— Господин посол, я вас не совсем понимаю. О каком согласии или одобрении наших территориальных приращений идет речь? — твердо и четко сказал Корнилов. — Все земли, что мы желали получить, вступая в эту войну, а именно Константинополь и Проливы, уже давно признаны союзным правительством как наша собственность. Говоря так, я имею в виду секретный протокол, подписанный между нашими государствами в сентябре 1914 года, а также письменные заверения господ Черчилля и Клемансо от мая 1917 года о неизменности статуса прежней договоренности. Это же господин Черчилль подтвердил мне лично в своем апрельском послании.
Верховный на секунду прервался и посмотрел на француза, всем своим видом демонстрируя, что он готов немедленно подтвердить свои слова бумагами. Уже наученный горьким опытом, что у русских каждое слово подтверждено кучей документов, посол лишь изобразил на своем лице целую бурю негодования и сделал протестующий жест.
— Кроме этого, мы претендуем на земли турецкой Армении, население которой ужасно пострадало от османского геноцида и обратилось к нам с просьбой о защите и принятии в состав нашей страны, поскольку только в нас они видят истинных защитников их веры и жизни. Я думаю, господин посол, что ни у кого из нас не поднимется рука вновь отдать этот многострадальный народ под иго османов. Что же касается земель австрийской Галиции, то народ ее в 1915 году присягнул на верность русскому государству в бытность царя Николая, и поэтому мы автоматически считаем ее своей территорией.
— Конечно, господин Корнилов, Проливы и Стамбул — это ваш военный трофей, вместе с Арменией и Львовом, союзное правительство не собирается отрицать это, — нехотя согласился француз. — Я просто хотел узнать, не претерпели ли за последнее время ваши взгляды изменения?
— Нет, господин посол, они не изменились.
Получив прямой и четкий отказ, француз пожевал губами, а затем спросил Корнилова, осторожно подбирая слова:
— Возможно, есть нечто иное, что способно заставить вас рискнуть начать свое наступление раньше августа?
Слова посла повисли в воздухе. Корнилов и Алексеев сконфуженно молчали, не решаясь первыми заговорить о деньгах, и это сделал временно выбывший из разговора свежеиспеченный кавалер Почетного легиона Иванов.
— Конечно, конечно, есть нечто иное, господин посол, — несколько глуховато произнес кавказец, который к этому времени выкурил свою очередную трубку возле открытого окна и неспешно возвращался к столу переговоров. — И имя ему миллиард франков золотом.
Сказано это было столь обыденным и в то же время столь серьезным тоном, что союзники вначале опешили, а затем обомлевший посол с удивлением в голосе произнес:
— Это, конечно, шутка, господин Иванов?
— Почему шутка, господин посол? Вы спросили цену, мы вам ее назвали. Я, конечно, понимаю ваше удивление, господин посол, от столь большой цифры, но поверьте мне, это вполне приемлемая и подходящая цена за жизнь наших солдат, которые погибнут ради спасения Франции и спокойствия от людского бунта в нашей стране.
Наши воинские потери на этот день составляют около полутора миллионов солдат и офицеров убитыми и ранеными. Вдвое больше потери среди простого мирного населения нашей страны, а сколько городов и сел разрушил враг за это время, сколько материальных ценностей с оккупированных земель он вывез в свой рейх. И все это нужно будет поднимать из руин и восстанавливать в полном объеме, господа союзники. Кроме этого, нужны средства для наделения землей всех героев и ветеранов войны, а также выплаты денежной компенсации раненым, инвалидам и семьям погибших. Так что миллиарда франков на все это даже и не хватает, но, понимая все ваши трудности и потери, мы просим только его, — говорил Иванов, медленно и неторопливо прохаживаясь вдоль стола, и головы всех сидящих как по команде поворачивались вслед за ним.
— Это невозможно, — решительно изрек француз, — это просто невозможно.
Иванов в этот момент развернулся возле угла стола и так же неторопливо, держа в руке пустую трубку, направился к своему стулу. Все как завороженные неотрывно смотрели за ним, ожидая его ответа. У Алексеева от волнения вспотели ладони, он страшно испугался, что Сталин сейчас скажет что-то не то и все закончится страшным скандалом. Он уже собирался открыть рот, но с ужасом осознал, что не знает, что сказать.
Иванов между тем спокойно сел и, посмотрев невинными глазами на французского посла и разведя руками, миролюбиво сказал:
— Ну что ж, как говорит русская пословица, на нет и суда нет, господа союзники. Думаю, этот вопрос нет смысла более обсуждать.
