— Ну-ка, рисуй, — резко поднявшись и подхватив с пола карандаш и бумагу, велел кузнец, протягивая парню принесённое.

— Значит так, — принялся пояснять Матвей, быстро нанося на бумагу рисунок нужных ему штихелей. — Вот это, значит, для тонкой резьбы, это для округлой, а вот такой резак для того, чтобы из черпала ненужное выбирать. Только калить это всё надо так, чтобы как булат было. Тут ровный срез важен.

— Ишь ты. Булат, — удивлённо фыркнул кузнец. — Знать бы ещё, как тот булат куётся, — задумчиво воздохнул он.

— Погоди, бать. Ты ж оружейник. Неужто секрета не знаешь? — растерялся Матвей.

— Его теперь вообще мало кто знает, — окинув парня задумчивым взглядом, вздохнул Григорий.

— Сейчас ничего говорить не стану. Вот на ноги встану, тогда и попробуем, — решившись, тихо пообещал Матвей.

— Чего это ты пробовать собрался? — не понял кузнец.

— Я тут пока лежал, вспомнил кое-что. Вроде как булат, но точно это узнать можно будет, только попробовав, — еле слышно ответил парень.

— Это откуда ж ты такое вспомнить-то мог? — растерянно проворчал кузнец. — Это ж тайна великая.

— Бать, у меня после той молоньи в башке так всё перемешалось, что и я сам теперь не очень понимаю, что сам знал, а что непонятно откуда взялось, — ещё тише отозвался Матвей. — Сам видел. Иной раз на пустом месте духу лишаюсь, словно барыня при виде мыши.

— Да уж, угораздило тебя, — мрачно кивнул кузнец. — Добре. Встанешь, будем пробовать.

— Тогда ты пока прутки толщиной в четверть пальца собирай. Железные и стальные, — тут же отреагировал парень.

— И много тех прутков тебе потребно? — озадачился Григорий.

— По два десятка тех и других, и длиной в локоть, — прикинув количество нужного материала, быстро ответил парень.

— Добре, сделаю, — чуть подумав, решительно кинул мастер.

— А ножи? — решил наглеть до конца Матвей.

— И ножи скую, — усмехнулся кузнец, аккуратно сворачивая Матвеевы каракули. — Вижу, что не баловства ради, а для дела нужны. Завтра и начну, — свернул он разговор, поднимаясь.

Ужин прошёл спокойно, и на этот раз, словно для разнообразия, организм парня даже не пытался отчебучить что-то непотребное. С темнотой все разошлись по своим постелям, а едва небо начало светлеть, как на улице послышался разноголосый крик петухов. Матвей, которому подобные будильники были непривычны, усилием воли спихнул себя с лежанки и отправился умываться.

Настасья уже успела вскочить и умчалась доить буйволицу. Громадную чёрную животину, которую тут держали вместо коровы. Оправившись и умывшись, Матвей получил от женщины кружку парного молока с толстым куском хлеба и, позавтракав, вернулся к начатой работе. К обеду новая поварёшка была готова. Для большей гладкости Матвей обработал её влажным песком вместо наждачной бумаги. Ополоснув получившийся инструмент, парень торжественно вручил её Настасье.

Удивлённо охнув, женщина с интересом повертела поварёшку в руках и, покачав головой, проворчала:

— Вот уж и вправду мастеровитый ты у меня, сынок.

— Был, — скривился Матвей. — А что теперь будет, одному богу известно.

— Уймись, Матвеюшка. Всякие беды в жизни бывают. Всякое переживали, и это переживём.

«Угу. Как было написано на кольце царя Соломона: всё проходит, и это пройдёт», — подумал Матвей, кивая.

— Не журись, сынок, — по-своему поняв его молчание, продолжила женщина. — Видать, не просто так спас тебя Господь. Нужен ты ему зачем-то.

— Знать бы ещё зачем, — не сумел промолчать Матвей.

— А ты не торопись. Придёт время, само всё решится. Поймёшь.

— А как понять-то? — снова не сдержался Матвей.

— Бога побойся, — разом посуровев, осадила его Настасья. — Сказано, придёт время, узнаешь, что и как.

— Ну, если только так, — вздохнул парень, отвешивая себе мысленный подзатыльник.

За словом в карман он никогда не лез, но и всегда знал, где следует промолчать. А тут словно кто-то специально за язык тянет. Взяв себя в руки, парень задумчиво повертел в руках оставшуюся половинку обрубка и, чуть пожав плечами, принялся резать вторую ложку. Теперь, когда дело было уже привычным, всё пошло гораздо веселее. Было бы ещё лучше, если б вместе с навыком улучшилось и дело с организмом, но руки по-прежнему плохо слушались.

* * *

Отложив молоток, Матвей тяжело перевёл дух и, тряхнув головой, еле слышно проворчал:

— Твою ж мать! Когда это уже кончится?

