Под конец доведенный до отчаяния Блэкфорд надумал сунуть парочку стяжений под уникальный по мощности пресс, лишь недавно введенный в действие. Персонал лаборатории сверхвысоких давлений (естественно, и духом не ведая о протоните) собрался посмотреть, как их детище, способное имитировать условия земного ядра, махом сотрет в порошок детские шарики ударившегося в заумь профессора.

Величественный агрегат, еще хранивший запах краски и промасленного металла, скорей напоминал сказочного исполина и как бы насмехался над людьми, всерьез решившими использовать его на такое пустячное дело.

Но чуда не случилось. Вернее, оно произошло, но только в другом смысле. Дико взвыв, пресс несколько секунд трясся, словно в лихорадке, после чего беспомощно и как-то уж совсем по-человечьи вздохнул, дернулся многотонной массой и затих, отключенный почему-то поздно сработавшим реле перегрузки.

Когда главный поршень удалось вернуть в исходное положение, присутствующие в полном смысле слова ахнули. Среди крошева из обломков наикрепчайшего сплава и того, что осталось от баснословно дорогих алмазных наковален, как ни в чем не бывало поблескивали всё те же изящные и хрупкие с виду шарики, а рабочая камера гиганта оказалась искореженной до неузнаваемости. Збигнев Жифарский, шеф лаборатории, тут же побежал к начальству просить денег на ремонт, но вместо поддержки был с треском выдворен из кабинета директора, публично обвинен в головотяпстве и в итоге оштрафован на крупную сумму.

Проклиная на чем свет стоит коллегу Блэкфорда с его дьявольскими шарами, Жифарский тут же взял отпуск и, бросив всё как есть, укатил на юг поправлять здоровье. При этом он заявил, что никогда больше не свяжется ни с одним из теоретиков и ногой не ступит в лабораторию, пока Блэкфорд не погасит половину означенной суммы.

Внутреннее строение протовещества при исследовании его под микроскопом тоже не поддавалось диагностике. При больших увеличениях структура протонита больше всего походила на аморфную стекловатую массу витрофиров и некоторых других сходных с ними веществ с неразличимой основой. Просвечивание всевозможными лучами тоже не дало положительных результатов. Шары были абсолютно непрозрачными и надежно оберегали тайну своего рождения.

В биологических пробах Ланке следов чуждых форм жизни обнаружено не было. Более того, от радиации погибла даже обычная земная микрофауна, и пробы фактически оказались стерильными в отношении активной органики.

Блэкфорд готов был кусать локти от досады — орешек оказался не по зубам. Ланке же, напротив, был крайне доволен своими результатами. Он еще больше укрепился в ранее занятой позиции и теперь лишь сочувственно похохатывал, когда профессор попадал в очередную неприятность…

Сегодняшнее заседание было пятым со дня возвращения экспедиции Хесли. В кабинете Рейдера, кроме членов комиссии и Грэгори Гривса, присутствовали еще трое: командующий местным сектором ПВО генерал Гектор Прайзер, а также специально прибывшие из столицы начальник службы космического зондирования Карл Грубер и старший советник по вопросам ПРО Арнольд Робертсон.

На столе пачки диаграмм, схемы, чертежи, фотоснимки, годографы, словом, всё то, что должно присутствовать в качестве иллюстративного материала на любом научно-техническом совете. Мониторы теплились бесцветьем, готовые в любой момент воспроизвести ход той или иной мысли, сформулировать прогноз или проверить в режиме «вирт-версии» предлагаемые к обсуждению построения.

Как только стрелки часов сошлись на цифре двенадцать, Рейдер открыл совещание. Как всегда, он был краток и предельно точен.

— Итак, мы собрались в последний раз перед тем, как наши гости отправятся домой. — Он посмотрел в сторону Грубера и Робертсона, получил от них по утвердительному кивку, после чего продолжил: — Как вы знаете, президент ждет известий, следит за ходом расследования и постоянно напоминает о необходимости скорейшего завершения дела. Сегодня нам предстоит заняться подведением итогов и определиться с причинами возникновения «Объекта». Предлагаю начать с отчета экспертной комиссии. Господин профессор, расскажите, как обстоят дела и что надо сделать, чтобы ускорить работу по исследованию протонита?

