Открыв глаза, парень мрачно посмотрел на лежащую перед ним газету, а потом на свои новые руки. От нахлынувших эмоций пальцы заметно подрагивали. Стараясь не порвать, Мишка развернул газету и попытался вчитаться в текст первой попавшейся на глаза статьи. Но и тут его ожидал очередной облом. Текст изобиловал всякими ятями и ерами, от которых рябило в глазах и терялся смысл текста. К тому же здешние словесные обороты просто отказывались укладываться в мозгу.

Убедившись, что ничего путного из этой затеи пока не выйдет, Мишка свернул газету и, отложив ее в сторону, вернулся к размышлениям. Во всех когда-то прочитанных им книгах о попаданцах главные герои всегда имели высшую цель, ради которой их и перекидывали во всякие иные миры и времена. К тому же это почти всегда были крутые спецназеры, способные ударом кулака убить носорога, одним плевком сбить баллистическую ракету и, разок пернув, разогнать целое войско противников.

А что умел сам Мишка? Благодаря службе в армии, умел хорошо стрелять, разбирался в оружии, автомобильной технике, имел кое-какое представление о строительстве, благо в прошлой жизни сам себе дом строил. Были познания в электротехнике, механике, гидравлике и тому подобных дисциплинах. Но все это не имело почти никакого значения, если вспомнить, что местное общество жестко разделено на сословия. А значит, будучи в теле крестьянского парня, подняться выше какого-нибудь купца ему не светило.

Но и купечество в местных реалиях — это тоже сословие, в которое не так просто попасть. Все давно поделено, и каждый занимает свою нишу. К тому же местная торговля наверняка зиждется на давних семейных связях. А самое главное, имея образование в виде пары классов церковно-приходской школы, будет просто невозможно объяснить происхождение своих познаний в разных точных науках. В общем, чтобы интегрироваться в местное общество, нужно начинать с малого. Нужен тот, на кого можно будет при нужде сослаться как на учителя. И где такого взять в крошечном сонном городишке, построенном на узловой станции в сибирской глубинке девятнадцатого века?

Из грустных размышлений его вывело появление тетки Глаши. Внеся в дом корзину с овощами, она быстро сполоснула руки в рукомойнике, что висел у входа над старым медным тазом и, подойдя к лежанке, спросила:

— Мишенька, ты кушать не хочешь?

— Я бы молока с хлебушком поел, — улыбнулся ей Мишка, сразу вспомнив вкус своего завтрака.

— А может тебе щей нацедить или репы напарить?

— Доктор сказал, пища легкая должна быть. Так что лучше я молочка попью, — нашелся Мишка.

— Тотчас принесу, — засуетилась тетка, но не успела сделать и двух шагов, как в дверь постучали.

Через порог перешагнул дородный мужчина в белом кителе, в сопровождении человека интеллигентного вида со странно смущенным лицом.

«Местная власть. А второй тогда кто? На следака не тянет. Взгляд не тот», — моментально оценил неизвестного Мишка.

— День добрый, Глафира Тихоновна, — забасил полицейский, расправив роскошные усы. — Вот, нужно нам с господином инженером выяснить, как племяш твой поживает и какой ущерб ему нанесен.

— А чего это только ему? — снова раздался визгливый голос и в дом, следом за гостями, ввалился Трифон.

«Так. Похоже, этот уже успел где-то прицел поправить, — буркнул про себя Мишка, рассмотрев покрасневший нос и блестящие глаза дядьки. — Классический алкоголик».

— У нас, чтоб вы знали, тоже ущерб имеется, — между тем продолжал голосить Трифон. — Племяшу моему голову проломило, лежит вон пластом, корми его теперь да доктору за лечение плати. Ружье ему искорежило. Чем теперь добывать станет? А ружье, оно больших денег стоит.

— Уймись, Трифон, — жестко осадил его полицейский. — А ты что скажешь, Михаил? — повернулся он к наблюдавшему за этой сценой Мишке.

— Да вы проходите, люди добрые, присядьте. В ногах правды нет, — нашел в себе силы заговорить Мишка. — Уж простите, после контузии не помню, кого как зовут. Вон, доктор даже газет принес, чтобы я хоть как-то память наладил.

— Серьезно тебя приложило, — удрученно кивнул полицейский, тяжело опускаясь на лавку. — Значит так. За лечение доктору нашему господин инженер сам заплатит. Это уже с доктором оговорено. Что ему уплатили, вам вернут. А что по оружию твоему?

— Так, правда, все, — вздохнул Мишка. — Двудулка моя долго жить приказала. Приклад в клочья. Цевье тоже. За механизм ничего не скажу, может и стволы погнуло. Но это, пока не выстрелишь, не узнаешь. А из меня стрелок пока… сами видите.

— Да уж, — снова крякнул полицейский. — Что скажете, господин инженер? — повернулся он к смущенно топтавшемуся мужчине.

— Ну, про доктора вы, господин урядник уже все как есть сказали. А про ружье… — Инженер задумался на мгновение и вдруг, улыбнувшись, добавил: — Есть у меня к вам, юноша, одно предложение.

