— Мрьян, здравствуйте. Я ваш новый инструктор, меня зовут Вадим Александрович, — сказал голый.

— Я вас не знаю, — сказал я. — И я не Пинуй и не Мрьян.

После этого мой собеседник стал стремительно покрываться волосами, как и тот, что стал тараканом. При этом он зазывал кого-то на неведомом языке. Я подумал, что это язык майя.

Одновременно с этой мыслью в помещении появилась большая крыса. От страха я онемел. У меня на теле начали появляться мурашки, и их рост никак не останавливался. Скоро каждая стала размером с божью коровку, им стало тесно на моем теле, и они начали разлетаться. За считанные секунды на мне не осталось ни кусочка кожи и мяса… Я сидел в одних костях. Я хотел приказать костям кинуться за улетающими мурашками, но у меня не было рта, он стоял отдельно на моем черепе. Вдруг крыса приказала, чтобы я не боялся, напугав меня еще больше. Откуда она меня знает? Нет, она меня не знает, она просто сказала так, как будто знает, успокаивал я себя. Пощекотав меня усами, крыса прыгнула на потолок и прилепилась к нему животом. Крысы странно устроены: при внезапном шуме или щелчке ловят паралич. Их тельца на доли секунды замирают в том состоянии, в котором их застал звук. Потом они как бы передают этот страх земле, подпрыгивая на сантиметр, а иногда и на два. Странная крыса… Почему она прилепилась к потолку? Я понял. Потому что она очень большая. Я раньше не видел таких крыс. Может, очень больших крыс подбрасывает на потолок? Может, она полетела, чтобы сожрать мои мурашки? А как же кости? Надо что-то придумать, я без мурашек не смогу вернуть на место свой рот. С одними костями тело жить не может — это очевидно. Я хотел что-то сказать, но снова не смог. Взяв костлявой кистью свой рот с черепа, сказал крысе, убежавшему куда-то таракану и голому человеку — Вадиму Александровичу:

— Все, я пошел к Сереже, у нас с ним была назначена встреча. Верните мне мои мурашки, пожалуйста.

* * *

Открыв глаза, я увидел веревки на теле. Я был привязан к тому самому ржавому стулу, что и несколько минут назад. А может, не минут? Меня привезли в Китай — это я помню, но как и почему я тут?

— Нам все известно. Говори! — вывел меня из прострации несильным ударом в челюсть тот, которого я прозвал Ли.

Нужно было снова сканировать ситуацию. Итак, почему он бьет не сильно? Мой взгляд наткнулся на царапину. На ней запекшаяся кровь. Я часто дрался и знаю, как выглядит кровь, и знаю, через какое время она осыпается. Кровь запеклась, но не осыпалась после перелета. Парни говорят на харбинском диалекте. Они похожи на горилл, почему? Я вспомнил круассан. Это не китайцы. Точно не китайцы.

— Ты все рассказал уже. Тебя застрелить? — надменно и грубо спросил Ли.

Мне стало страшно. В голове какая-то каша — какие-то остатки галлюцинаций бегали по сознанию, не отпуская его в реальность.

— За что?! — крикнул я по-китайски.

— Прощай, — ответил Ли, и они оба вышли.

Как прощай? Меня окутал страх, я не понимал, что происходит, что и кому я наговорил и как вообще сюда попал. Мне стало холодно и хотелось пить. Руки затекли, и тело ныло. Мои мысли были размазаны, мне хотелось привести их в порядок, но это получалось с трудом. Мучила жажда, и я заорал изо всех сил:

— ПИИИИИИИИИИИИИТЬ!

За моей спиной раздался звук, издаваемый дверным засовом. Я не мог оглянуться, поэтому просто выдохнул в ожидании того, что случится дальше.

Дальше прозвучал выстрел…

* * *

Я очнулся.

— Леша, здравствуй, — услышал я голос Минина.

— А вы молодец, Алексей, стойко держались, — раздался, как звук падающей на камни гильзы, голос Доктора.

Методику консервации памяти мне преподавал седой дед, которого мне представили без имени, просто «Доктор». А меня ему как Алексея, и не больше. Никто из тех, кто со мной работал — ни доктора, ни преподаватели, ни инструкторы, — не знал про меня ничего настоящего.

— Правда, молодец, Леш, иди сюда, — пригласил Сергей Анатольевич.

Только сейчас, освободившись от пут, я понял, что это была очередная проверка на вшивость, страшная, но закаляющая и тело, и дух. Я не был ни в каком Пекине, все происходило в Москве. Та крыса, прилипшая к потолку, голый человек с волосатым лицом и таракан остались верными слугами моего сознания навсегда.

— Теория для теоретиков, а мы — практики, — произнес Доктор, разливая по рюмкам водку.

Я сидел на месте, где до этого был Ли. Скамья холодная — его задница ничуть ее не нагрела.

