Евгений Бабушкин

Пьяные птицы, весёлые волки

Песни из-под палки

Хороший товар, можно выменять на людей

Волна первая

Я так устал, что вместо порно просматривал туры в Рим, Иерусалим, Багдад, Афины, лишь бы в тепло и к вечному, но всюду была война и втридорога.

Нашёлся Карфаген по скидке. Приятель ездил. Небо, сказал, сиреневое, но насрано у бассейна, а за холмом — чума.

Я кинул в рюкзак четыре дурацкие майки со словом «время», поспал в самолёте, проверил остаток денег — ноль — и лёг у моря. По периметру шла проволока. Но пальмы были как из мультика.

Целыми днями в отеле поили. Заливая водку газировкой, бармен пел:

— Ром-тириром! Тириром-ром-ром! Хорошо, друг!..

Последние пьяные, мы молча валялись на лежаках. И мы не удивились, когда из моря вышел, спотыкаясь, человек.

Он сказал нам «салам», а потом «бонсуар», но вгляделся в наши странные тапки и толстые лица и на хорошем русском спросил врача.

— Я дизайнер.

— Я бухгалтер.

— Я писатель.

Он засмеялся и плюнул кровью.

— Ты нарисуешь мне носилки на песке. Ты посчитаешь дырки в моём боку. А ты споёшь, пока я сдохну.

Море сделало долгое «шшш» и застыло, и я спросил, каких ему песен.

Он лёг на пляж, сказал, что всё сейчас исчезнет и что хотелось бы наоборот.

И я спел, как всё возникло.

Встал в пять, пошёл работать

Воскресенье

Уволили, а всё равно встал в пять. Пошатался по тьме, лёг обратно. Надо было как-то жить. А как жить.

Обнял себя от ужаса, не помогло.

Посмотрел в окно. Посмотрел в другое.

— Свет, — сказал.

И настал одинокий день. Пустой, пустейший совершенно.

Понедельник

Любил порядок и чтобы всё по-честному. Избегал дождя и разговаривать. Слова и капли всё не вставали как надо.

Работал уборщиком, потом уборщиком, потом уборщиком, потом старшим уборщиком — руководителем бригады.

Что-то такое зачем-то нашли в бумагах, какую-то гнусь, какой-то лаз, и уволили из порядка в хаос легко и не заплатив.

Уравняло с дождём.

А вот и хорошо, что некуда идти. Сверху ливень без конца, снизу лужа без начала. Так всё бесформенно, что и незачем идти, и не надо.

Стоял и стоял у окна, ждал в этой жиже хоть кусочек твёрдого. И на секунду появилось небо.

Вторник

В холодильнике нашлись гнилая зелень и огурец. Зелень понюхал и выбросил, огурец разломил и съел.

Стал считать, сколько осталось денег, сколько можно на них купить огурцов и сколько нужно их в день, чтобы выжить.

Выжить не получалось.

А кто-то, подумал, ездит на море. Кто-то, подумал, ездит на светлые острова.

Среда

А раньше даже писал стихи. Не хотел убирать офисы, а хотел космонавтом, а лучше астрономом, чтобы самому никуда не летать, а смотреть на них в трубу. На самом деле там, в трубе, не видно никаких деталей, а всё такое же говно, но крупным планом.

Настала снова ночь, из тучи выпали луна и звёзды. Когда-то выучил, чтоб веселить девчонок, всё небо наизусть, но всё, забыл. Вот разве что Медведица, вот звёзды с краешка ковша и до кончика ручки: Дубхе, Мерак, Фекда, Мегрец, Алиот, Мицар, Бенетнаш. В детстве верхом на Мицаре сидела совсем незаметная звёздочка, но то ли звёздочка пропала, то ли сам состарился. Не вспомнил имени — видимо, выдумал.

Четверг

Вымыл посуду. Вымыл полки. Вымыл пол. Постоял. Постоял. Постоял. Вышел. Или слишком рано, или слишком поздно. Нигде и никого.

Сквозь остатки дождя уже проступили дороги. Постоял на углу. Посмотрел наверх, увидел безымянную чёрную птицу. Птицы всегда одинаковые, как буквы. Посмотрел вниз, увидел жабу. Удивился. Давно — возможно, никогда — не видел жаб вживую.