Блэкфорд медленно встал, уперся жилистыми руками в полированную крышку стола и, следуя укоренившейся привычке смотреть мимо собеседников, лишенным интонаций голосом заговорил:

— Прежде я должен признать, что обнаруженное вещество оказалось намного сложней, чем следовало ожидать. После первых опытов мы подумали, что протонит представляет собой одну из разновидностей металлического водорода. И действительно, некоторые его свойства близки к свойствам металлов. Это внешний вид, цвет, блеск, электропроводность. Но на этом сходство кончается. Металлический водород, если он существует, должен по многим признакам отличаться от того, что мы имеем в действительности. Феноменальная прочность, непостижимая устойчивость к воздействию, чудовищный удельный вес и, наконец, абсолютно неразличимое внутреннее строение настолько тонкое, что даже электронный микроскоп бессилен помочь — всё это вкупе позволило вновь вернуться к гипотезе, которая возникла еще во время экспедиции. По нашему мнению, обнаруженное вещество находится в уплотненно-деформированном состоянии, скорей всего, в одном из подвидов протонно-нейтронной формы.

Блэкфорд скосил глаза на представителей Центра, выразительно пожал плечами и замолк.

— Хорошо, — раздался из глубины кабинета начальственный голос Робертсона. — Допустим, сейчас мы действительно не можем с ним разобраться. Но тогда скажите, можно ли сохранить образцы на будущее, законсервировать оставшийся протонит или хотя бы искусственно замедлить его распад?

Профессор в ответ отрицательно мотнул головой.

— Вряд ли. Мы испробовали всё, и никакого результата. Наверное, это так же безнадежно, как, скажем, уничтожить естественную радиацию или изменить ход времени. На мой взгляд, сперва надо найти создателей этого дива, а уже потом говорить о воздействии на протонит.

— Разумно, — согласился советник и обратился к Рейдеру: — Скажите, полковник, а как обстоят дела с поисками организаторов взрыва?

Рейдер оправил безукоризненно сидевшую форму и тоже встал.

— Пока ничем не могу порадовать, господин Робертсон. Несомненно одно — они затаились и по всей видимости выжидают, когда мы ослабим внимание. Я хорошо знаю Гарсию и уверен — он не станет рисковать, пока не пройдет горячка. Но круг сужается, а вместе с тем растут шансы выхода на группу. Недавно у нас появилось еще одно перспективное направление. Удалось кое-что узнать о вертолете, который обслуживал людей Хаусмана.

— Вы его обнаружили? — оживился Робертсон.

— Еще нет. Но в ближайшее время Гривс обещает выйти на экипаж, и тогда у нас появится еще одна нить.

— Значит, эта свора уже, можно сказать, у вас в руках?

— Мне трудно что-либо утверждать, — в глазах Рейдера промелькнула хитринка, и Мелвину подумалось, что шеф знает больше, чем говорит. — Главная работа впереди. Надо подождать. А пока продолжим обсуждение.

Следующим выступал доктор. Он рассказал о результатах исследования проб, потом подверг критическому анализу все варианты космического внедрения «Объекта», а напоследок почти слово в слово изложил то, о чем поведал Мелвину на аэродроме.

— Итак, вы считаете, что появление инопланетян исключено? — спросил генерал Прайзер, до этого листавший папку с материалами по «Объекту Крейц».

— Совершенно верно! — не задумываясь, ответил доктор.

— Мне по душе ваша уверенность. — Прайзер на секунду улыбнулся, после чего вновь стал серьезным. — Но раз мы затронули эту тему, давайте и определяться с правомочностью ее постановки как таковой. Откуда, по-вашему, мог взяться диск, и как бы вы объяснили причины его не поддающихся прогнозу перемещений?

