она грубые слова по поводу моей черствости или из-за строгости моей мамы. Поэтому не решаюсь продолжать эту тему.

— Уверена, у нее есть причины, — наконец отвечает миссис Эр и машет мне на прощание рукой. Она не хочет вмешиваться. Хорошая позиция. Я бы тоже так поступила.

Морган и миссис Эр исчезают в своем гараже. Я поворачиваюсь и, прищурившись, смотрю на свой дом, желая оказаться где угодно, только не здесь.

Затем проверяю телефон: никаких сообщений от моей лучшей подруги Скарлетт. Утром мы договорились пойти погулять после моей смены в «Магазинчике мороженого». Занятия в школе начинаются с понедельника. Для Скарлетт это означает, что веселое лето закончилось. Для меня — что я на день ближе к истинной свободе.

Я кручу головой, пытаясь снять напряжение, которое всегда появляется, когда смотрю на собственный дом. Тяжело выдыхаю и приказываю ногам идти вперед.

В прихожую просачивается Bad Blood Тейлор Свифт. Мамин плей-лист навеки остался в 2015-м, с его Сэмом Смитом, Фарреллом и One Direction, когда в их составе еще было пять человек. Я скидываю уродливые черные рабочие туфли и бросаю сумочку на скамейку.

— Это ты, Лиззи?

Она умрет, назвав меня Бэт?! Хотя бы раз.

Я скрежещу зубами.

— Да, мама.

— Прошу, уберись в своем шкафчике. Там беспорядок.

Бросаю взгляд на свою часть шкафа в прихожей. Там не такой уж беспорядок: на крючках висит пара курток, на полке — стопка тех книг Сары Джей Маас, что я перечитываю в восемнадцатый раз, упаковка мятных конфет, дезодорант, который Скарлетт купила мне на последней распродаже в Victoria’s Secret, и несколько случайных школьных принадлежностей.

Подавив вздох, складываю все на книги Маас и выхожу в кухню.

— Ты убралась там? — спрашивает мама, не утруждаясь поднять взгляд от морковки, которую шинкует.

— Да. — Выглядит неаппетитно, но такой вид для меня после работы имеет любая еда.

Я наливаю себе стакан воды.

— Да, мама, я убралась.

Видимо, мои слова звучат неубедительно, потому что она откладывает нож и идет в прихожую. Через две секунды я слышу:

— Лиззи, я думала, ты сказала, что убралась тут.

Р-р-р. Я со стуком ставлю стакан и иду к ней.

— Убралась! — восклицаю я, указывая на аккуратно расставленные на книгах вещи.

— А как насчет этого?

Я слежу за ее пальцем, указывающим на сумку-почтальон, висящую на крючке в соседней секции.

— Что не так?

— Твоя сумка — в секции Рейчел, — отвечает она. — Ты знаешь, ей это не нравилось.

— И что?

— Что? Сними ее оттуда!

— Почему?

— Почему? — Ее лицо каменеет, а глаза блестят. — Ты знаешь, почему! Сними ее немедленно!

— Я… а знаешь, хорошо. — Я тянусь за сумкой и гневно бросаю ее в свою часть шкафа. — Вот, довольна?

Мама поджимает губы. Она сдерживает какой-то язвительный комментарий, но я могу достаточно ясно прочесть в ее глазах злость.

— Тебе следовало сперва подумать, — произносит она, прежде чем вернуться на кухню. — И убери эту собачью шерсть. В нашем доме не место животным.

Яростный ответ вертится на языке, застревает в горле и заполняет голову. Мне приходится стиснуть зубы так сильно, что сводит челюсти. Если бы я не сделала этого, слова вырвались бы, плохие слова, те, которые выставили бы меня безразличной, эгоистичной и завистливой.

Может быть, я такая и есть? Возможно. Но я все еще жива, разве это ничего не значит?

Боже, не могу дождаться окончания школы, того дня, когда покину этот дом и когда освобожусь из этой дурацкой, ужасной, гребаной тюрьмы.