По сравнению с тем, что он ощущал в первые дни после удара молнии, можно было сказать, что парень почти здоров, а на самом деле всё было далеко не так радужно. Головокружение и тошнота то и дело накатывали, заставляя его хвататься за любую опору, а ноги в такие моменты подгибались, норовя уронить его на землю. Благо сознания он не терял уже почти месяц. Судя по ощущениям, его состояние было сродни тому, что испытывает человек после тяжёлой контузии.

По сути, это так и было. Разряд ударил в клинок шашки и, пройдя через рукоять и тело, ушёл в землю. Похоже, парня спасло то, что начавшийся дождь успел промочить одежду и обувь, и основная сила заряда пролетела по внешней стороне тела. Само собой, это были только догадки, но иного объяснения своему спасению Матвей не находил. Как не понимал и того, что с ним происходит.

Тело это, бесспорно, было его. Он даже нашёл несколько старых шрамов, которые получил ещё в детстве. Но вместе с тем это тело было гораздо моложе того, первого. Была и ещё одна странность. Тонкий шрам над правой бровью, полученный им в армии, исчез, словно его никогда и не было. У Матвея, после долгих размышлений, сложилось такое впечатление, что молния не просто перекинула его во времени, но и вернула его тело к возрасту его родных девятнадцати лет.

— Хренасе омоложение, — бурчал про себя парень, в очередной раз рассматривая своё отражение в бочке с водой.

Мать, заметив его интерес к собственной внешности, достала из сундука небольшое зеркальце и, вздыхая, повесила его на кухне, у рукомойника. Но пользоваться им Матвей не рискнул. И без того родители смотрели на него с жалостью и настороженностью. Припомнив, что в эти времена в станице объяснить что-то, опираясь на науку, было бы сложно, парень старательно делал вид, что молния вышибла у него все воспоминания. По сути, так оно и было.

Ведь теперь ему приходилось узнавать окружающий мир заново. Всё вокруг было странным и незнакомым. Благо случившееся с ним видели многие и свидетелей удара молнией хватало. Так что так называемая амнезия никого особо не удивляла. Но возникла другая проблема. Местный поп с какого-то перепою решил, что всё случившееся не иначе как происки нечистого, и принялся регулярно заходить к ним на подворье.

Матвей хоть и был крещёным, к религии относился равнодушно. Дед, царствие ему небесное, регулярно повторял:

— Господу молитва от души нужна. А уж где ты молиться будешь, в поле или в церкви, всё едино. Главное, чтобы оно от души шло, а не по команде.

Так что визиты эти Матвей воспринимал с заметной настороженностью. Да и сам поп вёл себя достаточно вызывающе. Входя в хату, он первым делом внимательно осматривался и даже принюхивался, хотя по канону обязан был осенить себя крестом. После присаживался к столу и принимался задавать парню странные вопросы. В первое время Матвей старался держаться вежливо и на вопросы отвечал коротко. Но очень скоро ему это надоело, и он, вместо того чтобы отложить работу, небрежно ответил:

— Вам, батюшка, забот больше нет, что вы сюда словно на службу ходите?

— А тебе это в тягость, выходит? — тут же вскинулся поп.

— Мне до того и дела нет. Хотите ходить, ходите. Вот только от работы меня отвлекать духовному лицу не след. Ибо сказано в Писании: хлеб свой в поте лица своего добудешь, — моментально нашёлся Матвей, успевший в своё время прочесть Библию и неплохо ее помнивший.

— Дерзишь, вьюнош, — повысил поп голос. — К отцу духовному почтения не имеешь?

— Я Господа Бога почитаю, родителей своих да круг казачий, а до вас мне и дела нет, — фыркнул Матвей, продолжая осторожно орудовать ножом.

Его стараниями в доме сменились все ложки и поварёшки. Парень даже решил попробовать вырезать миску, но подходящего дерева не нашлось. Пришлось ограничиться небольшими то ли чашками, а то ли стаканами. Во всяком случае, пить из них было очень удобно. Услышав столь дерзкий ответ, поп едва не вместе с лавкой подпрыгнул.

— Да ты, сопляк, и вовсе страха не имеешь?! — завопил он, едва обретя дар речи.

— А ты меня на горло-то не бери, — огрызнулся Матвей, не поднимая головы. — Я в своём дому, а тебя сюда и не звал никто. Чего пришёл? Чего выискиваешь?

— Знать хочу, — осёкшись, угрюмо буркнул поп.

— Чего знать? — не унимался парень.

— Чьим попущением ты жив остался.

— Самому бы знать, — помолчав, вздохнул Матвей. — Да и как ты это из разговора узнаешь? Крестом я себя осеняю, иконы, вон, как стояли в красном углу, так и стоят. Чего ж больше?

— А ежели я тебя святой водой окроплю? — моментально нашёлся поп.

— Да хоть всю купель на меня вылей, — отмахнулся Матвей. — Нет тут ничего.

— А где есть? — не сдавался поп.