— Я связываю это с каким-то атмосферным явлением из числа тех, что еще не попадали в поле нашего зрения.

— Не хотите ли вы сказать, что и все зарегистрированные ранее НЛО тоже являются отражением редких, но вполне земных процессов?

— Пожалуй, это единственное здравое объяснение феномену НЛО.

— А не кажется ли вам, что в последнее время мы слишком часто сталкиваемся с явлениями, которые не укладываются ни в какие рамки?

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

— Почему?

— Я много чего не знаю. Но вместе с тем я готов трезво смотреть на «Объект» и на всё, что с ним связано.

— У вас есть соображения на этот счет?

— Я не берусь отрицать очевидного. То же относится и к вашему неуловимому диску. Но подумайте! Что такое радиотень? Мы часто спешим удивляться тому, что при первой проверке находит простое и понятное объяснение. Достаточно вспомнить, какие невероятные истории связывались в свое время с шаровыми молниями. Те же признаки: силовое поле, благодаря чему плазма удерживается в компактном состоянии, способность долго и недвижимо висеть на одном месте, двигаться и даже уклоняться от сближения с чем-либо. Разве не так?.. А что из этого?.. Возьмет ли кто сейчас на себя ответственность утверждать, что это движение носит организованный, осмысленный характер?

— Как знать. Может, вы и правы, — не стал спорить генерал и перевел разговор на другое: — А что вы можете сказать о так называемых фантомах?

Ланке скривился от надоевшей ему темы и, сделав над собой усилие, сказал:

— Откровенно говоря, ничего!.. И если б не донесение господина Тэйлора… До этого я был готов поверить в сон, галлюцинации, гипноз… Но теперь…

Глядя на доктора, Мелвин и на этот раз понимал его как никто другой. Он сам был шокирован (и на это опять хватило сил), когда ознакомился с донесением Тэйлора. Тогда, на базе разведчиков, он тоже ничего не понял. Как и все остальные. В памяти вновь воскресли обрывки удручающих воспоминаний: обезумевший офицер, спасающийся бегством от ужасных видений, выразительный взгляд Тэйлора, его растерянность, желание что-то сказать, чем-то поделиться. И страх… дикий страх, пробивающийся из уголков глаз, загустевший в чертах лица. Да, Тэйлор уже тогда знал о фантомах. Знал, но не говорил. Правильным ли было его решение?.. А как бы он сам повел себя в такой ситуации? Что бы сказал? А главное, как?.. Ланке вот заговорил. И что? Блэкфорд тут же выдал диагноз. Так и с Тэйлором. Мелвин хорошо помнил, как сам терзался сомнениями. Он видел перед собой стену и приходил в отчаяние от невозможности пробить ее. Но вместе с тем он не мог не испытывать и досаду на Тэйлора. Расскажи тот обо всем раньше, возможно, не было бы неоправданного риска и бессмысленной траты сил…

— И все-таки, кто может более определенно высказаться по этому поводу? — спросил Робертсон, прерывая затянувшуюся паузу.

Эксперты молчали. Желающих выступить не находилось. Все понимали: поиски ответа находятся в прямой зависимости от того, насколько успешно будет продвигаться следствие.

Это понимал и Робертсон. Выждав для приличия время, он вернулся к обсуждаемой теме:

— Хотелось бы знать, какая работа проведена по линии института Физики Земли.

Джесси расчистила центр стола и, после того как объяснила преимущество ручного расклад-перерасклада перед компьютерной разверткой, принялась безошибочно извлекать из пачек листы с диаграммами, расстилать разноцветные карты, поясняя лаконичным рассказом их смысл.

