Моя легенда Васю не удивила. А что, может, к нему с такими вопросами не один я хожу? Он вытащил из металлического ящика, огромного как шифоньер, толстый журнал, но в руки мне его не дал — вот они, зануды! — а стал смотреть сам.

— Тебе который? — спросил он через некоторое время блуждания по страницам.

Ого! У меня, оказывается, не одно ружьишко сюда сдано было.

— А давай оба на всякий случай, — рискнул ответить я, надеясь, что их там не окажется три.

И ничего плохого не произошло. Вася заложил двумя линейками нужные страницы в журнале и передал его мне. Оказалось, что первый случай был вообще не про то: вдова сдавала ружье на реализацию в связи со смертью владельца. Это на порядок увеличивало мои шансы на нужный результат во втором случае. К нему я и перешел.

Бурмагин Сергей Александрович, 1946 г. р.

Проживает ул. Ленина, д. 132, кв. 28.

02.05.1976 г. административный арест 15 суток. Указ ПВС РСФСР от 26 июля 1966 года.

Дальше шли неинтересные мне на этом этапе сведения о ружье. Дата изъятия — двадцатое мая. Я прикинул — получился самый разгар весенней охоты. Да, болезненное дело для заядлого охотника. А участок-то не мой. Значит, скорее всего, в майские праздники товарищ совершил мелкое хулиганство и схлопотал пятнадцать суток. А дальше по накатанной: в картотеке нашли, что он владелец оружия, и начальство по каким-то своим резонам поручило провести экспроприацию стороннему участковому. Что ж, обычное дело. Кстати, мужик-то хоть и не с моего участка, но почти сосед мой. Живет на улице Ленина, а это от моего общежития минут десять-двадцать неспешной ходьбы.

Я старательно заполнил ненужный мне теперь акт, подписал сам и дал Васе расписаться. Тот поставил витиеватую закорючку — не по-узбекски ли? — и аккуратно написал сверху листа: «Копия». Ну не зануда ли?

Душевно поблагодарив разрешителя, я удалился.

Бинго! Пока все идет так, как надо.

Глава девятая

Участковый под прикрытием

Значит, что мне известно про моего потенциального душегуба? Фамилия и адрес. Пятнадцать суток дают нечасто, а если дали, стало быть, заработал. И про ружье, которое я изымал, тоже знаю.

Теперь — а что я не знаю? А я не знаю, что это за человек. Теоретически мог он свои сутки заработать случайно, а сам по себе — милейший человек. Я ведь могу и ошибаться. Не факт, что человек решил отомстить участковому за изъятие ружья. Получается, надо его проверить по месту жительства.

Общеизвестно, что лучшим другом участкового инспектора являются бабушки у подъездов. Понимаю, что полученная от них информация не может стать доказательством ни для прокуратуры, ни для суда, но нам этого и не нужно. От нас, как правило, требуют предоставлять характеристики некоторых граждан, а кто этих граждан лучше всего может знать? Правильно, бабушки, которые целый день сидят у подъездов, чешут языками и от пристального взора которых не укроется ничего. Ни очередной хахаль Нюськи-парикмахерши, ни фингал, поставленный своей супруге тишайшим Федором Михайловичем (не Достоевским, а инженером с ЖБИК), ни пьяный дебош старшеклассников. А также и то, что жилец исправно здоровается с бабками, выносит мусор и ни разу не был замечен в нетрезвом виде. Или замечен, но так, по мелочи.

Кто-то мне скажет, что маньяки по месту жительства характеризуются положительно. Не спорю. Но сколько их, маньяков-то, существует? Я за свою практику встречал лишь двух.

Череповецкие бабульки отличаются разнородностью социального состава и происхождения. Здесь имеются и коренные черепанки, помнившие если не городского голову, то установление Советской власти, есть бывшие «вербованные», переехавшие в город после войны и принявшие участие в грандиозной стройке. Есть и те, кого дважды переселяли из собственных жилищ: первый раз, когда заливали Рыбинское водохранилище, а во второй, когда из-за строительства новых микрорайонов деревянные дома шли под снос. Имелись и бывшие деревенские бабульки, которых дети перевезли в Череповец, чтобы получить квартиру побольше.

Что характерно, при разном уровне образования и достатка старушки уживались друг с другом. И, что очень важно для участкового, каждая из них отмечала какую-то деталь, оставшуюся незамеченной для товарок.

Самое лучшее — проводить оперативно-розыскные мероприятия «по гражданке», под прикрытием какой-нибудь сугубо мирной профессии: слесаря-сантехника, сотрудника СЭС, инспектора по охране окружающей среды, а еще лучше — журналиста. Увы, такое не всегда удавалось, потому что форменная одежда для участкового обязательна, а бегать туда-сюда переодеваться бывает просто некогда. Да и стремно так шифроваться на своем-то участке, где тебя каждая собака знать должна.

