Евгений Южин

Инженер

Часть 3. Излом

1

Теплый ветер с моря обдувал разгоряченное лицо. Близился вечер и солнце опускалось за нашей спиной в горное царство мун [Мун — народ, живущий в горах Мау. Отличаются от основного населения континента обособленным языком и выраженными расовыми особенностями — среди них наличие сильной растительности на лице, не свойственной остальным жителям. Из-за этого, Илья, как типичный европеоид, имеющий бороду, большинством аборигенов принимается за представителя этого народа.]. Внизу у подножия башни небоскреба, на крыше которой мы стояли, за узкой полосой серебристого леса и ослепительно красного пляжа лежал океан — лазурная плита, исполосованная многочисленными чертами судов, отдыхающих на якоре или ползущих по своим делам. Я уже не новичок в этом мире, но до сих пор, хотя и побывал на краю западного моря, не видел океана. Ана родилась и выросла на побережье, но и она никогда раньше не видела океан с высоты сорокаэтажной башни.

Наша птица — самодельный самолет, на котором мы пересекли горный хребет и добрались до восточного края континента, стояла прямо посреди просторной плоской крыши небоскреба. В отличии от земных зданий подобного масштаба, на крыше этого не было никаких надстроек, остатков оборудования или еще чего-нибудь подобного — просто большой ровный прямоугольник крошащегося бетона, огражденный по краям невысокой балюстрадой.

Справа от нас, на краю гигантской дуги пляжа теснился Эстраух, или, как его назвал пастух мун — Эстру. Берег от пляжа быстро повышался, взбираясь холмами к подножию близких гор. Мелкие светлые домики с плоскими крышами жались друг к другу и выписывали занятные коленца следуя за складками местности. Останки древнего города, на одной из башен которого мы совершили посадку, занимали выступающий в море широкий и плоский мыс на краю залива. Два десятка башен разного калибра теснились друг к другу своими бетонными скелетами. Для посадки мы выбрали самую высокую из них.

Когда я, уже порядком уставший, выскочил из горной долины на это месиво голых этажей без стен и окон, то по началу оторопел — так неожиданно было встретить здесь знакомый земной пейзаж приморского полиса. Только присмотревшись, стало понятно, что город мертв и то, что мы видим — скелеты древних великанов, пережившие столетия. По понятным причинам, мы не хотели афишировать наше появление, и я был рад, подвернувшейся возможности остановиться в относительной безопасности рядом с живым городом.

Я повернулся:

— Кажется, стоит заночевать здесь. А уже с утра спускаться.

Ана кивнула, не отрываясь глядя на живописный вид, несравнимый с плоскими однообразными пейзажами Мау.

— Пойду осмотрюсь, — сказал я девушке.

— Я с тобой. — оторвалась та от чарующей картины предзакатного океана.

Не знаю из чего был построен этот небоскреб, но по внешнему виду материал его перекрытий и несущих стен ничем не отличался от привычного мне бетона. Прошедшие столетия более всего сказались на крыше и краях плит этажей, подверженных воздействию солнца, ветра и осадков. Под ногами хрустел слой крошащейся бетонной крошки и белесой пыли, края межэтажных перекрытий оплыли и вблизи выглядели так, как будто их долго и упорно грызли летучие акулы, питающиеся искусственным камнем. Однако в целом, ощущения того, что могучая башня готовится вот-вот рухнуть, ничуть не было — древние знали свое дело.

По такой-же бетонной лестнице, идущей вдоль края крыши, мы спустились на этаж ниже. Многочисленные следы говорили ясно, что сооружение не было древним памятником незавершенного строительства — когда-то это было великолепное, полностью отстроенное здание. Просто, люди нового времени, наступившего после катастрофы, вынесли отсюда все, особенно дорогой металл и дефицитное стекло, а сотни лет царствования дикого ветра и дождя завершили разруху, оставив лишь голый обгрызенный скелет. Если и были тут когда-то остатки чистовой отделки или мебели, то они уже сгнили в труху и были смыты дождями и сметены ветром.

Я вспомнил грандиозные многоугольники останков древнего города под Арракисом и подумал, какие же монстры должны были подпирать небо там, на западе.

— Ань, ты помнишь мы видели останки города около Арракиса [Арракис — город на западном побережье океана, столица государства, в которое попал Илья.]? — девушка кивнула, — А, почему там не уцелело не то, чтобы целого небоскреба, но и, хотя-бы руин от них?

— Там и не строили таких башен. Я видела картинки — это были невысокие города, а те многоугольники — это не фундаменты зданий, а основы городских районов. Они пористые, как сыр — древние сначала строили такой фундамент и прятали в него все коммуникации: транспорт, канализация, вода, воздух — все, что необходимо было им для жизни, а потом уже строились сверху в частном порядке — один дом, одна семья. Вот, ты спрашивал про улицы — они там были, но под землей, в толще районного фундамента, а наверху — люди жили. У нас до сих пор так строятся — без улиц. Вот, только, под землей уже ничего нет.

— А здесь?

— Район такой — специфический. Ты же видел — горы вокруг. Там только мун живут. А тут, вдоль берега — курорты, университеты, научные школы. Земли у берега много не бывает — вот и строили такие громады. На севере есть широкие долины — там людей побольше, там и столица северной части востока — Эстхил.

Мы нашли несколько лестниц, спустились по одной из них еще на уровень — похоже, этажи копировали друг друга и проверять что там ниже, сегодня смысла не имело. Везде — пыль, бетон, песок и больше ничего. Вряд ли сюда поднимались люди за последнюю сотню лет, а если, даже, и посещали из любопытства эти башни — вроде альпинистов, то следы их пребывания уже подчистили безжалостные время и ветер с дождем.

