Благодаря жарким словам, боевой дух парней рос быстро. Ближе к концу убедительной речи оратора благодарные слушатели были воодушевлены на подвиги. Готовясь к великим свершениям, они волновались, почесывались и тревожно портили воздух, обсуждая меж собой, как им раньше в голову не пришло избавиться от урода.

— Дрынами лупцевать будем? — подал голос Нэйлин, сын мельника. Парнем он был, в общем-то, добродушным, но и в нанесении побоев тоже видел свое очарование, поэтому редко пропускал хоть одну драку.

— А чего бы и нет, ежели так хочется? — Рорк зло ухмыльнулся. — Каждый должон дела делать в меру своего разумения!

«Хорошо, что была озвучена эта идея. А я вроде как и ни при чем», — подумал Рорк и подавил желание растянуть рот в довольной улыбке.

Толпа деловито гудела. Не все присутствующие претендовали на руку и сердце Амии, помимо нее в деревне были и другие девки, но чувство солидарности гнало их на подвиги.

Калека жил как-то сам по себе, в какие бы то ни было компании вхож никогда не был, да и не нужен он был никому. Странный и пугающий уродец. От такого было проще избавиться, чем принять. И этот подход к решению проблемы парням был понятен.

Стин скатал очередную козявку в шарик и метнул ее в сторону.

— Завтра вечером пойдем. Шоб все пришли! И не болтайте зря, узнаю, что кто-то проговорился, своими руками голову откручу.

Живо обсуждая предстоящее веселье, участники тайного собрания расходились из сарая во дворе Рорка. Староста, все это время подслушивающий за телегой, успел вовремя унести свое пышное тело в дом, прежде чем его заметили.

— Достойная смена растет, — довольно пыхтел Орсик себе под нос. — Пусть этот выходец из Бездны кровью умоется!

Глава Высоких Холмов так и не смог забыть пережитый страх и позор от того, что жители Высоких Холмов видели его бегущим и верещащим тонким голосом, словно он испуганная маленькая девочка. Память людей длинная, и Орсик был уверен, что над ним до сих пор посмеиваются за спиной. А сын хорошо придумал! А главное, чужими руками все будет сделано…

* * *

Разбивая в водяной туман застывшие в воздухе хрустальные капли дождя, широкое черное лезвие ножа неслось к моей груди. Миг, длящийся вечность, уступил место настоящему моменту, и листовидный клинок вспорол куртку и начал погружаться меж ребер. Благодаря искореженному и тягучему, словно мед, времени, все происходило как в замедленной в несколько раз видеозаписи. Боль пришла не сразу. И она была странной. Я ожидал всепоглощающей агонии, скручивающей тело в смертельной судороге, но это было больше похоже на эхо далекого крика, слабого и невыразительного. Вялое тупое ощущение в месте ранения и ни капли крови. Как во сне.

А затем я почувствовал, что значит быть пламенем. Жарким и неестественно ярким.

Растерянный злой вопль понесся мне во след. Но он уже не имел значения для невесомого серого пепла, которым я закружился в воздухе, все еще каким-то неведомым образом сохраняя разум и восприятие окружающего мира.

А после пришел леденящий ужас осознания того, что меня не стало…

Я судорожно набрал в отсутствующие легкие воздух для крика отчаяния и… проснулся.

Сон сразу смазался и почти забылся, оставив меня один на один с реальностью. Осталось лишь блеклое пятно, маячащее где-то на задворках сознания. Неприятное, но естественное и неотделимое.

Я осторожно выдохнул воздух, который еще секунду назад мог превратиться в мой позорный вопль. Это ж надо такому случиться! Давненько меня такие реалистичные кошмары не мучили. Интересно, что в голове как миксером прошелся кто-то. Твою же…!!!

Сознание поплыло. Мне стало очень нехорошо, когда ворох воспоминаний бессистемно свалился в мою голову и начал пытаться изобразить нечто вроде положенного порядка.

Эпизоды моей жизни с щелчками вставали в пазы, вызывая болезненные вспышки в мозгу. Моя жизнь промелькнула лавиной образов и эмоций, их сопровождающих, попутно окутывая мою обнаженную личность в прошлое оставленного мной мира и настоящее мира, принявшего меня. Наверное, окажись я в Альмарионе, будучи прежним, не миновать мне тяжелого шока, но после переноса, по какой-то причине, моя личность уснула. Был лишь некий двойник с чистым сознанием, готовый поглощать знания, не отвлекаясь более ни на что. Настоящий я пробудился только сейчас, впитав опыт и знания меня прежнего и меня нынешнего, и не скажу, что этот процесс проходил безболезненно.