Слезы капают на блузку. Пуговица отлетает и падает на плитку пола. Я ругаюсь про себя. Мне придется упрашивать маму пришить ее сегодня, потому что у меня есть только одна рабочая блузка. Но к черту все это. Кому какое дело? Кого беспокоит, есть ли у меня чистая блузка? Покупатели в «Магазинчике мороженого» как-нибудь переживут, если несколько шерстинок или пятно шоколадной подливки та-а-ак уж оскорбительны для них.

Я сдираю с себя грязную блузку и сую ее в раковину, для комплекта снимаю еще и штаны. Прохожу по кухне в одном белье.

Мама издает полный отвращения гортанный звук.

Когда я уже собираюсь подняться по лестнице, мой взгляд привлекает пачка белых конвертов. Почерк кажется знакомым.

— Что это? — с тревогой спрашиваю я.

— Твои заявления в колледж, — отвечает она безразличным тоном.

Ужас пронизывает меня, когда я смотрю на конверты, на почерк и адрес отправителя. Что они делают тут? Я мчусь к ним и начинаю перебирать. Университет Южной Калифорнии, Университет Майами, Университет Сан-Диего, Университет Бетун-Кукман.

Плотину, сдерживавшую мои эмоции до этой минуты, прорывает.

Хлопая ладонью по стопке конвертов, я требовательно спрашиваю:

— Почему они тут? Я кинула их в почтовый ящик.

— А я вытащила, — отвечает мама, все еще сосредоточенно глядя на морковь перед собой.

— Почему ты это сделала? — Я чувствую, что готова разрыдаться. Так случается всякий раз, когда я зла или расстроена.

— А зачем ты подаешь их? Ты туда не поступишь. — Она тянется за луком.

Я кладу руку ей на запястье.

— Что ты хочешь сказать своим «ты туда не поступишь»?

Она вырывает руку и бросает на меня надменный, холодный взгляд.

— Мы платим за твою учебу в школе. Это значит, что ты поступишь туда, куда мы скажем: в колледж Дарлинга. И тебе не надо рассылать заявки. Мы уже заполнили заявление от твоего имени. Тебя примут в октябре или около того.

Колледж Дарлинга — один из интернет-колледжей, где платят за степень. Это не настоящий колледж. Никто не принимает его диплом всерьез. Когда летом они сказали, что хотят, чтобы я училась там, я подумала: это шутка.

Я чуть не открыла рот от удивления.

— Дарлинг? Это даже не настоящий колледж. Это…

Она взмахивает ножом.

— Разговор окончен, Элизабет.

— Но…

— Разговор окончен, Элизабет, — повторяет она. — Мы делаем это для твоего же блага.

Я пялюсь на нее в недоумении.

— Оставить меня тут, чтоб я училась в этом колледже, — для моего же блага? Дипломы Дарлинга не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны!

— Тебе не нужен диплом, — говорит мама. — Ты будешь работать в магазине отца. А когда он отойдет от дел, встанешь на его место.

По моей спине бежит холодок. О боже! Они собираются держать меня тут вечно. Они никогда, никогда не отпустят меня.

Мою мечту о свободе погасили, словно пламя свечи.

С губ срываются слова. Я не хотела произносить их, но меня прорывает.

— Она умерла, мама! Она мертва уже три года! И она не вернется домой, если я не буду вешать свою сумку на ее крючок! Не встанет из могилы, если я не заведу собаку! Она мертва! Мертва! — кричу я.

Шлеп.

Я не замечаю ее ладони. Мама ударяет меня по щеке, задевая обручальным кольцом мои губы. Я настолько удивлена, что замолкаю, и, конечно, именно этого она и добивалась. Мы пялимся друг на друга, тяжело дыша. Я не выдерживаю и первой выскакиваю из кухни.

Рейчел, может, и мертва, но ее дух в этом доме живее, чем я.