С каждой минутой идти становилось тяжелее. Мы лихо преодолевали открытые участки горного леса и тут же застревали в зарослях шиповника. Благоухание дикой герани сменялось горьким ароматом чемерицы и удушливым запахом преющих листьев. Я потела в колготках и толстовке, и ко мне липли всякие мушки, слепни. Ветки шиповника умудрялись через рукава расцарапать руки. Царапины зудели, я расчёсывала их и боялась отстать от шагавшей впереди Вихры, но подлесок малость поредел и начались каменные уступы. Мы взобрались по ним, и в лицо задул ветер — я поглубже вдохнула приветливый, не отравленный сложными испарениями воздух.

Взглянув на Вихру, я вдруг осознала, что всё это время она шла в коротеньких шортах! На её ногах, словно выкованных из меди, не было ни пятнышка, ни малюсенькой царапины — ничего! Кожа осталась неправдоподобно гладкой и только чуть лоснилась от пота. Рядом с Вихрой я стояла, как потрёпанный заяц перед статуей какой-нибудь греческой нимфы. Ну или фракийской, если у фракийцев вообще были статуи. Настя выглядела не лучше меня. Она умудрилась расцарапать нос, перепачкать пальцы в чём-то липком, и мы вдвоём с одинаковым недоумением смотрели на ноги Вихры. Она заметила наше внимание и улыбнулась, а когда из зарослей вырвались Гаммер с Глебом, позвала идти дальше.

Теперь мы петляли между валунами. Прозревшее солнце припекало, в мокрую спину дул ветер, и я не понимала, холодно мне или жарко. То набрасывала, то снимала капюшон. Заглаживала волосы за уши, подхватывала их крабиком. Они всё равно рассыпа́лись влажными прядями по лицу, и я завидовала Насте, затянувшей волосы в тугой хвост. Я бы тоже затянула, но знала, что хвостик мне не идёт.

В небе показалась птица с заострёнными крыльями и светлым пузом. Она явно выискивала добычу и нами не интересовалась, а я вспомнила, что тут водятся всякие редкие стервятники вроде египетского, и постаралась её сфотографировать. В конце концов, мы ведь отправились в орнитологическую поездку, и я должна была время от времени сбрасывать в семейный чатик подходящие снимки. Вихра сказала, что это пустельга, а египетского стервятника мы, если повезёт, встретим повыше.

— Куда уж выше… — выдохнула я.

Мы выбрались на обзорную скалу. Усыпанная мелким камнеломом, она частично заросла сухими кустиками, но обзору ничто не мешало, и перед нами во всю ширь простёрлась долина Арды с блестящей на солнце речной водой, густыми участками леса и прямоугольниками пашен. Сверху я увидела, что Арда в жаркую июльскую пору течёт измельчавшая, обнажившая каменистые островки и заторы из плавниковых деревьев, а ещё увидела, как хорошо старые маджаровские домики вписываются в цветущую низину.

Вершины Моминой скалы, под которыми мы стояли, были западной кромкой кальдеры. Ска́лы её восточной кромки, нависшей над глубоким меандром Арды, назывались Кован Кая. Там гнездились большинство местных птиц, и простого туриста на Кован Кая не пускали, а родители Вихры, работавшие в природоохранном центре, иногда к ним поднимались. Вихра немножко рассказала о работе своего папы и попутно объяснила, где тут в открывшейся панораме Гюргенские холмы, где Патрон Кая с её мозаичными скалами, где Чёрная скала с дикими кошками, а где ближайшие границы с Грецией и Турцией. Меня как-то больше интересовал обещанный указателем Каменный гриб, но спросить о нём я поленилась.

Вихра вывела нас на пунктир едва намеченной тропки, точнее того, что от неё сохранилось, и мы вновь пошли на подъём. Минутой позже Гаммер заметил в кустах ржавый стенд с выцветшим плакатом. Начисто выбеленное полотно прежде наверняка говорило об истории Моминой скалы, и если горную библиотеку в самом деле оборудовал Смирнов, то местечко он выбрал удачное: доступное, некогда популярное и в то же время скрытое, преданное забвению. Интересно, сколько законов он нарушил? Вряд ли ему официально разрешили построить библиотеку на охраняемой природной территории.

Пунктир тропки прекратился. Опять начались заросли, теперь уж совсем непроходимые. Вырываясь из дикого шиповника, мы следом продирались через упрямый орешник, огибали скальные ложбины и закладывали петли, чтобы по верхушкам каменных гряд обойти наиболее гиблые места, куда не рисковала сунуться даже Вихра. Затем наш путь лёг по громадным базальтовым глыбам. Мы взбирались по ним, как лилипуты по ступеням, высеченным для Гулливера. Ну ладно, глыбы были не настолько высокими, но я карабкалась на них с натугой. Гаммер при случае подавал мне руку, и я особо не вредничала — позволяла вытянуть меня на очередной уступ, хоть и чувствовала себя безвольным мешком с картошкой. Настя и Глеб поднимались куда бодрее, ну а Вихра взлетала с такой скоростью, словно была невесомой и лишь ловила попутные порывы ветра.

