Держа Эмилию под руку, Альваро подошел поприветствовать обоих.

От него не ускользнул свежий синяк под глазом, видневшийся из-под толстого слоя обильной косметики. Ему стало больно, тем более что Бланка не пришла в клинику, о чем он так настойчиво ее просил.

— Добрый вечер, сеньорита, — сказал он, слегка наклонив голову.

— Доктор Урбина, какой приятный сюрприз, — сдержанно ответила Бланка. — Надеюсь, вы отлично проведете праздники с вашей очаровательной семьей.

— Да, несомненно. Увидимся в клинике, если вам как-нибудь понадобится туда зайти.

Она улыбнулась под внимательным взглядом будущего супруга, который пристально следил за сценой, не утруждая себя вмешательством. Они молча простились. «Вот и все, больше я ничего не могу сделать», — подумал доктор Урбина.

И все-таки что-то произошло: взгляд Бланки, одна лишняя секунда. Обещание «Увидимся», молчаливая просьба о помощи. Ощущение сообщничества, которого он до сих пор не испытывал ни с одной женщиной, не говоря уже о собственной жене.

Вскоре промышленник забыл о его присутствии. Он не заметил, что у семьи врача не было иного выхода, кроме как следовать по запруженной людьми улице в метре позади него, слушая их разговоры.

— Ты его знаешь? — спросил Хавьер Ортис де Сарате свою невесту.

— Еще бы. По-моему, это единственный рыжий доктор во всей Витории и окрестностях.

— Да, заметная личность. Он и его дети: у всех рыжие волосы. Это приличная семья?

— Не знаю.

— Значит, нет, — заключил он с оттенком презрения в голосе, который даже не потрудился скрыть.

Уже ночью, за запертыми дверями своего кабинета в квартире на улице Ондурас, Альваро извлек из замкнутого на ключ ящика блокнот с анатомическими рабочими зарисовками. На последней странице он по памяти нарисовал портрет Бланки, не утаив синяков и ссадин, нанесенных ее спесивым женихом, которые он угадывал своим врачебным глазом.

Эта дата навсегда останется у него в памяти, потому что именно этой ночью Альваро принял решение. И мысль эта, вопреки ожидаемому, его успокоила. Он привстал на своей стороне кровати, стараясь не касаться жаркого тела жены, и убедился в том, что та наконец уснула.

Некоторое время, прежде чем затеряться в дебрях сна, он машинально раз за разом повторял, как припев, слова, которые его утешали:

«Я убью Хавьера Ортиса де Сарате».

5. Дом веревки

25 июля, понедельник

Мне вовремя удалось добраться до бара, где мы с Эстибалис договорились встретиться. Июль изнурял город солнцем, падающим отвесно на улицы, недавно подметенные после лавины раздавленных пластиковых стаканчиков, которые участники праздничных гуляний бросали прямо себе под ноги. Метеослужбы предвещали жару в течение ближайших недель, хотя в Витории высокие температуры никогда не держались подолгу.

Я направился вверх по Куэста-де-Сан-Франсиско к Арочным террасам, в тот день заполненным торговцами чеснока, от которых воздух будто бы густел, заполняясь запахом серы, а тротуар покрывало целое море сухой белой шелухи. Сотни довольных пенсионеров в клетчатых рубашках и беретах возвращались домой со свисающей с плеча длинной чесночной связкой. Так было всегда. Этот обычай я помнил с детства: в День Сантьяго дед всегда возил нас с Германом в Виторию, и мы закупали чеснок чуть ли не на весь год.

Вскоре я оказался перед стеклянной дверью «Толоньо». Черный потолок, меню, написанное белым мелом на грифельной доске. Очень популярное, но при этом тихое, это кафе всегда действовало на меня умиротворяюще; оно было похоже на островок спокойствия, где я приходил в себя, прежде чем вернуться домой. Иногда заходил пообедать и возвращался с сытым желудком и выполненным кулинарным планом на весь день.

Эстибалис поджидала меня, сидя на табуретке возле змее-видной барной стойки светлого дерева.

— На твою долю я уже заказала, — начала она. — Ирландское рагу с грибами, запеченный чангурро [Чангурро — запеченный краб, классическое баскское блюдо (прим. переводчика).] и стаканчик красного. Сядем за столик или прямо тут?

— Спрячемся подальше; надо кое-что обсудить, и лучше, чтобы нас никто не слышал.

Наконец мы устроились за самым удаленным столиком в углу, в глубине зала. Эсти жевала брикс с морепродуктами, пока я ковырялся в ирландском рагу.

— Что-нибудь известно о хакерской атаке? — спросил я.

— Через пару часов все прекратилось, но причину мы так и не установили. Можешь снова включить у себя на смартфоне интернет. Надо бы тебе переслать сообщение, полученное от Тасио Ортиса де Сарате, и пусть они определят, откуда оно было отправлено. Я еще ничего не сказала, но лучше бы тебе поторопиться: парни из информационного отдела уже копаются в наших компьютерах. Пусть они все узнают от тебя.

