— Елецкий, ты с ума сошел?! — она отшатнулась от меня, сминая в пальцах незажженную сигарету. — Ты тоже против меня?!

— Я за то, чтобы ты наконец начала брать ответственность за свои поступки, а не ждала, что кто-то, например, я, придет и решит все за тебя. Ты можешь сказать, что ты сделала за последнее время хорошего хоть для кого-то? Вот, к примеру, если Гера решит прихлопнуть тебя, как вредную муху, кто будет сожалеть о твоей кончине? — сурово спросил я.

Талия смотрела на меня с непониманием, будто ожидая, что я сейчас улыбнусь, превращая все в шутку.

— Давай, считай, загибай пальцы! — настоял я. — Думаю, одной руки хватит.

— Родерик, папа… Ты же тоже, Елецкий? — неуверенно спросила она.

— Да, я тоже. Я все-таки друг, иначе тебя не было бы в моей комнате, — ответил я, глядя на три ее подрагивающих пальца.

— С подругами я больше не общаюсь. Саш, больше никого нет. У меня больше никого нет. Вы для меня самые близкие, — из глаз баронессы потекли слезы. — Блядь, ну почему так получается?! Знаешь как мне бывает плохо?!

— И заметь, еще недавно в эту троицу близких тебе людей ты не хотела добавлять собственного отца. Не помнишь, как ты сторонилась его, когда убежала из дома? Я настаивал, чтобы ты общалась с ним хотя бы по эйхосу, а ты еще сопротивлялась. Что было бы, если бы даже он отчаялся и отвернулся от тебя? И еще заметь: при некотором очень вероятном раскладе, среди этих немногих близких людей могло не оказаться Родерика, — сказал я, вспоминая те, непростые дни, когда Родерик осваивал жизнь вне тела. — Я веду к тому, что теперь за тебя никто не будет решать проблемы лишь по твоему желанию. Об этом я поговорю с Родериком. Если ты хочешь его спасти, будь любезна трудись над его спасением. Делай хотя бы что можешь полезное и доброе. Молись Гере и другим богам. Доказывай перед ними, что ты не такой плохой человек, и еще нужна на этой земле. Доказывай, что ты имеешь право на кусочек личного счастья. Постарайся сделать так, чтобы этих пальцев, которые символы близких тебе людей, стало больше, чем три.

— Но Саш… Я прошу сейчас не за себя, а за Родерика, — Талия жалобно смотрела на меня, по щекам обильно текли слезы.

— Да, ты просишь за Родерика, но для себя. Даже сейчас ты просишь лично для себя. И я тебе не дам никаких обещаний. Я даже не знаю, как сделаю: буду обращаться к Гере, или к другим богам, или не стану никого из вечных тревожить, но попытаюсь что-то изменить сам. Неизвестно что будет и чем закончится, — я отошел к окну, глянул вниз, на стоявших возле моего эрмика охранников. И продолжил говорить тяжелые, но важные для баронессы слова: — Независимо от итога ты должна каждый час, каждую минуту делать все, чтобы исправить то, что случилось. Что делать, я тебе уже сказал. В первую очередь осознавать свои грехи. Вспоминать все глупости, которые ты сделала раньше и по-взрослому смотреть на них. Потом, совершенно искреннее говорить с богами — это нужно не им, а тебе. Заботиться о Родерике и относится к другим людям, которые вокруг тебя так, как ты бы хотела, чтоб они относились к тебе. Осознай сейчас с полной ясностью, что теперь все зависит не от меня или кого-то еще, а от тебя самой.

— Блядь, как сложно все! Я не смогу! Я не вынесу все это! — всхлипывая, она прикурила.

— Вот эти твои слова «я не смогу», очень неожиданны для меня. Раньше у тебя никогда не было проблем с уверенностью в себе. Я бы сказал, у тебя самоуверенности было через край. Верни ее. В этот раз она по-настоящему нужна для самого благого дела в своей жизни, — сказал я, поглядывая на часы. — На этом сегодня расстанемся. У меня экзамен и я спешу. После экзамена заеду к Родерику. Мне есть, что ему сказать.

Хотя время поджимало, я подвез Талию к храму Асклепию на Нижегородской, что возле Палат Спасения. Его я выбрал неслучайно: слышал, что многие очень по-доброму отзывались о служивших там жрецах. И дело сейчас было вовсе не в молитве Асклепию — я знал, что он не поможет, но в том, что моей подруге пора было ломать свой чрезмерный эгоизм. Пора ей перестать быть «Принцессой Ночи» и постараться стать просто человеком. Да, это трудно, но для нее нет иного выхода. Талия — девушка очень упрямая и, если ее упрямство развернуть в полезном для нее же направлении, то она справится.

