Я выпрямился. У нас все родственники напрягаются, когда дедушка читает стихи, потому что он зорко поглядывает на слушателей, и не дай бог кому-нибудь зевнуть или почесаться.

Дед надел очки, откашлялся и начал:

«С победою глупость вновь к власти пришла,
За шлагбаум народы она развела.
Уж Рузвельта нет, а наследник далек
От мыслей Франклина. И Черчилль завлек
Его Фултонским планом —
Восток обуздать —
Агрессивный блок НАТО в Европе создать.
Но двойственна палка — и вот уж ответ:
ВОС из Варшавы шлет НАТО привет.
Запад и „Сэм“ не сумели понять,
Что буфер хлыстом не должно заменять.
Советский Союз играл важную роль.
Для них это было, как на рану соль.
Совсем очевиден стал давний их план:
Рассеять в пространстве всю расу славян.
Блок братских народов развеять, как пух,
Впитавших давно героический дух…»

«Вот дает дед, — с гордостью подумал я, — ничего не понятно! Так бы даже Пушкин с Лермонтовым вдвоем не сумели, а деда мой — запросто!»

— Деда, это тебя в армии научили такие стихи писать? — спросил я.

— Нет, это божий дар, — ответил дед, снимая очки.

— Классно, — сказал я.

— Что классно?! — закричал дед, — Ты же не понял ни черта!

Но потом успокоился и сказал: «Вот подрастешь, подучишься и тогда поймешь…»

Обед и чтение стихов утомили деда, и он задремал на диване, укрыв лицо газетой. А я от нечего делать пускал по квартире самолетики. У деда на столе лежала стопка бумаги. И я сделал много самолетиков. На одних нарисовал звезды, на других немецкие кресты и пускал. Один из самолетиков летал лучше других. А потом он застрял на шкафу. Я тихонько взял стул, приставил его к шкафу, встал и потянулся за самолетиком. Там я нащупал еще деревянную шкатулку.

Я взял ее тоже. Посмотреть. В шкатулке было несколько писем, перетянутых резинкой, золотое кольцо и завиток золотистых волос, завернутый в бумажку, и еще монета с орлом на одной стороне и каким-то дядькой в профиль на другой. Тяжеленькая. В общем, ничего особо интересного. Солнце уже стало отражаться в старом трехстворчатом зеркале, и я совсем заскучал, пуская самолетики, когда один из них клюнул носом газету, которой дед накрыл лицо. Дед заворочался, проснулся и посмотрел на меня строго. «А ты что здесь делаешь? Ах, да…» — сказал он. «Долго я спал?» «Ты спал деда, как египетский фараон, целую вечность» — сказал я.

Дед взял со стола пачку папирос и стал искать спички.

— Деда, вредно курить, ты же сам доктор, понимать должен… — сказал я.

— Да, ты прав, — сказал дед.

— А почему куришь?

— Дурак, вот и курю. А ты будь умнее, не начинай, — дед чиркнул спичкой и вышел на балкон.

— А ты на войне ведь был? — спросил я его.

— На какой? — ответил он, не оборачиваясь.

— Ну, на той, с фашистами.

— Господи! Мне семьдесят лет будет. Посчитай сам, мог ли я быть на той войне. Или теперь в школе и арифметику не учат?

— Ну, а на какой же ты был?

— На разных. Ты и стран таких не знаешь.

— И ты людей убивал?

— Да ты что, Славка, очумел? Я же доктор. Я раненых оперировал.

Потом мы с дедом пошли в магазин покупать торт. Дед покупает торт, только когда я к нему приезжаю. Я просил еще купить мне жвачку и «сникерс», но дед посмотрел на меня сверху, нахмурив брови. Мы ужинали, потом пили чай с тортом. Потом опять сели играть в шахматы. Я спросил: «А когда же обои будем клеить?» «Не отвлекайся, — сказал дед, — тебе шах!» И когда я положил своего короля на доску, похвалил: «Молодец, на сорок втором ходу!» «Ты что, считал?!» «Не нарочно, само отложилось…» — сказал дед.

— А зачем ты шкатулку трогал? — спросил он, только сейчас заметив на столе деревянную коробочку, которую я снял со шкафа.

— У меня самолетик на шкафу застрял, вот я и снял его вместе с ней.

Дед кивнул, видно было, что он не сердится.

