Глава вторая

Фракийская автомагистраль

Продвинуться по головоломке Смирнова нам помогла «Веда славян». Точнее, за нас тут продвинулись другие охотники за сокровищами. Они предположили, что строчка «обителью того, чей голос заставлял умолкнуть соловьиных птиц» указывает на Орфея, и процитировали на одном из форумов двенадцатую песню «Веды». В ней рассказывалось о рождении Орфея:

Сама птица соловьиная лопалась от злости,
Так завидовала дитю знаменитому.

В древности жило немало сладкоголосых певцов, однако мы с Настей, Гаммером и Глебом не сомневались, что в головоломке речь идёт об Орфее, и ухватились за эту наводку. К тому же в «Веде» нашлась вторая подсказка:

Девушка есть для тебя в лесной земле, в пещере,
Мать её полюбила Златого солнца,
Да и она светится, как солнце!
Пещера, где она сидит, есть тёмная темница,
Девушка ту пещеру освещает,
Пещеру она и греет как девять солнц!

Лесная земля, тёмная темница и девять солнц упоминались в головоломке — совпадение очевидное! Это, конечно, здорово, но что дальше? С «дорогой древних» было проще: из всех вероятных гробниц Орфея лишь одна располагалась неподалёку от вероятной рощи Диониса с фракийским оракулом, и мы вычислили протекающую между ними реку Арду. А где, на какой карте искать «тёмную темницу»?

Другие охотники за сокровищами наверняка вдоль и поперёк прошерстили «Веду славян», но я не поленилась купить её на «Алибе». Понадеялась отыскать в ней хоть малюсенький намёк на то, что́ нашему детективному отделу делать в Маджарове, и открыла перед вылетом из Калининграда.

Дохристианский эпос, уводящий к тому далёкому времени, когда славянские племена впервые заявили о себе в Родопах, — звучит внушительно! Не хуже финской «Калевалы». Правда, о последней нам рассказывали в школе, а про «Веду» я раньше не слышала. И неспроста. Выяснилось, что её в позапрошлом веке записал фольклорист Стефан Веркович. Ну записал, и ладно, да только он со своим эпосом отправился на археологический съезд в Казань, и там его обвинили в шарлатанстве. Вроде бы выяснилось, что «Веду» он сочинил сам и лишь выдал за сборник древних песен. Не знаю, так ли это, но мой интерес к ней ослаб.

Источники, надо признать, Веркович указал сомнительные. Песни ему помогли записать «некий пастух», «некий дед», «некий болгарин» — и множество других «неких». Примечание к одному из источников меня особенно порадовало: «Знаменитый старик знал около ста песен, но не мог их переписать, потому что на него ночью напали некие разбойники, которые его посекли на части вместе с его сыном». Нет, история жуткая, но примечание прозвучало забавно.

Ещё больше повеселили комментарии переводчика. Они, конечно, были современные, и Веркович тут не виноват, однако после них я уж совсем не воспринимала «Веду» всерьёз. Нет, ну правда! Переводчик с самым что ни на есть умным видом заявлял, что славяне унаследовали технические устройства Атлантиды и по берегу Дуная гоняли на реактивных автомобилях, пуляли во врагов огненными снарядами вроде противотанковых ракет и летали на доисторических реактивных самолётах, которые «поднимали одновременно тысячу коров и в бочках тысячу вёдер вина», — вот какими могучими были наши предки!

Гаммеру, ясное дело, эта чепуха понравилась. Дай ему волю, он в комментариях упомянул бы и славянских наноботов. Впрочем, Гаммер правильно сказал: не так важно, верю я записям Верковича или нет. Пусть историки выясняют их достоверность. Нас интересовало лишь то, что Смирнов использовал «Веду» при составлении головоломки. Поэтому я взяла её с собой в Болгарию. Читала в аэропорту, в самолёте и сейчас, ночью, тоже открыла. Уснуть всё равно не смогла — разнервничалась перед завтрашним отъездом в Маджарово.

Пролистала песни, посвящённые Орфею. Они не особо отличались друг от друга. Всякий раз старый царь молил Бога о наследнике, получал наследником Орфея, а потом брался найти ему жену. Орфей рождался недоношенным — на четвёртый месяц беременности, — что не мешало ему тут же хвататься за свирель и петь громким голосом на зависть соловьиным птицам. И да, едва родившись, он расправлял крылья, которые почему-то росли у него под мышками. А жену он, четырёхмесячный, требовал непременно такую, чтобы у неё лицо сияло, а косы доставали до земли. Вот, собственно, и весь сюжет. Ну ещё там семьдесят царей по любому поводу бросались танцевать в хороводе. Танцевали по две недели без отдыха и дивились, какой хороший Орфей со своими крылатыми подмышками и какая у него хорошая жена. Всё. И это — на сотню страниц!

Что здесь считать дополнительной подсказкой или прямым ключом к головоломке Смирнова, я не знала, хотя среди прочего встретила и довольно конкретные ориентиры. Например, в двенадцатой песне мудрый змей объяснял Орфею, где искать возлюбленную:

Проходи, велит, через лес,
Где найдёшь ты дерево засохшее,
Под ним находится потайная пещера;
В пещере сидит девушка всемирная красавица.

