Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Тима. Он снова выглядит испуганным. Это прекрасная возможность сказать правду.
Однако мы были против «нормального» мира целых десять лет. Его мама никогда так не гордилась им, как сейчас. Его версия событий на самом деле ничего не отнимает у меня и не меняет того, что я сделала. Но если я скажу правду, это причинит ему боль.
Я киваю, улыбаюсь и начинаю рассказ, который уже кажется автоматическим:
— Мы сидели в Лаунсе, ожидая полуночи, с кучей людей из нашей старой группы. И, как всегда бывает, когда рядом Джоэл Гринуэй, произошел настоящий взрыв…
5 января 2000 года
8. Джоэл
Я называю их всех ублюдочными лжецами, когда они говорят мне, что я умер.
Врачи, медсестры, фармацевты, папа, мама, даже Ант. Они все замешаны в этом заговоре, чтобы удержать меня в больнице. Я не могу понять, почему это происходит, но злые силы действуют. Может быть, те же самые злые силы, которые измучили мои ребра и делают каждый вдох таким болезненным. Или духи, которые завладели моим телом, заставляя мои конечности беспорядочно дергаться, дергаться и дергаться со всей силой моих лучших ударов, но без всякого контроля.
В реальном мире воскресенье превращается в понедельник, который превращается во вторник, а сейчас среда, и я уже отстаю. Мои родители отказались от своего круглосуточного бдения, и когда они приходят в обеденный перерыв, то лапают друг друга, как будто моя травма превратила их в возбужденных подростков.
Ант вернулся в колледж общественного питания, а Керри — в школу, и поэтому некому защитить меня от людей, которые продолжают приходить, чтобы уколоть, потыкать или просканировать тело, которое я больше не чувствую своим.
Но сейчас уже смеркается, и я узнаю шаги Керри. Наркотики не нужны, когда ты знаешь, что на твоей стороне кто-то есть, и это самый большой кайф, который можно придумать.
— Как дела с рефлексами? — спрашивает она, добравшись до моей кровати.
— Сводят меня с ума, — отвечаю я.
— О нет, — она беспокойно морщит лоб. — Я думаю, ты выглядишь гораздо менее… дрожащим?
— Я говорил о врачах. Придурки. Понимаешь? [Слово «jerks» употребляется как в значении «рефлексы», так и в значении «придурки».]
Это занимает у нее мгновение. Но потом она так широко улыбается, что выглядит лет на пять.
— Шутка! Джоэл, ты пошутил!
— Ну да, и что?
— У тебя не может быть серьезного повреждения мозга, если ты способен шутить. Это значит, что с тобой все будет в порядке.
Я решаю, что с этого момента буду шутить как можно больше, потому что, возможно, так я выберусь отсюда побыстрее.
Каждый раз, когда она входит, она повторяет вопрос о рефлексах, и я даю один и тот же ответ — это теперь наша шутка. Она единственная, на чей счет я уверен: она не участвует в заговоре.
— Они собираются меня перевезти, — сообщаю я ей в пятницу. Или, может быть, сегодня суббота. Нет, все-таки пятница, я бы нутром чуял, если бы это был день матча.
— Самое время. Тебе не место здесь, в этой компании, — она оглядывается через плечо на других пациентов, которые в основном находятся в коме. — Я имею в виду, что они не очень хорошие собеседники.
— Как и я, Керри. Я пинаю мяч и непроизвольно рычу. Сегодня вечером я должен был поехать в город, напиться, отвезти домой девушек…
Это наполовину шутка, наполовину тест. Я никогда не был таким. Большинство моих товарищей по команде любят жизнь игрока так же сильно, как и игру. Я притворялся таким же, поскольку то, что я шикарный, уже приносит мне достаточно удовольствия. Причем без опаски, что кто-то решит, будто я гей.
А если честно — ничто из того, что я когда-либо делал или когда-либо буду делать, не сравнится с игрой.
Керри смеется.
— Тебе придется довольствоваться мной. Извини.
Я улыбаюсь, поскольку это многое значит: выходит, она знает, что я не позер и не развратник. Но я не могу рассказать ей самую большую шутку из всех: я никогда не хотел иметь WAGS [Аббревиатура, используемая для обозначения жен и подруг известных спортсменов.]. На самом деле по-настоящему я всегда хотел кого-то вроде нее.
Я бы ни за что не смог никому об этом рассказать. Никто не должен влюбляться в Керри Смит. Что кажется несправедливым, поскольку главный вопрос в том, зачем такой девушке, как она, нужен кто-то вроде меня? Особенно сейчас.
Пауза затянулась слишком уж надолго, и я рискую ляпнуть что-нибудь, что докажет, какой я придурок. С тех пор как я проснулся, я не всегда могу контролировать то, что слетает с моих губ.
В поле зрения появляется мой медбрат, любитель черного юмора, светловолосый гигант из Чешской Республики.
— Интересно, будет ли в кардиологическом отделении компания получше? Я ведь туда направляюсь, верно, Вацлав? Не могу дождаться.
