Гептахлор… Джоанна сидит сейчас в офисе Прайора из-за этого вещества, мешающего некоторым насекомым преодолевать личиночную стадию. В начале двухтысячных “Вальдео” синтезировал его, но с тех пор патент перешел в собственность государства, и гептахлор производят теперь и другие компании. Выяснилось, что это не просто чрезвычайно канцерогенное соединение, даже в слабых дозах, но и эндокринный разрушитель. Адвокатская фирма Остина Бейкера подала class action [Коллективный иск (англ.).], и “Вальдео”, скорее всего, придется выложить сотни миллионов долларов.

— Шон, давайте перейдем к делу, если не возражаете. На сегодняшний день шестьдесят пять больных обвиняют “Вальдео” в непредосторожности, и я не исключаю, что это нам дорого обойдется.

Джоанне очень нравится неологизм “непредосторожность”, подразумевающий отсутствие преднамеренности, ей также весьма по душе местоимение “нам”, показатель того, как близко к сердцу ее контора принимает интересы клиента.

— Скажите мне, Шон, — продолжает она, — сможет ли Остин Бейкер представить доказательство того, что в “Вальдео” знали о вредности вещества и скрыли этот факт от людей, которые с ним работали?

— Не думаю, что это им удастся.

— Если вам зададут подобный вопрос в суде, отвечайте что угодно, кроме “не думаю, что это им удастся”. Он сформулирован достаточно провокационно, я бы точно заявила протест. Для начала повторите, что вещество абсолютно безвредно.

— Конечно безвредна. Клинические тесты, проведенные нами в свое время, противоречат независимым исследованиям, на которые ссылается Остин Бейкер.

— Прекрасно. Но лучше все же повторить. Это будет слово одних экспертов против слова других, Шон. Проблема в вашем бывшем инженере Фрэнсисе Голдхагене. Он уверяет, что “Вальдео” не учла анализы, доказывающие вредоносность гептахлора.

— У нас возникли сомнения, и мы решили не принимать во внимание эти заключения. Кроме того, мы собрали сведения о его личной жизни и готовы доказать, что он склонен лгать, по крайней мере своей жене.

Адвокат вздохнула. Процесс, выигранный такими методами, рано или поздно повредит имиджу фирмы. Но проиграть его в краткосрочной перспективе тоже не вариант.

— Я не хочу его дискредитировать таким образом. “Вальдео” это славы не прибавит, да и юстиции тоже.

— Знаете, Джоанна, юстиция — как материнская любовь, хороша в меру… Кстати о семье, Джоанна, как ваша сестра?

Он все знает, тут же поняла она. Разумеется, Прайор собрал информацию, нащупал трещины в ее броне, Прайор в курсе, что в феврале этого года у ее младшей сестры диагностировали первичный склерозирующий холангит. Он также догадывается, что Эллен, будучи студенткой, наверняка оформила обычную медицинскую страховку и только потом с ужасом поняла, что она не покрывает орфанные заболевания вроде ПСХ. Прайор считает, что Джоанна согласилась на хорошо оплачиваемую работу в “Дентон & Ловелл” ради Эллен. Без трансплантации печени за двести тысяч долларов она уже была бы на том свете, и теперь приходится раскошеливаться минимум на сто тысяч каждый год, чтобы она прожила еще, скажем, десять лет, ну пятнадцать, в надежде, что ее хрупкое тело сумеет противостоять холангиту, что она продержится до тех пор, пока не найдут лечение — если найдут. Прайор ошибается. Зарплата, конечно, сыграла свою роль, но Джоанне хотелось получить эту должность, достичь пика своей карьеры, взойти на гору денег, с вершины которой она будет наконец созерцать размах своего реванша.

Гендиректор продолжает очень серьезным тоном и, насколько может, сокрушенно:

— То, через что ей приходится пройти, просто ужасно. Поверьте, я всем сердцем с вами.

— Я… очень тронута.

— Если вашей сестре что-нибудь понадобится, Джоанна, кому, как не нам, вам помочь. Клиника, медикаменты, новые методы лечения.

— Спасибо, Шон. Пока что надо, чтобы пересаженная печень прижилась. Но я не забуду о вашем предложении. Пожалуйста, давайте вернемся к class action против гептахлора. Я попрошу моего коллегу, мэтра Спенсера, вкратце изложить вам нашу стратегию защиты.

Не успел молодой адвокат закончить, как Шон кивком подтвердил, что согласен с планом “Дентон & Ловелл”. Пожав им руки, он дал понять, что встреча окончена. Но когда Джоанна выходила из его кабинета, он окликнул ее:

— Джоанна, я хотел предложить вам кое-что. Не согласитесь ли поучаствовать в заседании нашего Дольдер-клуба в субботу вечером, то есть завтра. Вы ведь слышали про Дольдер?