— По данным аэрокосмических съемок, «Объект» выделяется во всех видах полей. Кратер прежде всего фиксируется контрастной гравиметрической аномалией. — Она положила рядом два листа, и на одном из них Мелвин увидел густо закрашенное фиолетовое пятно. — То же подтверждается и другими видами съемок. — Она продемонстрировала еще несколько карт. — Сравнительный анализ показал, что ни один из произведенных когда-либо ядерных или подобных им взрывов не давал таких характеристик. А теперь взгляните сюда, — Джесси разложила еще одну, внушительных размеров карту. — Это совмещенные данные инфракрасной и радиолокационной съемок. Как видите, «Объект» и здесь выделяется аномалией. Но рядом с ним уже обозначилась та самая радиотень, о которой сейчас так много говорят.

Мелвин придвинулся ближе и увидел на карте правильную кляксу кратера, а рядом кружок поменьше, как бы миниатюрную ее копию. Джесси расстелила поверху цветную кальку. Всё осталось как прежде, включая тона раскраски, только кружок сместился чуть вправо и вниз.

— А вот результат повторной экспозиции через полчаса, — добавила она и указала на отпечатанный в углу листа циферблат со стрелками.

— В это время мы подходили к перевалу, — автоматически отметил Мелвин.

— Совершенно верно, — ответила Джесси. — Тень двинулась в ту же сторону и, как теперь выяснилось, на протяжении всего маршрута висела у нас над головами.

Мелвин опять вспомнил, как там, на подступах к «Объекту», ему стало казаться, будто чьи-то глаза разглядывают его, изучают, фиксируют каждое движение.

— А что было потом? — спросил он, стараясь не выдавать беспокойства.

— Потом диск исчез. Позже он появлялся в разных местах, в том числе и в окрестностях Гартенберга.

— Когда это было?

— Где-то около восьми.

— Интересно! — пробурчал Мелвин и тут же на вопросительный взгляд Рейдера пояснил: — Примерно в это время Стефан Циммер видел фантомов на берегу реки.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Карл Грубер.

— Да так, ничего. Просто я обратил внимание на совпадение перемещений этой странной тени с некоторыми столь же странными происшествиями. Кстати! — Он решил проверить одну из возникших догадок. — Когда к Тэйлору стали поступать первые сведения о фантомах?

— В семь вечера, — ответил Рейдер, на секунду заглянув в документ.

— А где в это время находился диск?

— Сейчас посмотрим, — сказала Джесси и, дотянувшись до одного из пронумерованных листов, наложила его на фотоплан.

— Подумать только! — воскликнула она, совместив границы планшетов. — Тень ложится на то место, где раньше была база Тэйлора.

— Постой, Мелвин, — отрываясь от карт, сказал Рейдер, — ты предполагаешь какую-то связь между фантомами и этой волновой заглушкой?

— Пока не знаю, — ушел от ответа Мелвин. — Просто у меня появились кое-какие мысли, и я решил их проверить.

— Однако весьма любопытное наблюдение, — заметил в свою очередь Блэкфорд. — Любопытное и, я бы сказал, многообещающее. В принципе, вполне может статься, что именно с этой радиотенью связаны кошмарные видения у Тэйлора и в Гартенберге. Что вы на это скажете, Питер?

Ланке встрепенулся и с воодушевлением поддержал его:

— Конечно, профессор! Такой поворот уже сам по себе интересен. К тому же он может содержать разгадку одной из самых непостижимых тайн.

— Каким образом? — спросил советник Робертсон, всё еще не понимая, куда клонят ученые.

— Здесь можно ожидать несколько равновероятных решений, — поразмыслив, сказал Блэкфорд. — Нельзя, например, исключать, что диск служил отражателем, а возможно, и генератором каких-то лучей, которые, в свою очередь, обладают свойством удерживать на некоторое время облик попавшего в фокус человека.

— Довольно странное свойство, если учитывать, что изображения выходили с откровенно карикатурным подтекстом, а своей вычурностью лишали очевидцев способности мыслить и говорить, — усмехнулся Прайзер, передавая папку с материалами Груберу.

— Действительно. Чем вы это можете объяснить? — в тон ему спросил Робертсон.

— Факт отражения не всегда отождествляется с точным копированием. Вспомните хотя бы эффект кривого зеркала. С его помощью можно воссоздать уродцев на любой вкус и даже похлеще фантомов.