— Знаю, знаю, — вздохнул я, открывая мобильный. В «Вотсаппе» обнаружились двадцать четыре сообщения с различных номеров. Новому заместителю комиссара вряд ли понравится, что я отправился в тюрьму навестить преступника, не поставив ее в известность.

— Дай ей освоиться, у нее сегодня первый день, — сказала Эсти. — Я бы тоже боялась что-нибудь напортачить.

— Да, но из-за проволочек могут умереть еще два человека, — отозвался я.

В этот момент оба наших телефона одновременно запиликали. Эсти меня опередила и ответила первой. Выслушивая новость, вытаращила на меня свои карие глазища, в которых застыло странное выражение.

— Чертов колдун, — побледнев, сказала она мне и повесила трубку.

— Что случилось?

— Найдены еще два трупа. Тут, неподалеку. В Доме веревки.

Когда я услышал ее последнюю фразу, кусочек жаркого упал на дно моего желудка свинцовой тяжестью. Да так и остался там, ненужный и чужеродный, как камень в туфле.

— Ты в порядке? — забеспокоилась Эстибалис.

— Да, — машинально ответил я. — Точнее, нет, я не в порядке. Подожди минуту.

Я направился в туалет, стараясь скрыть спешку, и, оказавшись у унитаза, изверг обратно всю съеденную пищу.

Я не хотел. Не хотел идти осматривать место преступления, не хотел снова видеть обнаженные молодые тела, мертвые тела, умершие отчасти и по моей вине. Сполоснул лицо и посмотрел в глаза никчемному типу, который выглядывал из зеркала.

«Ты слюнтяй, — сказал я Кракену в зеркале. — Ты не делаешь того, что должен. Кто на сегодняшний день умнее? Этот несчастный или ты?»

Через полминуты мы подъехали к дому 24 на улице Кучильерия. Дом веревки был построен в конце XV века, примерно в то время, когда Католические Короли изгнали евреев из Испании. Однако один из них, богатый торговец сукном Хуан Санчес де Бильбао, не только принял христианство и остался в городе, но и построил знаменитое здание, которое с течением веков оставалось нетронутым и заслужило почетное место среди самых выдающихся архитектурных памятников Витории.

Своим любопытным названием оно обязано францисканскому поясу, обвивавшему одну из массивных стрельчатых арок входа. Этот фасад туристы фотографируют в первую очередь, но для меня с ним связаны другие, более прозаические воспоминания: пакетики жареной картошки с кетчупом, масляные и горячие, которые в два часа ночи мы покупали в «Амариу», баре напротив. Я садился на ступеньку под дверцей между двумя арками Дома веревки, держа пакетик озябшими пальцами.

Потом когда я вырос, меня начала интересовать история — самозабвенная страсть Тасио, — и я обнаружил, что богатый выкрест Хуан Санчес де Бильбао приказал построить здание в столь игрушечных пропорциях, чтобы заставить старых христиан преклонять перед ним голову, когда они входят в его дом для заключения торговых сделок. Очаровательная, тонкая месть. Сам не знаю почему, но в тяжелые моменты мне приходят в голову самые тривиальные воспоминания. Прямо удивительно.

В этот проклятый день ничто не казалось таким, как прежде. Территорию огородили красно-белой пластиковой лентой. Две машины похоронной службы «Лаусурика» ожидали в верхней части улицы.

У входа мы с Эсти поздоровались с Руисом, одним из наших офицеров, и вошли в тяжелую средневековую деревянную дверь.

— Замок взломан? — спросил я.

— Нет, не тронут, — ответил Руис, пожав плечами.

Здание принадлежало Социальной службе «Банка Витории». Войдя, мы увидели два офисных стола, стоящих у входа на первый этаж, а на потолке и колоннах — затейливую смесь стекла и массивного дерева.

Судья Олано спустился по лестнице, ведущей в сводчатый зал, великолепное квадратное помещение с ярко-голубым куполом. Купол украшали звездочки, вырезанные между арками, на которых удерживалось это впечатляющее сооружение.

— Пришли осмотреть место преступления? — спросил он нас с мрачным видом.

— Да, разумеется. Нам только что о нем сообщили, — ответила моя коллега, вытянувшись по стойке смирно.

— Хорошо, тогда я ухожу. С вами остаются криминалисты — они еще не сделали все фотографии. Можете обменяться впечатлениями с судмедэкспертом и поговорить с моим секретарем, чтобы подписать акт. Гнусный способ прервать застолье, — с досадой проворчал он.

На секунду наши с Эстибалис взгляды встретились. Мы поднялись по ступеням, переводя дыхание.

В центре зала, в окружении нескольких техников отдела криминалистики и доктора Гевары, лежали два обнаженных тела, вновь ориентированные на северо-запад. Три эгускилора лежали вокруг них, как крошечная солнечная система, претендующая на то, чтобы тоже участвовать в инсталляции.