Евгений Белкин

Большая политика

— Ааа…апчхиии…, — громко, раскатисто, подобно выстрелу носовой пушки боевого корабля, чихнул Вячеслав Никанорович. Чихнул смачно, зажмурившись, сообразно своей тучной комплекции и высокому статусу.

— Будьте здоровы! Многие лета! — немедля угодливо посыпалось со всех сторон. Вячеслав Никанорович степенно вытер носовые раструбы платком размером с простыню, едва заметно признательно покачивая головой и царственно, сквозь зубы, еле слышно благодарил: «Спасибо, спасибо». При этом статусные губы особо не утруждались, обкарнывая первую и последнюю буквы, оставляя довольствоваться куцым «Пасиб».

— Слава, — простонала невеста, капризно топнув ножкой, — ты такими залпами всех гостей распугаешь. И ради Бога, заканчивай дела, мы ужасно опаздываем!

Молодая, в бежевом платье от кутюр, стояла перед большим зеркалом. Вокруг нее, словно механики вокруг болида «Формулы-1» на пит-стопе, увивались стилисты, визажисты, дизайнеры, лихорадочно нанося последние штрихи на прическу и макияж. Ее пышные телеса и легкие морщинки вокруг глаз безжалостно свидетельствовали, что титул «молодая» — лишь дань традиции, не имеющей прямого отношения к возрасту.

— Людочка, — взмолился Вячеслав Никанорович, — я только вас и жду. Дома, в неформальной обстановке, он любовно называл ее «розмаринка ты моя», смутно ассоциируя это слово с помесью розы и чего-то заграничного и возвышенного, но сейчас, среди чужих людей, жених счел неуместным столь интимное обращение.

Сторонний наблюдатель, случись такой, весьма затруднился бы как-то аттестовать невесту: миленькая в профиль — страшненькая в фас, острая на язык, но дура дурой, только взгляд зацепится за высокий рост и ухоженные, волнистые волосы, как тут же все впечатление портят толстые ноги и массивный живот. Но Вячеслав Никанорович искренно восхищался своей будущей женой, и, пожалуй, именно что любил ее, даже немного робел от привалившего счастья. А еще одно обстоятельство поднимало «розмаринку» в глазах жениха на недосягаемую высоту — Людочка была живописец, она писала картины. Правда, до сих пор большой популярностью они не пользовались, но теперь справедливость восторжествовала, по чистой случайности уже через месяц после свадьбы открывалась персональная выставка Людочки в областной картинной галерее, и это обстоятельство еще больше разогревало любовный пыл Вячеслава Никаноровича, поднимая планку до слепого обожания. Что же до ответных чувств, тут Вячеслав Никанорович, будучи крепким хозяйственником, справедливо полагал, что отношения между супругами, как и квартирный ремонт, проверяются только временем.

— Вячеслав Никанорович, ну как же так, — в комнату влетел взмыленный помощник, носитель звонкой фамилии Монеткин, назначенный по случаю губернаторской свадьбы главным распорядителем торжества, — уже закуски подали, цыгане грозятся медведя спустить, гости от нетерпения на коньяк налегают…

— Да вот, вздохнуть не дают, — хрипло, как многие толстяки, по-детски обиженно пожаловался новобрачный, мстительно указуя пухлым перстом в сторону скрючившегося за чучелом оленя высокого, худощавого человека в темном костюме, и раздраженно добавил, — давит на меня, понимаешь! Оформи ему землю, и все тут! Гегемон уездный!

— Виктор Павлович, вы в своем уме? — взвился помощник, хищно клацая щипцами для лобстеров и угрожающе нацеливая бутылку шампанского на несчастного, слившегося с пейзажем, — нашли время!

Сопротивление было мгновенно сломлено, худощавый виновато вжался в чучело и безропотно искал пути позорного отступления. Блицкриг удался, но время грозило цейтнотом. Монеткин быстро оценил ситуацию, агрессивно блеснул огромным циферблатом дорогущих наручных часов в сторону деморализованного «гегемона», затем бережно соединил изнеженную ручку новобрачной лебедушки с экскаваторным ковшом широкой и толстой губернаторской ручищи, бросил контрольный взгляд на чучело, служившее укрытием Виктору Павловичу, и увлек брачующихся в большую залу ресторана, к музыке, накрытым столам, гостям и подаркам.

Понимать же нужно обстоятельства! — уже выходя из комнаты, бросил через плечо Монеткин поверженному сопернику, — зайдите со своим вопросом ко мне через пару дней!