Вернулся домой. Вымыл пол ещё раз.

Пятница

В офисе ждали мужчина и женщина. Мужчина блестел, будто его только сделали. Женщина была одета так хорошо, что казалась голой. Она пилила ногти, а мужчина ел из картонки что-то полезное, травы и семена, и задавал, жуя, вопросы.

— Претендуете на вакансию младшего менеджера по клинингу. Почему?

— Хочу порядок.

— Чем привлекла вакансия в нашей компании?

— Не понимаю вопроса.

Женщина хихикнула.

— Кем видите себя в нашей компании через десять лет?

— Через что?

— Десять лет.

— Не понимаю вопроса.

Женщина хихикнула. Мужчина вздохнул.

— Ладно. Берём. Свободны до послезавтра.

Пошёл домой, и снова было всё определённо, всё нормально, нет, не нормально — очень хорошо, всё — так! Сел на скамейку послушать мир, закрыл глаза, и под веками проступило то детское небо и та забытая звёздочка:

— Алькор!

И люди — заметил вдруг людей — обернулись на крик.

Суббота

Спал всю субботу. Думал: порядок! Написал стихи. Но, конечно, никому не показал.

И настал одинокий день.

Было так одиноко что

выходили в одном белье в одном носке

было так одиноко что

люди шли поперёк дорог

закрыв глаза.

Было так одиноко что

говорили с куском стекла в руке

говорили с куском света в руке

где ты господи

выходи на связь

это я человек у тебя в руке.

Я иду один

я иду один

я иона иуда и августин

я все те кто с тобой говорил в пути

выходи на связь

выходидиди.

А на небе вот

огоньки горят

это ты онлайн

сука ты онлайн

почему со мною не говорят

почему со мною не говорят.

Было так одиноко что они

так и шли себе продолжали ночь

продолжали ночь продолжали ночь

и настал одинокий день второй.

И сказал бог: да соберётся вода.

И стало так.

И стало так.

И надо как-то жить

в такие дни

а как жить

в такие дни.

Воскресенье

Встал в пять, пошёл работать.

Волна вторая

На севере было море, на юге пустыня, на западе фламинго гуляли по бескрайней помойке, а на востоке клубился город, похожий на кучу волшебных тряпок.

Нет ничего скучней отелей не в сезон, нет ничего прекрасней. И чтобы нас развлечь и чтобы красота была не так невыносима, затейники заводили с утра омерзительный хоровод, и мы пили так, что путали концы света.

Раненый выжил. Весь день из воды, из песков и из мусорных куч сходились другие выжившие. Они пытались даже улыбаться и говорили: «Хорошо, друг!» и совсем не больно тыкали винтовками — собирали к бассейну.

— Меня зовут Али.

Раненый вытер кровь со рта и сделал паузу, и она вышла красивой, потому что на море всё красиво.

— А эти усталые люди — мои родные. Самый первый Али был двоюродным братом Пророку. Вы тоже можете называть меня братом.

Он посмотрел на нас, на пляжный бар, на лестницу, на солнце, на много лет пустой фонтан.

— Всё это вы купили. Еду, режим, веселье. Вот в это вы бежали. От голода, хаоса, скуки. Вы сами оплатили несвободу, а кто-то даже взял её в кредит, так что считайте меня частью развлекательной программы. За воротами — прежняя жизнь. Там надо бороться за мясо, бороться за место, бороться за смысл. Там полная свобода. И я даю вам выбор. Остаться тут, где бесконечный завтрак, стрелки старых часов замирают в полдень и вечерний конкурс караоке. Или повернуться спиной ко мне и к моим винтовкам, рискнуть — вдруг не выстрелят — и выйти на чумное шоссе до старого аэропорта.

Солнце долго и нудно садилось и просто упало с неба.

— Вы свободны, — сказал Али.

Мы подумали и продолжили пить по браслетику «всё включено». Что мы там снаружи не видели, Карфаген же, край мира, обманут и ограбят.

А у фонтана сел Али и посадил меня напротив.

— Ну что же, спой.

— О чём?

— Ну, например, как ты тут оказался.