Я помассировал виски, и мои пальцы увязли в склизкой массе. Сделав это неприятное открытие, я уселся на лавке, заменявшей мне кровать, и ощупал себя. Судя по ощущениям, неизвестно откуда взявшаяся слизь равномерно покрывала все мое тело, и приятного в этом было мало. Стараясь не создавать много шума, пошатываясь от слабости, я выскользнул наружу, похвалив себя за то, что недавно смазал дверные петли жиром. И, едва оказавшись снаружи, бросился к колодцу, на ходу брезгливо соскребая с себя целые пласты склизкой желеобразной массы.

Отбросив в сторону нижнюю рубаху и подштанники, я опрокинул на себя два деревянных ведра до безумия ледяной воды. Это помогло. Тягучая мерзость, имеющая в глубоких предрассветных сумерках однотонный серый цвет, отваливалась легко. Еще пары ведер хватило, чтобы очиститься почти полностью.

Когда поднимал из колодца четвертое ведро, до меня внезапно дошло, что моя кожа более не покрыта уродующими ее шрамами. Я провел ладонями по гладким щекам и пригладил довольно длинные и, на удивление, почти не спутанные, достигающие плеч, волосы. К сожалению, нигде поблизости не оказалось отражающей поверхности, но я почему-то был уверен, что мое прежнее лицо снова при мне.

Если бы я не знал, что магия — это не плод больного воображения, а другие миры вполне себе существуют, вне зависимости от мнения скептиков, я бы, возможно, воспринял это как-то иначе. Но три последних года приучили меня принимать то, что мне непонятно, как любопытную данность и никак иначе.

Головная боль заметно пошла на спад, а кусочки памяти, мечущиеся в черепной коробке, наконец-то успокоились и, как и положено, задремали на своих местах, ожидая, когда я к ним обращусь. Убедившись, что мое тело вновь в порядке, я двумя пальцами поднял с земли так неосмотрительно отброшенное нижнее белье. Ткань была основательно мокрой, с налипшей на нее грязью и сухими травинками. Простым отряхиванием ситуацию тут было не исправить. Хотя на улице было довольно тепло, с голым задом чувствовал я себя некомфортно, но и натягивать грязные портки желания не было. Пришлось приняться за спешную стирку.

Занятые делом руки думать не мешали. Гул в голове утих, и я занялся перебором своих знаний, накопленных за эти чуть более чем три года. Начал, конечно же, с периода жизни в родном мире, на Земле, и тут же выяснил, что память вернулась не полностью. Хотя основные моменты были свежи и детализированы, будто произошли только вчера, местами зияли тревожные черные провалы.

Итак, мое полное имя Вольшин Данислав Юрьевич. Фамилия довольно распространенная, отчество обычное, а вот c именем родители, кажется, перестарались. Имя имело древнерусские корни и переводилось как «тот, кому богами дана слава» или что-то вроде того. На этимологии своего имени я никогда особо не заморачивался. В быту и в кругу семьи я всегда был Славиком, кроме тех моментов, когда был в чем-то виноват. В этих случаях я превращался в полноценного Данислава, видимо для того, чтобы ощутить всю глубину ответственности за свой проступок. В старших классах средней общеобразовательной школы номер пятнадцать города Залесска, когда подростковое эго потребовало быть уникальным и единственным в своем роде, я превратился в Дана, сменив вторую часть своего имени на первую. Это впоследствии так прикипело, что и по окончании школы при знакомствах я представлялся именно так. В своей, теперь уже прошлой, жизни я был обычным парнем. Интересовался всем понемногу, но каких-то выдающихся талантов за собой никогда не замечал.

Однако все эти воспоминания были поверхностными, будто читаешь чужую биографию. Я прекрасно помнил название города и школу, которую окончил. Да и мой дом вспоминался в мельчайших деталях. А вот мои родители и младшая сестра уже присутствовали в воспоминаниях сугубо номинально. Я помнил, что они есть, но не мог вспомнить ни лиц, ни голоса. То же самое с друзьями. Сергей, Макс, Леха и многие другие стали просто именами. Ни внешности, ни каких-то присущих им особенностей. Просто плоские картинки в моем прошлом, рождающие ощущение какой-то вещи, которую забыл во время суетных сборов в дальнюю поездку, а теперь мучаешься, но не можешь даже припомнить, что же не взял. Амнезия была пугающе избирательной.

Последним воспоминанием, унесенным мной из родного мира, был момент моей смерти, если это можно так назвать. Деталей было мало. Кажется, парк, вечер, все как-то смазано. Редкий дождь. Рядом присутствует человек, который вызывает у меня негативные эмоции. Потом чей-то крик, удар листовидного вороненого лезвия в грудь и притупленная боль. Затем жар и пепел. Этот эпизод моей жизни закрывал веху существования на Земле, и мое место занял уже Крис, очнувшийся в доме Анхора.