Подработка, дело жизни? Кир не сразу понял, о чем идет речь, но затем быстро включился в реальность. Выбросил сигарету и, стряхивая с джинсов пепел, проговорил:
— Солнце сегодня доброжелательно настроено?
— Вечно ты язвишь.
— И в мыслях не было.
— Потому что все девчонки к ногам твоим падали. А я пока встретил Маринку, чуть с ума не сошел. Кому нужны такие кудри, а такие широкие ноздри?
— Уверен, проблема именно в ноздрях. Твой болтливый язык не причем.
— Если я замолчу, в этом мире станет так тихо, что все сойдут с ума.
С этим Кирилл не собирался спорить.
— У них пару отменили. С последней они сбегут, так что можно заехать за ними и сходить куда-нибудь. Перекусить, может.
— У них?
— Ага. У Маринки и «я-такая-независимая-что-сама-уже-от-себя-не-завишу».
Кир усмехнулся и опустил ручник. Затем выжал педаль газа и рывком сорвался с места, не позволяя прошлому обрушиться на плечи.
Как думаете, если он выжмет двести, ему удастся унестись от своих проблем?
— Тебе мама звонит.
— Что?
— Мама, — Ситков покрутил телефоном перед Кириллом. — Кажется, кто-то соскучился.
— Сбрось.
— Какой грубиян.
— Я серьезно.
— Я тоже. Кто же так общается с родной матерью? По-моему, ты тоже жутко соскучился и не прочь сказать ей об этом.
— Женя. Не нарывайся.
— Что ж, хозяин — барин. Тогда я сам отвечу.
Ситков разблокировал экран, а Кир резко повернул голову в его сторону.
— Какого…
— Здравствуйте, Ольга Ивановна. Как это — кто? Забыли? Ситков, Женя Ситков. Тот самый, который портил вашего сына всю среднюю школу и портил бы и дальше, если бы…
Бродский ловко вырвал сотовый из рук приятеля, поднес его к уху и сказал:
— Секунду.
Потом снова посмотрел на Женю и мертвенно тихим, ледяным голосом отрезал:
— Еще раз вытворишь нечто подобное, и я на ходу выброшу тебя из машины.
Глаза Жени округлились: он наверняка раздумывал, рассмеяться ему или же обидеться, но Кир уже отвернулся и прикрыл глаза. Всего на секунду. Не хотелось попасть в аварию.
Наверное.
— Мам?
— Господи, Кирилл, что происходит? — Парень не ответил. Вопрос глупый, ответ прозвучал бы еще глупее. Но мама не собиралась выслушивать оправдания: — Ты куда пропал? Зачем уехал? Совсем что ли с ума сошел?
— Все сказала?
— Кирилл.
— Мне нужно было уехать, и я уехал. — Телефон звонко затрещал из-за того, с какой силой он сжал его в пальцах. Повисла тишина. Ветер из окна хлестал в лицо. Слева проносились машины, и каждый раз шум взрывался в голове поэта, подобно яркому фейерверку.
— Послушай, — взволнованный голос мамы разрывал сердце, — возвращайся. Пожалуйста.
— Попозже.
— Когда?
— Не знаю. Посмотрим по обстоятельствам.
— Кир, боже мой, Кир, ты точно в порядке?
— Конечно, мам. — Зеленые глаза смотрели прямо, тонких губ коснулась ядовитая ухмылка. С каким талантом он обманывал себя, родителей, знакомых, друзей. Как органично, как естественно он смотрелся в этой лжи, будто не существовало иной реальности. — Просто… мне захотелось проветриться. Ничего удивительного, верно?
— Но почему ты не сказал, что уедешь?
— А я часто рассказываю тебе о том, что собираюсь делать?
Ответа не последовало.
Кирилл рано вырос. Рано осознал, что вправе принимать собственные решения.
Разумеется, у такого поведения имелись причины. Возможно, ему просто не на кого было ровняться, вот и пришлось прислушиваться только к себе. А сейчас… сейчас уже поздно было бить тревогу и взывать к совести. Совесть этого парня давно трансформировалась в нечто уродливое и практичное. В совесть любого человека, за плечами которого томились разрешенные проблемы, несбывшиеся желания и когда-то важные люди.
Конец ознакомительного фрагмента