Когда все закончилось и посольство удалилось для составления отчета, Корнилов крепко пожал Иванову руку и произнес:
— Мне очень понравился ваш экспромт относительно миллиарда, господин кавалер Почетного легиона. Я сам бы никогда не смог найти в себе силы попросить у них такую сумму столь легко и просто, как это сделали вы.
Сталин хитро прищурился и ответил:
— А я не просил у них эти деньги, я их ставил в известность.
Так проходили эти переговоры, на которых союзники в очередной раз были вынуждены признать важность роли России в своих делах. И пусть первая попытка списать долг не удалась, Корнилов слабо верил в быстрое согласие Запада скинуть эту долговую удавку с горла своей страны. Главное, был сделан задел, союзники согласились с самим фактом возможности обсуждения столь щекотливого вопроса, как финансы. Теперь все дело за генералами.
В ожидании Деникина и Дроздовского Духонин еще раз пробежался взглядом по расстеленной на планшете карте Галиции, мысленно проигрывая весь замысел Ставки наступления против австрийцев. Этот противник уже был за годы войны неоднократно бит русскими армиями, и всякий раз только пожарная помощь немецких дивизий спасала австрийскую монархию от полного разгрома.
Зная, как внимательно следит противник за всеми перемещениями в прифронтовой полосе, готовя это наступление, Духонин решил несколько изменить обычную русскую тактику прорыва обороны врага. Теперь предстояло нанести два сильных удара по вражеской линии обороны, которые после ее взлома должны будут встретиться глубоко в тылу австрийских войск. В результате этого создавался огромный мешок, в который разом попадал весь цвет австрийской армии, что при нынешнем состоянии сил Франца-Иосифа было равноценно стратегическому поражению.
Готовя этот план, Духонин намеренно отошел от уже ставшей привычной для врага наступательной тактики, предложив Корнилову на этот раз в качестве ударной силы не пехоту, а кавалерию, усиленную мощным пулеметным и артиллерийским огнем. В нынешней позиционной войне конница лишилась своего ударного предназначения, получив лишь функцию тыловой охраны. Духонин был категорически не согласен с подобным положением дел, видя в модернизированной кавалерии главный инструмент одержания будущих побед.
Кроме этого, для усиления созданных ударных группировок прорыва Ставка решила направить такую военную новинку русского арсенала, как бронепоезда двух видов. Первый, тяжелый тип бронепоезда был оснащен морскими десятидюймовыми и восьмидюймовыми орудиями, что превращало его в могучий огненный кулак, способный взломать любую линию вражеской обороны, расположенную вблизи линии железнодорожного полотна.
Второй тип бронепоезда имел облегченный вариант и был создан на основе простых вагонов, обшитых противопулевой броней, он имел на своем вооружении полевые шестидюймовые орудия и станковые пулеметы. Кроме этого, каждый из бронепоездов имел высокие платформы, укрытые мешками с песком, за которыми располагалась пехота общей численностью до батальона.
Все эти новинки чудо-техники в количестве шести поездов уже находились под Киевом в ожидании приказа для своего выдвижения к месту намечаемого удара. Командиры поездов были лично отобраны Духониным из числа тех фронтовиков, кого он сумел хорошо узнать за годы войны. Все они имели боевой опыт и были грамотными офицерами.
Размышления генерала прервал приход адъютанта Верховного подполковника Покровского.
— Ваше превосходительство, командующий Балтийским флотом контр-адмирал Щастный прибыл по вашему приказу и желает знать, когда вы его сможете принять.
— Сразу после Деникина и Дроздовского, Алексей Михайлович, сразу.
— Может, вы немного отдохнете, ваше превосходительство, на вас лица нет.
— После, голубчик, после. А пока прошу пригласить ко мне господина Щастного сразу после Деникина и Дроздовского.
Покровский послушно удалился, а Духонин уже энергично разыскивал папку со своими набросками по флоту. Благодаря энергичным действиям Щастного линкоры и броненосцы Балтфлота были полностью укомплектованы опытными экипажами. Свой первый экзамен отряд линкоров с честью выдержал под Ригой, когда огнем линкоров «Гангут» и «Петропавловск» при поддержке броненосцев «Андрея Первозванного» и «Императора Павла» была полностью уничтожена немецкая оборона, и город был взят русской армией с минимальными потерями. Корабельный огонь линкоров и броненосцев также сорвал все попытки немцев отбить город обратно, уничтожив большое число противника.