— Я что, я понимаю, — сокрушенно бубня себе под нос, оправдывался перед оставшейся в комнате челядью и перед самим собой Виктор Павлович, на полусогнутых спеша к выходу, — я ж только по назначению… Да кредиторы с проверкой приезжают… Еще и прокуратура возбудилась… А мне ж всего одну подпись…

В большой зале модного загородного ресторана все искрилось, переливалось и сверкало. Каждый гость — фигура губернского, а то и федерального масштаба. Возглавляли бомонд три вице-губернатора, с женами. Сидели они рядышком, были примерно одинаковой комплекции, одеты в остромодные вельветовые костюмы цвета «капучино с молоком» и одинаково причесаны. Эта троица напоминала не то былинных богатырей, не то сросшегося тремя одинаковыми туловищами в одно трехголового змея-Горыновича. Рядом с ними восседали гости из Москвы, многозначительно пожелавшие остаться неназванными (впрочем, путь от таинственного инкогнито до безапелляционного «да ты знаешь, кто я такой!» был пройден за две-три рюмки). Так же за широкими столами расположились спикер областного законодательного собрания, главный прокурор области, глава местного Автодора, начальник областной полиции и областного отделения «Единой России», глава местного филиала «Сбербанка», мэры областного центра и еще двух крупнейших городов области, яркие представители депутатского корпуса и творческой интеллигенции, глава областного УФСБ, избранные люди из мира бизнеса (включая пару безоговорочно авторитетных негоциантов), деятели культуры и многие прочие представители сливок областного общества и просто достойные люди. Лучшие делегаты общественности города и области собрались в этот вечер под одной крышей шикарного ресторана. Большинство мужчин были с дамами — как с женами, так и с «очаровательными спутницами». Итальянские костюмы, швейцарские часы, золотые оправы очков, запонки, галстуки, сережки, диадемы, бриллианты, изумруды — на каждом госте в рублевом эквиваленте было надето по годовому бюджету небольшого сельского поселения, на женах — среднего муниципального образования, на «очаровательных спутницах» иногда дело доходило до городского округа.

В томительном ожидании высокопоставленных виновников торжества лучшие люди области, удостоенные высокой чести быть приглашенными на статусное мероприятие, интенсивно налегали на закуски и выпивку. Дамы в основном фокусировались на низкокалорийных салатиках и легких алкогольных коктейлях, мужчины — на коньяке под ту закуску, что стоит ближе, но странным образом хмельны уже были все примерно одинаково. Изысканные яства на столах сменялись синхронно с музыкальными коллективами на сцене, гигантские букеты экзотических цветов переполнили собой весь угол, отведенный им, и отдельные орхидеи, каллы и лилии уже романтически плавали в устроенном рядом водочном фонтане. Вспышки свадебных фотографов слепили глаза. А впереди еще были катание на тройках, огненное шоу, выступление артистов, пляски с цыганами и салют. Атмосфера в ресторане была пропитана успехом и незадекларированной состоятельностью. Наконец, ведомые Монеткиным, вошли и уселись на свои места брачующиеся, чем вызвали шквал оваций. Музыканты очередной группы заняли позиции на сцене, и стройная солистка в блестящем, облегающем платье с длинным, чуть не до бедра разрезом сбоку чувственно затянула:

Я люблю тебя до слез,
Каждый вздох как первый раз,
Вместо лжи красивых фраз,
Это облако из роз…

Вячеслав Никанорович сладострастно улыбнулся, его глаза как-то маслянисто блеснули. «Экая… фрикаделька, — намекая на солистку, причмокнул он, оборачиваясь к Монеткину, за что немедленно получил внушительный удар локтем в бок от «розмаринки». Губернатор, не привыкший к такому обхождению, уже рывком набрал воздуха в легкие, готовясь примерно отчитать провинившуюся, но в последний момент сообразил, сделал поправку на обстоятельства, и на его лоснящемся лице расплылась широкая, самодовольная улыбка.

— Видал, — хрипло прошептал он, обернувшись к Монеткину, но кивая на невесту, — любит, стерва!

Гости по очереди принимали микрофон из рук тамады — столичной фрондирующей штучки с неоднозначной репутацией и бешеным гонораром — и, приближаясь к молодоженам, оглашали свои пожелания и вручали подарки. Разнообразием или художественной ценностью напутствия не отличались, в нашей исключительно сухопутной области в основном говорили почему-то морскими аллегориями — про «корабль семьи в бурном море» или «маленькую лодочку в бушующем океане невзгод». Невеста таяла от обилия комплиментов, в перерывах между тостами требовательно мурлыкала на ухо жениху что-то о сроках персональной выставки, а жених медленно, но верно напивался, ибо когда еще представится уважительный случай безнаказанно проспиртоваться.

— …Так пусть будет долог путь бригантины вашей любви, на котором она минует все рифы семейного, административного, уголовного и налогового кодекса! — закончил тост очередной гость — Павел Лаврентьевич, главный прокурор области. Рядом с ним, умильно улыбаясь, стояла его жена и держала перетянутый красным бантом подарок. От избытка чувств, и, будучи очень довольным собой от беззапиночно выговоренного заранее заготовленного тоста, Павел Лаврентьевич склонился к губернаторскому уху и, на правах давнего приятеля, отпустил жирный комплимент «от себя», не по написанному: «Ну, Никанорович, поздравляю! Баба- верняк! И сам ты в этом костюме с отливом просто красавец!». Уже захмелевший губернатор, достигнув высшей точки экзальтации, встал, приобнял прокурора и уже тянул трубочкой пухлые губы, норовя выйти на поцелуй, но вдруг замер и изменился в лице. Нечеткая дикция прокурора и алкогольные пары самым трагичным образом трансформировали в губернаторском сознании комплиментарную фразу прокурора в оскорбительную и скандальную: «и сам ты в этом костюме сопливом просто красавец».