— А если отозвать с фронта опытных пилотов из воюющих частей?

Сталин чуть прищурился, глядя на мою реакцию.

— Я считаю, что это несвоевременно, — глядя ему в глаза, ответил я, — Опытные лётчики пусть передают свой опыт другим. Они нужнее на своих местах.

Видимо, мой ответ понравился хозяину кабинета. Сталин задумчиво повертел карандаш в пальцах и прямо спросил:

— Вы, товарищ Копьёв, сможете сформировать и подготовить к боям такую эскадрилью?

— Да, товарищ Сталин, смогу.

— Ну что же, — Сталин встал из-за стола, подошёл к нам с Жигаревым и протянул мне руку, — действуйте, товарищ капитан.

Я пожал протянутую мне крепкую ладонь.

— Извините, товарищ Сталин, но я младший лейтенант.

— Есть мнение, — чуть заметно усмехнулся Сталин, — что товарищ Сталин хорошо разбирается в воинских званиях Красной армии. Сроку вам пять дней на всё. Этого времени должно хватить, ведь не дивизию формируете. По истечении пяти дней вы должны вылететь на фронт.

— Спасибо, товарищ Сталин, — я всё ещё держал его ладонь, — но не меньше двух недель.

— Что?! — Сталин от неожиданности даже забыл, что всё ещё пожимает мне руку. — Вы, товарищ Копьёв, знаете, какое положение на фронтах?! — чуть повысил он голос и сильнее стиснул мне руку.

— Именно поэтому я прошу на подготовку две недели, а не полтора-два месяца, — тоже чуть усилил нажим я. — Одна эскадрилья пока погоды не сделает, а лётчикам надо слетаться друг с другом и освоить новые тактические приёмы. Нам и так в эти две недели спать придётся не более четырёх-пяти часов в сутки. А вот после мы таких дел наворотим, что асы Геринга будут просыпаться ночами в холодном поту и с мокрыми подштанниками.

Мы с минуту мерились со Сталиным взглядами, всё ещё сжимая ладони друг другу. Жигарев стоял рядом ни жив ни мёртв. Он вообще не ожидал, что я себя так поведу с Верховным главнокомандующим.

— Наглец, — произнёс Сталин, отпуская мою руку. Я тоже ослабил хватку. — Наверное, потому и герой, что наглец. — Он прошёлся по кабинету. — Хорошо, пусть будут две недели, начиная с сегодняшнего дня. Надеюсь, теперь вы, товарищ Жигарев, уложитесь в срок? — обратился он к главкому ВВС.

— Уложимся, товарищ Сталин, — вытянулся перед вождём Жигарев.

— Есть ещё кое-что, товарищ Сталин.

Я всё же решился выдать кое-какую информацию из будущего.

— Что ещё? — чуть раздражённо спросил Сталин.

— Когда я после курсов авиатехников ехал к месту службы, то в поезде моим соседом был один старик. В руках он всё время держал какую-то большую и толстую книгу, аккуратно завёрнутую в материю. Я попросил посмотреть её, и он разрешил. Это был ещё дореволюционный атлас. На его развороте была карта Российской империи, а на ней нанесено несколько значков. Я спросил, что это за значки, и старик рассказал мне, что ещё задолго до Империалистической [Имеется в виду Первая мировая война.] он был участником нескольких геологических экспедиций, а значки обозначают места нахождения месторождений алмазов.

— Алмазов? — удивился Сталин. — Мне докладывали, что на территории СССР нет и не может быть таких месторождений.

— Возможно, в неразберихе Гражданской войны сведения об экспедициях были утеряны, но тот старик рассказывал вполне уверенно. Одно из мест нахождения алмазов находится близ Архангельска, так что проверить будет не так и сложно.

— Вы, товарищ Копьёв, можете вспомнить, где именно были отмечены эти самые месторождения?

— Не с точностью до метра, но смогу, товарищ Сталин. У меня хорошая память.

Сталин отдал распоряжение, и вскоре на столе лежала карта СССР. Карандашом я отметил примерное местонахождение алмазов в Архангельской области и будущий город Мирный [Город Мирный — алмазная столица России. Своим существованием и названием город обязан открытию в 1955 году кимберлитовой трубки «Мир».]. Заодно пояснил, что про Архангельск помню достаточно точно, а вот координаты алмазов в Якутии — только приблизительно.

— Это не проблема. — Сталин задумчиво смотрел на карту, дымя своей легендарной трубкой. — Если там действительно есть алмазы, то отыщем. А этого вашего попутчика вы больше не встречали?