— Твой мозг в бессознательном состоянии не выдает никакие секреты, их как бы не существует в твоей голове, — сказал Доктор, и мы, чокнувшись рюмками, выпили.

— Вода? — с изумлением спросил я.

— Да, Алексей, вода. После таких стрессов с алкоголем нужно повременить, — сказал Доктор, расплываясь в улыбке.

— Если меня будут прессинговать подобными методами, что я буду говорить? — с интересом спросил я.

— Твои сегодняшние воспоминания будут для твоего мозга самыми яркими в бессознательном состоянии. Под действием любых транквилизаторов, LSD или каких-то других психотропных препаратов ты будешь всегда видеть одну и ту же картину… Теперь тебе не стоит этого бояться.

— Ясно. А если я с ума сойду? Такое возможно? — задал я вопрос и Минину, и Доктору.

— Нет, это невозможно. — Доктор смотрел в глаза и был весьма убедителен.

Здесь, в этой холодной камере, где только что мое сознание программировали от «взломов», здесь, где меня каждый день учат врать и пользоваться людьми, взгляд в глаза, конечно, не является гарантией правды. Доктор соврал, ему соврали, все кругом врут, и для того, чтобы отличать правду ото лжи, нужно было постоянно развивать интуицию и чутье.

* * *

После окончания Российского государственного аграрного университета им. Тимирязева и школы ГРУ мне присвоили звание старшего лейтенанта и приписали к третьему управлению — страны Азии.

Разговор о моем будущем состоялся в кабинете Владимира Георгиевича Никифорова — генерала, курировавшего в ГРУ закордонную работу. Несмотря на возраст (Никифорову было около семидесяти), он выглядел прекрасно. От него — высокого, с твердой спиной и сухим, жилистым телом — исходила мощь, и, конечно, за его широкими плечами чувствовался колоссальный опыт. Мы с Мининым сидели за столом напротив генерала. Сначала Владимир Георгиевич похвалил за отличную учебу, дал понять, что я нужен ГРУ, и подтвердил то, что меня хотят отправить работать в Китай. Генерал моментально считал сомнение в моих глазах.

— Послушай, — сказал Никифоров. — Я знаю, что у тебя болен отец. Знаю, что у тебя есть девушка. Но если отбросить эмоции — болезнь твоего отца может длиться и 10, и 15 лет. Нужны будут деньги. Ты не забывай, что мы не только просим тебя служить на благо страны, но и будем щедро оплачивать твою работу. Ты когда-нибудь задавался вопросом о том, сколько у тебя вариантов стать обеспеченным человеком с твоим образованием? И вообще о том, кем ты будешь?

— И я задавался, и мне задавали…

— Твоя любимая учится, у тебя нет ничего, кроме комнатушки в общаге. А так ты сможешь сейчас выстроить базу для вашего будущего, помочь отцу легче перенести болезнь.

— Логика в ваших словах, товарищ генерал, конечно, есть…

— Ну хоть на этом спасибо, — усмехнулся Никифоров.

— Ну Назаров… — пробурчал недовольный моей наглостью Минин.

— …но я нужен им рядом, — продолжил я. — Родителям поддержка, Кате — мужчина.

— Ладно, Алексей, давай начистоту. — Никифоров резко сменил тон на серьезный. — Для себя ты решил, что хочешь этим заниматься, сразу. И ты это прекрасно знаешь. Мы бы не занимались уговорами, если бы не были уверены в том, какой ты человек и что подобная служба придется тебе по душе. И главное, хоть это звучит и очень высокомерно, но ты сейчас действительно нужен стране. Второго человека, обладающего набором твоих знаний и навыков, просто нет.

— Хотите сказать, что это мой долг?

— Если ты так чувствуешь, то — да. Как говорил Николай Константинович Рерих: «Защита родины есть защита своего достоинства».

Повисла тишина.

— Ну что мы тут в рюшечки играемся, Назаров? — вздохнул генерал.

— Я с Родиной.

С легкой улыбкой Никифоров перевел взгляд на Минина:

— Минин, вы почему его не научили думать быстрее?

— Думать быстро он и сам умеет. А быть порядочным человеком мы его не отучали.

— Ясно. Не волнуйся, первая командировка меньше чем на год. Готовьте документы. Послезавтра рейс.

* * *

Мы провели ночь с Катей. Утром, когда я провожал ее до университета, я сообщил ей о командировке. Она посмотрела мне в глаза. Погладила внешней стороной ладони по небритой щеке. Снова повисла тишина. Как-то слишком высокий концентрат этих тяжелых молчаливых пауз на отрезок времени, ей-богу! Катя коротко поцеловала и улыбнулась.

— Добегу сама, ладно? — Она сказала это с наигранной легкостью и поспешила в сторону учебного корпуса.

Я смотрел, как ее волосы развевались, а рука периодически трогала лицо в области глаз.

Дома я встретил отца в отличном расположении духа. Было видно, что он не врал, когда говорил, что хорошо себя чувствовал.