Я допускала, что сундук с золотом лежит в такой вот потайной пещере, но что с того? Нам теперь бегать по Родопам в поисках засохшего дерева? Чудесный ориентир для лесистых гор… Интересно, польских школьников Смирнов тоже заставлял читать «Веду славян», когда гонял их по макбучным квестам? Вряд ли. Уж наверняка подсовывал им что-нибудь попроще.

Раздосадованная, я захлопнула «Веду» и этим разбудила Настю. С ходу пожаловалась ей, что у Верковича все главные красавицы заняты только тем, что сидят в пещерах и ждут, когда за ними придёт будущий муж.

— Негодяй! — сонно возмутилась Настя. — Несите мой «Твиттер», буду его отменять.

До рассвета оставалось меньше часа, но спать по-прежнему не хотелось, и я достала книжку об Орфее, купленную у букинистов на Мусоргского незадолго до вылета из Калининграда. В ней болгарский исследователь Никола Гигов взялся подробно расписать биографию Орфея, и поначалу всё шло неплохо. Я с интересом читала, как Орфей бродил по Родопам, выпиливал из черепашьего панциря корпус лиры, делал из коровьих жил струны. Потом он полюбил Эвридику и захотел стать звёздным небом, чтобы разглядывать её во все небесные очи, то есть возмечтал получить несколько тысяч глаз, хоть и подозревал, что всё равно не сможет вдоволь налюбоваться своей Эвридикой. Немножко странно, но, конечно, романтично. Я даже всплакнула от мысли, что бывает такая любовь. Ну ладно, не всплакнула, но в глазах чуточку защипало. А вот дальше… Дальше пошло-поехало.

Выяснилось, что Орфей, живший в тринадцатом веке до нашей эры, ездил читать научные лекции в Египет, в Тибет, в Перу, а ещё он был великим лекарем, и сам Гиппократ плагиатил его рецепты, как Гомер плагиатил его стихи. И да, под конец жизни Орфей овладел могущественным знанием, которое предпочёл спрятать от современников, и оно до сих пор лежит спрятанное то ли в Тибете, то ли в Перу, и не совсем понятно, в чём это знание заключается. Я бы не удивилась, узнав, что речь идёт о чертежах доисторических самолётов и противотанковых ракет. Или о запечатанной в керамические сосуды армии израильских наноботов…

Я напрасно мучила себя псевдоисторическими книжками. Ничуть не продвинулась в решении головоломки. Гаммер называл её уравнением. Говорил, что нужно подставить ориентиры вместо переменных, как мы подставили реку Арду вместо «дороги древних людей», однако уравнение Смирнова было чересчур сложным. Тут даже мой папа не справился. До того как заняться филокартией, он преподавал историю в университете, а дальше «дороги древних людей» не продвинулся. Правда, не слишком усердствовал — посчитал, что я подсунула ему обычную задачку из интернета. Я не призналась родителям, что ищу сокровища, и чувствовала себя немножко виноватой.

В общем, на головоломку мы особо не рассчитывали и делали ставку на дополнительные подсказки. По версии Гаммера, старик Смирнов наугад разослал их, когда понял, что перемудрил с окнами чужого мира. Или не наугад. Как бы там ни было, в октябре, то есть через полгода после публикации в «Дженник Полски», я получила конверт с загадочной открыткой и решила, что её отправил кто-то из посткроссеров, а спустя пару месяцев мы с Настей, Гаммером и Глебом убедились, что марки, штемпели и даже отдельные слова таинственного послания — это набор подсказок, ведущих к сундуку Смирнова.

Марка с виноградом «рубин Кайлышки» намекнула на Болгарию в целом, марка с Орфеем — на Родопы, марка со стервятником — на муниципалитет Маджарово, а притворная подпись «я таджик» — на одноимённый город Маджарово, до Первой мировой называвшийся Ятаджиком. И мы вычислили, что подсказки не просто дополняют головоломку — они её дублируют! Из них складывалась упрощённая карта сокровищ, и я хотела вновь пробежаться по ним, но уснула. Так и легла на книгу об Орфее, а через два часа меня растолкала Настя. Пора было выдвигаться в путь.

Я совершенно не выспалась, но утром папа забросал меня сообщениями в «Вотсапе» и настроение немножко улучшилось. Уплетая на завтрак свеженькую баницу, я с улыбкой прочитала, как папа ворчит на маму. К его ужасу, она вдруг полюбила гречку. Дома третий день подряд ели гречневую манку, гречневые макароны, гречневые котлеты со льном, всякие полезные для желудка гречневые хлебцы, ну и саму гречку, как простую, так и зелёную, от которой папу воротило больше всего. Он скинул мне гифку с пофиолетовевшим миньоном, чем окончательно меня развеселил. Ещё папа написал, что у нас почти завершился ремонт и к моему возвращению строители поменяют весь шиндель, а главное, признался, что самую малость отредактировал мой школьный доклад о филокартии, показал знакомому редактору из «Открытого письма», где сам частенько печатался, и ждал, что осенью на его страницах появится моя первая публикация.