— Но почему отражались только люди? Чем вызвана такая избирательность? Фантомы являлись в среду реальную, не призрачную.

— Вот с этим действительно сложнее, — вздохнул Блэкфорд. — И в самом деле — почему?..

— А может, биополе человека связано не только с ним лично и способно каким-то образом сохраняться вне его присутствия? — неуверенно проговорил Ланке и тут же поспешил добавить: — Естественно, при соответствующих обстоятельствах.

— Простите, а это как? — удивился Прайзер.

— Видите ли, любое закодированное определенным образом поле в принципе может быть перенесено куда угодно и воспроизведено в конечной точке так, как заложено программой. Живой пример тому — обычное телевидение.

— Что-то не улавливаю связи, — хмуро сказал Робертсон.

— Связь тут может быть только условной. Но мы, не имея достаточных оснований, не вправе исключать существование каких-то сообществ клеток или устойчивых, закономерным образом упорядоченных сгустков энергетических полей, которые функционируют самостоятельно и являются полными или частичными копиями живых, а то и вовсе умерших людей.

— Как вы сказали? Умерших?

— Если копия существует независимо от оригинала, то время ее, если можно так выразиться, жизни, может быть сколь угодно большим.

Ланке был невозмутим, как японская маска, и это окончательно сбило с толку советника.

— Но вы… Вы отдаете отчет своим словам? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Вполне!

— А последствия подобных заявлений? Вы подумали о них?

— С того момента, как появился «Объект», я передумал, пожалуй, больше, чем за всю свою жизнь.

— А что скажете вы, профессор?

Судя по всему, Блэкфорд был согласен с Ланке и не скрывал этого.

— У меня нет причин оспаривать мнение доктора Ланке, — степенно ответил он и углубился в созерцание своей бороды.

Мелвин слушал и ушам не верил. То, о чем он сам боялся думать, считал в душе профанацией, стало наконец обретать форму, дополняться пусть неожиданными, но вполне объяснимыми деталями. Сам он, наверное, не смог бы так… Но Ланке… да и Блэкфорд тоже!.. Люди, которые несколько дней назад на клочки бы разорвали любого, кто осмелился бы сказать такое… Всё перевернулось, не иначе. И не только в его сознании…

— Та-а-к, уважаемые господа ученые! — тоном, не предвещающим ничего хорошего, протянул Робертсон. — Договорились, дальше некуда! Значит, по-вашему, фантомы и привидения в известном понимании суть одно и то же?

— Ну что вы, господин советник, — сказал Блэкфорд. — Это уже крайность. А она так же вредна для дела, как и отрицание фантомов.

— И всё же ваше заключение представляется мне не совсем корректным, — отчужденно проговорил Робертсон.

— Стоит ли удивляться. Тема фантомов еще так необычна. В том числе и для нас. К ней тоже надо привыкнуть. А для этого необходимо время.

— В таком случае я не настаиваю на обсуждении этого вопроса, — отрубил Робертсон, после чего обратился к Джесси. — Вы называете этот диск радиотенью. Объясните — почему? Это действительно материальное тело или что-то другое? И потом, как оно ведет себя в других диапазонах… скажем, в оптическом?

— Абсолютно прозрачно и зрительно не выделяется…

Зазвонил один из телефонов. Рейдер безошибочно угадал аппарат. Лицо его оживилось.

— Есть новости? — спросил Робертсон.

— Да. Установлены личности тех двоих, оставшихся в очаге взрыва.

— Вот как?! — прошелестело по кабинету.

— Один из них — Джосафат Катамосто. Лицо, наиболее приближенное к Гарсии. Именно они и еще Антуан Эрнадо составляли верхушку клана. Тогда этой троице удалось бежать. В дальнейшем Эрнадо выплыл под именем Растини, а Катамосто превратился в Сьена Агуарто. Да-да, не удивляйтесь! В того самого Сьена, о котором упоминали Хаусман и Растини.