Джоанна кивает. Слышала. Страшно эксклюзивный клуб, еще более закрытый, чем его прототип Бильдербергский клуб. Но если Бильдербергский клуб собирает раз в год за закрытыми дверями около сотни влиятельных особ мира политики и бизнеса, то в заседаниях Дольдерского клуба участвуют лишь два десятка боссов big pharma: уже пятьдесят лет никто не знает ни когда проводятся эти встречи, ни о чем там идет речь. Возможно, заговорщики обсуждают цены на лекарства, затевают всякие аферы и определяют перспективные направления развития. Отрываются по полной. Прайор улыбнулся:

— Я представлю вас как своего личного консультанта, кем, на мой взгляд, вы и являетесь. Ежегодное совещание проводится на этот раз в США, так что моя очередь, как американца, произнести приветственную речь. Тема вас заинтересует — “Конец смерти”. Юлиус Браун, да, будущий лауреат Нобелевской премии, расскажет о своей работе по филогенетике эмбриона, а то, что сообщат следующие два докладчика, вас просто поразит. Извините, что предупреждаю вас в последний момент, но вам известно, какая паранойя царит в нашей сфере. Жду вас на Манхэттене, в Верхнем Ист-Сайде, в салоне “Ван Гог” отеля “Саррей”. Сможете подъехать к восьми?

Джоанна пытается придумать, как сказать, что да, это большая честь, Шон, но, к сожалению, вы слишком поздно мне сказали, и я боюсь, что мне не… И она инстинктивно кладет руку себе на живот первобытным защитным жестом. А вот этого Прайор не знал: Джоанна беременна.

Ровно семь недель назад, между проглоченными на бегу сашими и встречей partners, она сделала тест на беременность в туалете “Дентон & Ловелл”. И когда в окошечке появились две полоски гранатового цвета, у Джоанны захолонуло сердце от радости.

Любимый человек Джоанны — газетный иллюстратор. В конце октября прошлого года, когда одним своим рисунком он оскорбил чувства некоего неонацистского лидера и тот подал на него жалобу, Джоанна представляла в суде газету и послала оппонентов в нокаут. “Келлер против Вассермана” отныне считается прецедентом: тот факт, что на рисунке или в любом другом месте написано, что у белого супремасиста отсутствует серое вещество, — это не оскорбление, а мнение, а то и диагноз. Короче, пара пустяков, как оказалось. В тот же вечер Эби Вассерман пригласил ее на ужин в “Томбу”, дорогущий ресторан, явно ему не по карману, и в конце ужина, поскольку любовь живет правотой сердца, спросил, сильно запинаясь, какие у нее планы на ближайшие столетия. Он удержался и не сказал, что создан, чтобы любить ее и следовать за ней, хотя именно так и думал в глубине души. Джоанна тоже ни секунды не колебалась. Он подарил ей перьевую ручку. Вот, Джоанна, это Waterman, очень похоже на мою немецкую фамилию, ну… фамилию, которую я бы очень хотел, чтобы ты носила, но знаешь, я вообще-то могу и твою взять. Джоанна сняла с ручки колпачок и молча написала на белой хлопчатобумажной скатерти “Джоанна Вудс-Вассерман”, стараясь не прослезиться. Хозяин ресторана разрешил им забрать скатерть с собой.

Они сразу же захотели родить ребенка и приняли все необходимые меры для достижения этой цели, причем принимали их очень часто, очень подолгу и везде, где придется. Врач утверждает, что именно между возвращением Джоанны из Европы в начале марта на том жутком рейсе, когда она поклялась себе выйти за него замуж, если выживет, и свадьбой в начале апреля их гаметы встретились и сразу же слились воедино. Они по гроб жизни будут благодарны белому супремасизму. И кстати, предложил еврей Эби (уменьшительное от Авраама), если у нас будет мальчик, мы назовем его Адольфом. Только если это будет второе имя, смеясь, осадила его Джоанна. И тут же обругала себя, что так веселится, в то время как ее сестру ждет медленная агония. Но счастье весом в несколько граммов росло внутри нее и занимало собой все пространство.

Прайор не отставал:

— Джоанна? Дольдер?

Завтра вечером? Вряд ли выйдет: она планировала отпраздновать три месяца беременности с родителями… С другой стороны, отправиться к черту в пекло тоже заманчиво.

Джоанна не успела ответить, потому что на рабочем столе Прайора зазвонил тяжелый черный телефон, настоящий раритет из бакелита.

Он раздраженно схватил трубку:

— Я просил меня не беспокоить… Ладно… Я ее предупрежу.

Прайор повернулся к Джоанне с заинтригованной улыбкой:

— Вы удивитесь, Джоанна, но вас ожидают в приемной. Два офицера ФБР. Тем не менее я надеюсь, вы составите нам завтра компанию, если они, конечно, согласятся вас отпустить.