Ночевали мы в самолете. Несмотря на то, что в нашем распоряжении был целый небоскреб — по крайней мере, его верхние этажи, и можно было найти уютный, защищенный от ветра уголок для ночевки среди лабиринтов бетонных стен, мы не сговариваясь предпочли деревянный пол самолета, накрытый одеялами, как кусочек истинного уюта и комфорта. Пустые голые пространства навевали ощущение мертвецкой, склепа, и спать среди осиротевших останков чужой жизни было странно и немного страшно.

Ночью Ана опять уходила исполнять свой таинственный ритуал сброса эмоционального напряжения. В результате, у меня шевелились волосы на руках от неведомо откуда взявшегося статического электричества, и воняло горелым камнем. Я ничего ей не сказал, лишь молча помог забраться в самолет, когда она наконец-то вернулась. Сделал вид, как если бы речь шла о естественной надобности — ведь вежливые люди в таких случаях не расспрашивают, как оно прошло и все ли в порядке. Похоже, для нее мое поведение оказалось непривычным — во всяком случае, когда мы уже улеглись — каждый у своего борта, она вдруг встала, наклонилась и чмокнула меня в щеку, тут же юркнув обратно.

— Теперь, спи! — было сказано тоном, не терпящим возражений, и я честно попытался подчинится.

Великолепие приморского утра одарило нас фантастической красоты восходом и свежим морским воздухом. Мы, не торопясь позавтракали, упаковали те вещи, которые считали нужными носить при себе и начали спуск. Еще во время завтрака, я расслышал далекие голоса людей. Перегнувшись через балюстраду, я всмотрелся в неширокие поросшие деревьями проходы между башнями. Внизу сновали люди. Ни один из них не смотрел наверх, и я подумал, что внизу идет своя жизнь, никак не связанная с появлением нашего самолета.

Сорок этажей — это, доложу я вам, непросто, даже когда вы спускаетесь. Чем дальше мы продвигались по бетонным пролетам, тем сильнее я ощущал, что вскоре нам предстоит возвращаться обратно. На уровне пятого этажа башня раздавалась в стороны, образуя что-то вроде уступа, широким балконом опоясывавшего все здание. Кроны деревьев здесь уже поднимались гораздо выше, и я подошел к краю, чтобы рассмотреть жизнь, бегущую, судя по звукам, внизу.

Нижние два этажа соседних башен оказались оборудованы стенами и окнами, явно построенными не древними — неуклюжая кладка, бревна, штукатурка. Рядом с некоторым дверьми висели разноцветные флаги — местный аналог и вывески, и рекламы одновременно. По улицам шли прохожие — немного, но целеустремленно, стояла пара повозок, разгружавшихся каким-то товаром. Я подумал, что дальнейший спуск может оказаться затруднен — вряд ли местные будут рады незнакомцам, появившимся в их квартирах или магазинах с чердака. Но все обошлось — пролет лестницы, по которой мы спускались, ничто не преграждало. Просто, на втором этаже по сторонам появились стены и закрытые двери. Мы немного постояли, ожидая не появится ли кто из них, но все было тихо и мы беспрепятственно вышли на улицу.

Еще наверху, за завтраком, я мучал девушку расспросами об устройстве местной жизни. На Земле появление на территории чужого государства нелегально грозило скорыми проблемами, если только вы не мексиканский эмигрант в Штатах — где родственники и диаспора не бросят вас на произвол судьбы. Да и то, если речь шла о начале двадцать первого века — судя по нашему опыту пребывания на Земле, там сейчас и муха с чужим ДНК не пролетит.

Мои расспросы забавляли девушку — через них она как-бы знакомилась с реалиями Земли. Здесь же, по ее словам, все обстояло намного проще — границ, как таковых, не существовало. Точнее, доступная сухопутная граница между восточными государствами и западными, была в наличии только где-то далеко на севере — и как там все было устроено, Ана не знала. В остальном все связи осуществлялись по морю, и движение граждан через порты шло беспрепятственно. Совсем другое дело — товары. Именно их наличие строго контролировалось государством и во всех крупных морских городах имелась таможня, главной целью существования которой был грабеж купцов. Так как мы не собирались заявляться на рынок и торговать импортом, то и доказывать легальность ввоза чего бы то ни было, нужды не было. Была только одна проблема с нашим пребыванием здесь — скелле [Скелле — в древнем языке существительное со значением «искусство, умение». Накануне Второго Поворота — название женского монашеского ордена, широко распространенного на Мау, члены которого занимались медициной. После Второго Поворота, когда все выжившие со способностью к искусству были вынуждены присоединиться к ордену, стало наименованием всех людей с даром вообще.]. Местное отделение ордена в пух и прах разругалось со своим родительским центром на западе еще в туманном прошлом. Хотя, формально, никаких препятствий к посещению чужой территории скелле не было, в реальности, обнаружив чужака, что те, что другие, не преминут, что называется, взять заложника. При этом гражданские власти стараются в разборки магов не лезть и последние этим активно пользуются. Короче — нам следовало любыми способами избегать внимания местных скелле. Не говоря уже о том, чтобы демонстрировать им наш летательный аппарат. Местные славились гораздо большей консервативностью в отношении артефактной магии и не преминули бы воспользоваться этим. На нашей стороне был тот факт, что на востоке скелле, вообще, было намного меньше. Ана сказала, что весь орден тут едва ли превышает сто человек и при этом все они — монашки. Никаких маути, как на западе, здесь нет. Если ты маг, то ты — скелле. Если ты скелле — ты монах, точнее — монахиня. Без исключений. Пользуясь малочисленностью местных сестер, мы надеялись избежать общения с ними.