— Саш, я не знаю, как это делать. Как молиться? — выходя из эрмимобиля, она снова пустила слезы.

— Подойди к жрецам, поговори. В первую очередь пойми, что тебе никто ничем не обязан. Ты привыкла требовать, теперь тебе нужно научиться быть просящей и благодарной за каждую малость. Поверь, это важно и это поможет, — ответил я, и когда она, наклонив голову, пошла к храму, тронул «Гепарда» в сторону школы.

По пути к школе я получил два сообщения от Ковалевской. В общих чертах она знала о произошедшем вчера в доме князя Мышкина и странно, что все утро молчала, не пытаясь узнать свежие подробности. Ведя левой рукой «Гепарда», правой я включил эйхос и услышал голос своей невесты:

«Саш, почему тебя до сих пор нет? Я волнуюсь. Уже час как я сдала и жду тебя».

И следом:

«Я буду на втором этаже возле мех лаборатории. Обязательно найди меня».

Я тут же ответил:

«Оль, извини, с утра замотался: был у Элизабет и хотел от нее сразу ехать в школу, но тут появилась Талия и добавила проблем. Потом все расскажу. Уже подъезжаю к школе».

С Ольгой я встретился на лестнице.

— Елецкий, ты вообще, слов нет! — выпалила она, но при этом на лице моей княгини была улыбка. Ковалевская не злилась, несмотря на то, что я эти дни оставил ее без внимания, и даже гостиницу на Карибах и билеты туда ей пришлось оформлять самой.

— Оль, я тебя люблю! — я обнял ее, поцеловал жадно в губы. Так что мы едва устояли на ступеньках.

А преподавательница латыни и английского, спускавшаяся следом за Ковалевской, шутливо воскликнула:

— Елецкий, ты вообще! — и рассмеялась, наверное, передразнивая Ольгу.

— Давай быстрей в класс! Там из наших только четыре человека осталось — остальные все сдали! — поторопила меня Ольга, и мы вместе быстрым шагом направились к классу общей физики. — Кстати, вот, полюбуйся… — не сбавляя шага, она достала из сумочки два картонных прямоугольника, похожих на яркие открытки. На каждом золотистыми буквами было написано «Сады Атлантиды» на фоне розово-голубых корпусов гостиницы. — И билеты на «Южный Ветер» тоже взяла.

— Оль!.. — я остановился. До меня только дошло, что она купила все это за свои деньги. Ведь я не дал ей ни копейки. Просто вылетел этот момент из головы. — Ты сама что ли заплатила?! — задал я вопрос, звучавший сейчас глуповато.

— Да, Елецкий. Считай, это я тебя гуляю. Но не расслабляйся, моя доброта тебе очень дорого обойдется, — выражая безграничное удовольствие она улыбнулась.

Ее отличное настроение передалось мне, отгоняя прочь все проблемы.

— Так что думай, чем ты меня порадуешь в ответ. И это еще не все, — продолжила Ольга Борисовна, когда мы подошли к классу, — у меня есть очень хорошая новость. Сообщу ее только после того, как ты сдашь экзамен. Так что поторопись.

Я поздоровался с одноклассниками, стоявшими у двери в класс. Здесь же кроме наших был Рамил Адашев, Кунцев и Звонарев из класса Ленской — пришлось отвлечься из вежливости на недолгий разговор и лишь потом вернуться к Ольге с вертевшимся на языке вопросом:

— Оль, а что снова за тайны? Скажи сейчас, что там такое радостное стряслось? Какие-то новости из дворца? — начал гадать я.

— Узнаешь после экзамена! — настояла княгиня.

Что за ерунда? Утром Артемида, теперь Ковалевская. Они просто удовольствие получают, когда водят меня за нос своими надуманными тайнами. И я был готов возмутиться, но дверь в класс открылась вышел Романович, оглашая:

— Четверочка! Следующий!

— Иди ты! — Павел Адамов благородно уступил мне свою очередь, и я зашел.

При всем моем легкомысленном отношении к сдаче последнего экзамена, он был для меня важен. Как-никак «Общая физика и основы мироздания». В результате я сдачи я был уверен, потому что эту основополагающую дисциплину я знал хорошо и мне не требовалась подготовка.

Поздоровавшись с преподавателем Никитой Семеновичем, я взял билет и устроился за партой напротив Брагина.