— Ты будешь скучать по нам, когда переведешься. Это место похоже на первый класс в самолете. Внизу — эконом. И вид далеко не такой хороший.
Вид — единственное, что мне нравится в отделении интенсивной терапии: я чувствую себя так, словно нахожусь в вертолете, который парит над городом. Вацлав передвинул мою кровать, чтобы я мог видеть пляж и два пирса, плывущие над серой водой. А еще он помогает мне отличить день от ночи.
— Главное, перевод означает, что, по их мнению, тебе становится лучше, — говорит Керри.
Я пожимаю плечами и жалею, что сделал это. Это больно, и в том вина зануды Тима — ведь именно он делал мне непрямой массаж сердца.
— Я не думаю, что со мной что-либо когда-либо было не так.
Она наклоняется, и я чувствую запах цветочных духов, которыми пользовалась моя первая девушка. Странно. Я никогда не видел в Керри кокетливую девчонку.
— Но люди нашего возраста не падают замертво просто так, без причины…
— Не говори так!
Керри краснеет.
— Извини. Но должна быть причина, и они должны ее найти, мы уже говорили об этом, Джоэл.
Неужели? Люди продолжают твердить мне, что мы уже обсуждали всевозможные вещи, и когда я отвечаю, что не помню, они обвиняют лекарства, которые мне дали, чтобы ввести в кому.
А еще консультант сказал, что это может быть повреждение мозга, так как в течение восемнадцати минут я был… ну, мертв.
— Значит, ты тоже думаешь, что я умер, не так ли?
— Ну… — Керри ковыряет ноготь на безымянном пальце левой руки. Все остальные ногти идеальны, но этот — красный, обкусанный почти до самого конца, как будто она решила выместить на нем весь свой стресс. — Только технически.
Моя нога начинает дрожать под простыней. Мы оба это видим.
— Но люди не могут воскреснуть из мертвых, разве что у Стивена Кинга.
— Ты хочешь снова услышать, что тогда произошло? — спрашивает она, кладя руки под бедра, чтобы больше не бередить свой кровоточащий палец. — Я знаю, что Тим рассказал тебе, и я не хочу тебя расстраивать. Но если вы что-то упустили, незнание может быть хуже, чем знание.
Только три человека видели все: Ант, Тим и Керри. Ант не хочет говорить со мной об этом, потому что это «слишком психическое». Тим выдал подробный отчет. Но я запретил ему посещать меня, поскольку казалось, будто он получает несказанное удовольствие оттого, что стал моим спасителем. Все это делает Керри единственным человеком, которому я могу доверять.
— Тогда продолжай.
— Помнишь, как играл в Лаунсе той ночью?
Помню ли я? Или это воспоминание, которое я собрал по кусочкам из других эпизодов свой жизни?
— Да, конечно.
— Была почти полночь, и я… случайно взглянула на лужайку и увидела, как ты упал, — она почему-то краснеет. — Я поняла: что-то не так, подбежала к тебе, а ты, похоже, не дышал, поэтому я отправила Толстяка Мэтта за «Скорой», а сама… — она замолкает. — Я делала искусственное дыхание, чтобы ввести кислород в твою кровь, а Тим делал массаж, потому что твое сердце перестало биться.
— И наполовину сломал мне чертовы ребра! Да, он мне рассказывал. Но с чего ты взяла, что я был мертв? Может быть, ничего из этого не было нужно. Может быть, из-за того, что Тим сделал, я стал более больным.
— Нет, Джоэл. Были признаки.
— Какие, к черту, признаки?! Какой-то хвостатый парень с огнем, вырывающимся из задницы, пытался унести меня в ад?
Она вздыхает.
— У тебя остекленели глаза. Дважды ты вздохнул, но звук был какой-то неправильный. И еще одна вещь — ты это… обмочился.
— Я обоссался?! На глазах у всех?!
Керри мрачно кивает.
— Думаю, что только я заметила. Я сделала все возможное, чтобы никто не подошел достаточно близко, чтобы увидеть. Хотя тебе не стоит смущаться, просто мышцы расслабляются, когда мы…
Когда мы умираем. Я закрываю глаза. Остальные — ублюдочные лжецы. Но Керри? Если Керри так говорит, это должно быть правдой.
— Искусственное дыхание? — никто раньше не объяснял эту часть. — Еще раз, что это такое?
Она снова краснеет.
— Эм-м. Его еще называют «поцелуем жизни», но это никакой не поцелуй. Это просто передача воздуха в чужие легкие.
— Своими губами?
Румянец становится еще гуще, и она кивает.
— Иди домой, — я продолжаю лежать с закрытыми глазами.
— Я только что приехала. Папа заедет за мной только в семь.
— Прогуляешься. Тебе нужны физические нагрузки, а то ты слишком пухленькая. — она не пухленькая, она великолепна. Но я так унижен всем этим, что хочу причинить ей боль. — По крайней мере, ты можешь уйти. Я-то, блин, не могу.