Наверху обозначились зубчатые скалы вершин, и ступени помельчали. Среди них попадались совсем низенькие, шаткие. Я вздрагивала, когда базальт ощутимо кренился под моим весом, а в Гаммера, напротив, вселился дух горного козла, и он передвигался прыжками с валуна на валун, пока его не окрикнула Вихра.

Библиотека была уже близко, но Вихра призналась, что точного подхода к ней не помнит. Мы без толку шатались из стороны в сторону, ползали по расщелинам, потом спрятались от солнца под скалой и объявили обеденный привал. Вихра, Гаммер и Глеб быстренько перекусили и убежали искать библиотеку, а мы с Настей ели не спеша. Посыпа́ли кукурузный хлеб солью и чабрецом, кусали его, следом кусали сыр из овечьего молока и запивали чаем. Пушистая мордочка Тоторо улыбалась мне со стенки термоса, и я чувствовала себя как никогда довольной, хотя чай получился невкусный — заваренный по рецепту Вихры: с добавлением горных трав и острого перца, который по-болгарски назывался «люта чушка».

— Пьём чай с лютой чушкой, — сказала я.

Настя свирепо хрюкнула в ответ. Мы рассмеялись и, подложив под голову рюкзачки, легли на тёплую каменную плиту.

Я засняла на видео, как богомол грациозно ползёт по крепкому стебельку и перебирается на жутковатую паутину. По краям обычная, к центру она становилась плотной, а в са́мом центре зияла чёрная дыра, уводящая под камень. Когда богомол задел паутину, из дыры выскочил паук, и они, затаившись, уставились друг на друга. Я ждала хоть какой-то развязки, но задремала.

Поспать мне, конечно, не дали. Глеб отыскал библиотечную пещерку. Входом в неё служил узенький проём между двумя глыбами, и его частично преграждала сушина, закаменевшая под солнцем и увитая петлями чахлого вьюнка. Обнаружить проём было трудно. Тем студентам из Софии повезло, и я гадала, зачем они вообще сунулись внутрь.

Четырёхметровые глыбы венчались плоской базальтовой нашлёпкой, она поросла стелющимися кустами, а выше подниматься было некуда — там лишь кричали ничем не сдерживаемые горные ветры, — и Настя с Гаммером обсуждали, сколько сил потрачено на то, чтобы занести сюда строительные материалы, а сушина их, кажется, совсем не смутила! Нет, я бы не поручилась, что её приволокли рабочие, но в моей голове отчётливо зазвучали строки из «Веды»:

Проходи, велит, через лес,
Где найдёшь ты дерево засохшее,
Под ним находится потайная пещера;
В пещере сидит девушка всемирная красавица.
Тут поднялся юнак Орфей
Да пошёл через лес,
Где увидел сухое дерево,
Ветви ему заслонили потайную пещеру,
С трудом он пещеру разглядел.

«С трудом он пещеру разглядел»!

Всё верно!

Покосившись на Вихру, я сдержала радость. К тому же допустила, что среди кустов тут, на вершине, действительно каким-то чудом выросло одинокое дерево. Само. Измученное ветрами, оно повалилось прямёхонько на проход в неглубокую пещерку. Почему бы и нет? Да и в головоломке Смирнова не было ни слова о засохшем дереве, это уж я выцепила его из «Веды». Вот только за последние полгода, разгуливая по лабиринту мертвеца, я как-то перестала верить в совпадения. Оставалось посмотреть, какая там из себя в пещерке лежит всемирная красавица и чем она поможет в поисках сокровищ.

Вихра позволила Гаммеру первому опуститься под сухие ветки и проскользнуть в расщелину. Включив на смартфоне фонарик, Вихра поторопилась за ним, а следом поторопились и мы с Настей. Глеб замкнул цепочку.

Мы попали в тесный коридор. Настя предрекала мне скорую встречу с призраком, стерегущим про́клятые книги, приставляла к подбородку фонарик и пыталась изобразить то ли дух озлобленного библиотекаря, то ли актрису из «Ведьмы из Блэр». Фильм нас в своё время заставил посмотреть Гаммер, и ничего страшного там не было, но я предпочла бы его не вспоминать.

Когда Настя угомонилась и продвинулась вперёд, я наконец увидела, что стены коридора на половину высоты выложены коричневым кафелем, а выше, как и сводчатый потолок, покрыты растрескавшейся штукатуркой. На полу в шахматном порядке лежали серые и чёрные квадраты кафеля. Высветив их фонариком, я замерла. Опустилась на колени и провела по кафелю ладонью. Смахнула нанос мелкого лесного сора. Убедилась, что пол чёрно-белый.

Судя по голосам, Настя с Гаммером и Вихрой добрались до библиотеки, я же продолжала, зачарованная, водить ладонью по плитке.