— Расскажите, сделайте милость, — вежливо улыбнулся Мишка.

— Мне несколько лет назад, когда я сюда уезжал, ружье охотничье подарили. Немецкое. Фирмы «Зиг-Зауэр».

— Слышал про такую. Добрая машинка, должно быть, — не сдержался Мишка.

— Мне сказать трудно, я не охотник. Но если вы не против, то я готов отдать вам его взамен утраченного.

— Дорогое оружие. Да и припасы к нему не дешево встанут, — сделал вид, что задумался Мишка.

— Да мне к нему припаса надарили столько, что на год хватит, — поспешил заверить инженер.

— А гильзы какие? Латунные? — не унимался Мишка, хотя уже и принял решение и судорожно вспоминал, когда появились папковые патроны.

— Да. Латунные. А под нарезной ствол наши винтовочные подходят. От винтовок малого калибра. Промысловые которые, — путано пояснил инженер, почему-то краснея.

— Ого! Так оно еще и с тремя стволами?! — Мишка аж подскочил, услышав такое.

— Так говорю же, ружье подарочное. Друзья на заказ покупали и аж из самой Германии везли.

— Согласен, — решительно заявил Мишка, про себя радостно потирая руки.

* * *

— Э-э, господин хороший, а как же прокорм? — раздался пронзительный вопль, и Мишка невольно сморщился от этого противного визга. — Он же теперь, почитай, весь сезон охотиться не сможет. А до зимы уж рукой подать. Как с этим быть?

Трифон явно не собирался сдаваться и пытался выкрутить из ситуации все, что только можно. Урядник вопросительно покосился на Мишку, и тот в ответ только неопределенно пожал плечами. Вздохнув, полицейский перевел взгляд на инженера.

— Сколько ты за сезон на пушнине набивал? — спросил урядник у Мишки, тяжело поднявшись.

— По-разному бывало. Но ежели серединку брать, то рублей пять на ассигнации выходило. Точнее в фактории спрашивать надо. Или у мамы Глаши. Она точно скажет.

— Пусть будет пять, — поспешил согласиться инженер и полез во внутренний карман.

— Вы, господин инженер, маме Глаше два рубля дайте, а за остальное потом.

— Когда потом? — не понял инженер.

— А когда эти деньги кончатся, я за ними сам зайду. Ну или мама Глаша, — решительно пояснил Мишка, решив сделать все, чтобы лишить дядьку финансовой подпитки.

На водку себе пусть сам добывает. А вздумает права качать, так Мишка найдет, как укоротить. Главное сейчас твердо на ноги встать.

— Это правильно, — одобрительно кивнул урядник.

— Да что вы его слушаете, господин урядник?! — выскочив на середину избы, затрясся Трифон. — Он же контуженый. Мне деньги давайте. Мне.

— Уймись, Трифон, — неожиданно рявкнул полицейский. — По-хорошему уймись. Не доводи до греха. А не то махом у меня в холодную сядешь. Племяш твой дело сказал. И учти, за тем, что касается денег, я сам следить буду. Лично. Так что не балуй, — закончил он, погрозив пьянице толстым как сарделька пальцем.

— Это за что ж вы меня так обижаете, господин урядник? — разом сникнув, угрюмо поинтересовался Трифон.

— А то ты не знаешь, — хищно усмехнулся полицейский. — Ты у меня на заметке давно. Так что по краю ходишь. Да и неграмотный ты. А племяш твой за каждый раз будет расписочку писать, что деньги получил.

— Так, значит, договорились? — вдруг спросил инженер с какой-то скрытой надеждой.

Глафира, вернувшаяся с огорода, осторожно протиснувшись в дверь, испуганно охнула и попыталась вжаться в стену. Властей она явно почему-то боялась, но урядник, увидев женщину, величественным жестом подозвал ее к себе и, кивая на Мишку, сказал:

— Значит так, Глафира. Вот, господин инженер пришел, значится, чтобы дело это об ущербе полюбовно решить. С Мишкой твоим они вроде сговорились. Теперь за тобой дело. Ружье он ему даст. Свое. Хорошее. И денег за потерю сезона промыслового. Пять рублей на ассигнации. Вот, сейчас два рубля, а остальные — как эти закончатся. Мишка, когда зайдешь? — повернулся он к лежащему.

— А вот месяц пройдет, и зайду. И у господина инженера жалованье будет, и нам рассчитать проще, — снова нашелся Мишка.

— Тогда, — подвигая на пузо что-то вроде полевой сумки, пробасил урядник, — вот тебе бумага, вот карандаш, пиши, а я диктовать стану.

— Вы, господин урядник, сами все напишите, а потом зачтите вслух. Мне пока трудно. Голова еще болит, и руки трясутся. А я потом подпишу. Вы власть, все у вас на глазах, по закону будет, — выкрутился Мишка, вспомнив, что писать он умеет только на языке конца двадцатого века.