— А что там за монета?

— Монета? — дед открыл шкатулку. — А… Это золотой червонец, николаевский.

— Что, правда из золота? — Я взял подержать и заново стал рассматривать монету. Я никогда не видел золотых монет. — А это кто?

— Ну там же написано — император Николай второй.

— Русский?

— О господи… Японский!

— А можно мне ее взять?

— Чего захотел, — усмехнулся дед. А потом сказал: — Подарю, когда ты у меня в шахматы хоть раз выиграешь.

— У тебя выиграешь…

— А ты постарайся. Поучись.

Дед встал, подошел к шкафу, открыл дверцу и достал книжку:

— Вот, когда прочитаешь всю — выиграешь у меня.

Книжка была старая, автор иностранец, какой-то Левенвиш, но с русским именем Григорий Яковлевич. А напечатана аж в 1957 году. Наверное, еще при этом императоре Николае Втором.

Потом мы стали готовиться ко сну.

— Иди в коридор, вычисти хорошенько ботинки себе и мне, потом в ванную — чистить зубы, — велел дед.

Перед сном дед читал мне вслух книжку про следователя, какого-то комиссара Мигрень, как он по желтым перчаткам нашел преступника. А потом я уснул.

Смертельная болезнь

— Ну что, поклеили обои? — спросила мама, когда я на следующий день вернулся домой.

— Дед не захотел, — сказал я.

— Я же говорил, — сказал папа маме.

— Ну а что мне, все бросить и в свой единственный выходной… — стала говорить мама.

— У тебя половина недели выходных, — выговорил папа четко.

— Нет, это ты все дни дома сидишь!

— Я дома работаю!

— Ох, скажите, пожалуйста! — воскликнула мама.

— А когда жил Николай Второй? — быстро спросил я, видя, что они начинают ссориться. Я думал, что смогу их отвлечь.

— Что? При чем здесь!? — крикнул на меня папа.

— Ты где это брюки вымазал? — крикнула мама.

А я, и правда, поиграл немного в футбол с пацанами, прежде чем идти домой.

— Это я в футбол чуть-чуть… — честно сказал я.

— Кто тебе разрешал? Ты стал неуправляем!

В результате у мамы разболелась голова, и меня отправили в аптеку.

Я зажал деньги в кулаке и стоял на перекрестке, дожидаясь, когда зажжется зеленый сигнал светофора. Все было как-то все равно. Вообще.

В аптеке было пусто и светло от белых прилавков.

— Дайте мне что-нибудь от болезни Крейцфельда — Якобса, — сказал я, высыпав горсть монет.

— Что?! — уставилась на меня аптекарша.

— Да все равно. Что у вас есть.

— Мальчик, кто тебя послал за лекарством?

— Никто, — сказал я, — у нас в детском доме было обследование, я слышал, как они сказали, что у меня болезнь Крейцфельда — Якобса.

— Как!?

Я пожал плечами и улыбнулся. Аптекарша оглядела меня, задержавшись взглядом на выпачканных брюках.

— Завтра нас отправляют в больницу, но я хотел уже сегодня купить что-нибудь, чтобы быстрее поправиться, — сказал я.

— А сколько вас заболело?

— Да всего трое, — ответил я. — Это ерунда, не то что зимой, когда у нас все гриппом болели.

Я снова посмотрел на деньги, высыпанные горстью на блюдечко в полукруглом окошке.

Аптекарша пождала губы.

— В нашей аптеке нет такого лекарства, — сказал она.

— Ну, ничего, — сказал я, — тогда дайте что-нибудь от головы, ужасно болит по ночам.

Аптекарша дала мне красную коробочку с таблетками. Я сунул ее в карман.

— Подожди, — сказала она, — вот возьми еще, — протянула мне клубничные леденцы.

— Спасибо, у меня больше денег нет, — сказал я.

— Бери, бери, — ответила она.

— Я стану спортсменом, — сказал я аптекарше на прощанье. А она только смотрела не отрываясь, как я шел к двери.

Я вышел из аптеки и положил в рот два леденца. Светофор опять горел красным. Я улыбнулся. У папы есть диск с сериалом про врачей, я оттуда много слов запомнил.

А это было самое легкое, потому что у нас в классе учится Борька Крейцфельд, страшный драчун, кстати.