— Нет, товарищ Сталин. Разговор был вечером, а наутро, когда я проснулся, его уже не было. Вероятно, сошёл где-то с поезда.

Меня всегда забавляло в книгах о попаданцах то, с какой уверенностью и точностью они показывали на карте, где есть нефть, золото, алмазы, уран и прочее. Да попросите сотню человек, окончивших школу лет десять назад, показать это всё на карте и, пожалуй, только пара человек что-либо вспомнят. Мне же в своё время довелось недолго послужить под Архангельском, и у нас в полку прапорщик из БАО [БАО — батальон аэродромного обслуживания.], из местных, матерился, говоря, что мы ходим буквально по алмазам, а элементарных вещей купить не можем. От него я и узнал про архангельские алмазы. Ну а про Мирный знал и так.

После этого меня отправили в приёмную ожидать своего главкома.

Уже в машине Жигарев снял фуражку и, достав платок, вытер пот со лба и шеи.

— Ну ты, капитан, и наглец, — покачал он головой. — Так с товарищем Сталиным ещё никто не разговаривал. Он так и сказал, что ты самый нахальный молодой капитан ВВС. Но ты ему понравился, так что цени. Приказано оказать тебе всю возможную помощь. Однако помни, что теперь ты на виду и в случае чего падать будет ой как больно.

А я лишь усмехнулся про себя. Очень скоро, буквально в октябре месяце, когда немцы будут рваться к Москве, генерал армии Апанасенко [Апанасенко Иосиф Родионович (3 [15] апреля 1890 — 5 августа 1943) — советский военачальник, генерал армии (1941). В июне 1943 года И. Р. Апанасенко после многочисленных просьб о направлении в действующую армию был назначен заместителем командующего войсками Воронежского фронта. Выезжал в части и на передовую, руководил частями во время боевых действий. Во время боёв под Белгородом 5 августа 1943 года был убит при авианалёте. Н. С. Хрущёв вспоминал, что пролетел один самолёт, и брошенная им бомба разорвалась далеко, но осколок попал точно в Апанасенко. При нём нашли записку, в которой он клялся в верности Коммунистической партии. Памятный разговор со Сталиным состоялся в октябре 1941 года. Уже в конце разговора Сталин поинтересовался, сколько в распоряжении Дальневосточного фронта имеется противотанковых пушек. Апанасенко ответил (пушек, кстати, было немного). И Иосиф Виссарионович приказал отправить пушки для обороны Москвы. Реакцию генерала присутствовавший при этом Борков, первый секретарь компартии Хабаровского края, описывает так: «И тут вдруг стакан с чаем, стоящий напротив Апанасенко, полетел по длинному столу влево, стул под генералом как бы отпрыгнул назад. Апанасенко отскочил от стола и закричал: „Ты что?! Ты что делаешь?! Мать твою так-перетак! А если японец нападет, чем буду защищать Дальний Восток? Этими лампасами?! — и ударил себя руками по бокам. — Снимай с должности, расстреливай — орудий не отдам!“ Я обомлел. Пронзила мысль: это конец, сейчас позовет людей Берии, и погибнем оба». Однако Сталин конфликтную ситуацию быстро замял и сказал: «Успокойся, успокойся, товарищ Апанасенко! Стоит ли так волноваться из-за этих пушек? Оставь их себе».], командующий Дальневосточным фронтом, будет матом орать на Сталина в ответ на приказ отправить под Москву противотанковую артиллерию. И при этом Сталин не только не отдаст приказа расстрелять дерзкого генерала, но и оставит того в прежней должности и всегда будет ценить.

Моё выступление по радио очень понравилось начальнику Главного политического управления РККА армейскому комиссару 1-го ранга [Армейский комиссар 1-го ранга — высшее воинское звание в Красной армии и Военно-морском флоте СССР для военнополитического состава.] Льву Мехлису [Мехлис Лев Захарович (1 [13] января 1889, Одесса — 13 февраля 1953, Москва) — советский государственный и военно-политический деятель, генерал-полковник (29 июля 1944). 21 июня 1941 года назначен начальником Главного политуправления и заместителем наркома обороны. С 4 по 12 июля 1941 года — член Военного совета Западного фронта. С 10 июля 1941 года — заместитель народного комиссара обороны СССР. По итогам его деятельности на Крымском фронте директивой Ставки № 155452 от 4 июня 1942 года Мехлис был понижен в звании на две ступени, до корпусного комиссара, и снят с поста заместителя наркома обороны и начальника Главполитупра.].

Едва я успел зайти в штаб ВВС, как мне передали, что звонили из Главпура и просили подойти к ним. Получив разрешение от Жигарева, я направился туда. Появился хороший шанс решить один вопрос.