Но сейчас, будучи на больничном, я мог себе позволить прийти на улицу Ленина в гражданской одежде. Участок-то все равно не мой, не узнают. Есть, разумеется, вероятность, что кто-то из особо глазастых бабулек признает во мне милиционера, приходившего изымать ружье у гражданина, но это маловероятно. Одно дело — человек в форме, совсем иное — гражданское лицо.

Решив, что нынче я побуду фотокором, одолжил у соседа Валентина фотоаппарат. Вспомнил даже, что когда-то давным-давно я у него его одалживал. Даже марку вспомнил — «Смена 8-М». Правда, тот предупредил, что разрешает отснять не больше трех кадров, а если больше, то придется компенсировать всю пленку. Ну, мне и трех кадров за глаза и за уши.

Искомый дом, второй подъезд. Около подъезда, как водится, лавочка, на которой сидят три бабушки. На первом этаже список всех жильцов, проживающих в подъезде. Никакой тебе защиты персональных данных. Но список мне не нужен, потому что я и так знаю, что гражданин Бурмагин проживает здесь.

Бабульки, приметив чужака, насторожились.

— Добрый день, — улыбнулся я бабулькам, демонстрируя свои зубы. Заметим, еще нелеченные!

— Добрый… Добрый… — прошелестела скамейка.

— А я с «Ударной стройки», — сообщил я. — Внештатный фотокорреспондент. Вот хожу, фотографирую наши дома, подъезды.

«Внештатный фотокорреспондент» — понятие растяжимое. Это может быть кто угодно. Но зато вызывает доверие.

— Можешь и нас сфотографировать, — предложила бабулька в белом платке в горошек.

Я еще разок улыбнулся, еще шире, и щелкнул кнопкой футляра, демонстрируя желание запечатлеть всю троицу, но две оставшиеся бабушки заахали:

— Куда нас снимать-то? Не готовы мы…

Ну да, ну да. Даже пенсионерки предпочитают, чтобы их фотографировали при всем параде. У одной-то платок был нарядный, а у второй и третьей — повседневные.

Я только пожал плечами и присел рядышком. Первый контакт налажен. Приступаем к следующему этапу.

— Конкурс в городе намечается — фотография самого лучшего дома и самого дружного подъезда. Хожу вот, дружный подъезд ищу. У вас как?

Эх, какую хрень я несу. Самый дружный подъезд. Это как?

— А что у нас? У нас как у всех, — запереглядывались старушки.

— Никто не пьет? Не скандалит? Я что-то про жильца из двадцать восьмой квартиры слышал…

— Из двадцать восьмой? Это ты про Серегу Бурмагина, что ли? — хмыкнула бабуля в белом платке.

— Не уверен, — пожал я плечами. — Я только про квартиру слышал, а уж кто там живет, не знаю.

В разговор вступили и другие бабушки. Но я теперь не фиксировал, кто и что сказал, а только слушал.

— Так в двадцать восьмой Серега-то и живет. Раньше-то с ним его жена жила, Полинка, да двое деток, а теперь он один.

— Да где один-то? Кажий вечер к нему собутыльники шастают. Надо бы участковому сказать.

— Так чего про Серегу-то говорить? Раньше-то мужик как мужик был, пил, как все, по праздникам да по выходным, жену свою пальцем не трогал. А как по весне запил да жена ушла, совсем с катушек сошел. Все лето пьет, вроде уже и с работы уволили, а ведь хороший работник был.

— Ага, жена детей забрала, а сама в Шексну уехала, к отцу с матерью. Серега уже два раза туда ездил, а Полька обратно ни в какую возвращаться не хочет. А у Польки отец в колонии работает, обещал, что если еще раз зятя увидит, так прямо сам его в колонию и отправит.

— А Серега-то от батьки своего покойного ружье имел. Как весна, он на заводе отпуск брал за свой счет да на охоту ездил. Как запил, так дебоширить начал. Стекла все в подъезде расколотил, соседу дверь высадил. Участковый наш его два раза предупреждал, а в третий на пятнадцать суток посадил. А потом ружье отобрали, так он совсем озверел.

Здешний участковый, сколько помню, Петр Николаевич Курганов. Человек неплохой, даже добрый. Если уж он не выдержал, отправил на сутки, то заслужил Бурмагин. Только вот если Курганов отправил хулигана на сутки, то почему он решил мстить именно мне?

И, словно подслушав мои мысли, бабулька в белом платке сказала:

— Серега-то, как у него ружье изъяли (вон на тебя похожий милиционер приезжал), так и сказал: мол, я эту суку лягавую удавлю. Мечтал до осени дожить, в лес сходить. Авось пить бы бросил, так и Полина бы вернулась.

Значит, я ружье изъял как раз в разгар весенней охоты, лишив Бурмагина сиюминутного счастья. Отчего тот и слетел с катушек. Значит, я еще и виноват, что он пить не бросил? Ну и ну.