Дело в том, что Гайдар уже несколько раз жаловался, что его не отпускают на фронт в действующую армию. Вот я и решил попросить направить его в формирующуюся отдельную эскадрилью на должность комиссара. Он ведь всё равно не усидит дома и под любым предлогом сбежит на фронт, где и сложит голову, как это было в моём прошлом. А так у него есть реальный шанс уцелеть. Глядишь, и вправит мозги внуку [Внуком Аркадия Гайдара является Егор Тимурович Гайдар — российский либеральный реформатор, государственный и политический деятель, экономист, доктор экономических наук. Один из основных руководителей и идеологов экономических реформ начала 1990-х в России. В 1991–1994 годы занимал высокие посты в правительстве России, в том числе в течение шести месяцев (июнь — декабрь 1992 года) был и. о. председателя правительства. Принимал участие в подготовке Беловежского соглашения. Под руководством Гайдара начался переход от плановой к рыночной экономике, были проведены либерализация цен, реорганизация налоговой системы, либерализация внешней торговли, начата приватизация. Один из ключевых участников событий со стороны правительства во время Конституционного кризиса 1993 года и прекращения деятельности Съезда народных депутатов и Верховного Совета России. Организатор антивоенных митингов во время Первой чеченской войны. Основатель и один из руководителей партий «Демократический выбор России» и «Союз правых сил». Руководитель фракции «Выбор России» в Государственной Думе первого созыва (1993–1995) и депутат от фракции СПС Думы третьего созыва (1999–2003). Принимал участие в разработке Налогового кодекса, Бюджетного кодекса, законодательства о Стабилизационном фонде.].

В Главпуре меня хотел видеть сам Мехлис. Он долго расспрашивал меня о моей, то есть Копьёва, жизни до войны, об учёбе в аэроклубе и жизни в детдоме. Под конец я всё же смог высказать свою просьбу.

— Гайдара? — удивился Мехлис. — Он же неоднократно лечился в психиатрических клиниках [Гайдара демобилизовали из РККА с диагнозом «травматический невроз», который развился вследствие повреждения спинного и головного мозга после ранения осколком шрапнели и неудачного падения с лошади в 1919 году. В анамнезе, «составленном со слов больного», было отмечено, что болезнь проявилась во время сражений с белогвардейцами в Енисейской губернии: «Тут появилась раздражительность, злобность. Появилось ухарство, наплевательское отношение ко всему, развинченность… Стали появляться приступы тоскливой злобности, спазмы в горле, сонливость, плакал». Затем Гайдар неоднократно лечился в психиатрических клиниках. Он постоянно испытывал резкие перепады настроения. Сохранились воспоминания о том, что он несколько раз резал себя бритвой, и только своевременное вмешательство близких и врачей спасало его от неминуемой смерти.]. Его даже из партии исключали в двадцать втором году. Зачем он вам? Как писатель и корреспондент он проявил себя, конечно, очень хорошо, но не думаю, что как комиссар он будет на своём месте. Мы подберём вам надёжного, проверенного товарища.

— Видите ли, товарищ армейский комиссар первого ранга, товарищ Сталин поручил мне сформировать не совсем обычную эскадрилью. И комиссар у нас тоже должен быть не обычный. Я бы даже сказал, с некоторой…

Я замялся, подбирая слова.

— С придурью, — усмехнулся Мехлис. — Ну что же, я вас понял, товарищ Копьёв. Будет вам Гайдар, если, конечно, он сам согласится. Но это уже ваше дело — его уговорить.

Было видно, что Мехлис потерял всякий интерес к разговору.

Решив все вопросы и попрощавшись, я из приёмной Мехлиса позвонил Гайдару домой и сказал, что скоро приеду для важного разговора.

Едва услышав моё предложение, Гайдар издал нечто похожее на вопль индейцев, отправляющихся за скальпами бледнолицых, и едва не пустился в пляс. Пока он носился из комнаты в комнату, собирая какие-то бумаги и вещи, я подошёл к его супруге Доре Матвеевне, которая стояла в дверях кухни и утирала платком слёзы.

— Вы же знаете, какой он шебутной, — обратился я к ней. — Всё равно сбежит на фронт и попадёт в какуюнибудь переделку. А у нас в авиации и дело будет ему по душе, и шансов уцелеть значительно больше, чем в пехоте.

— Он уже собирался добровольцем уйти на фронт, — кивнула она в сторону бегающего из комнаты в комнату мужа. — Это даже хорошо, что он будет с вами, Илья. Он о вас очень хорошо отзывался.