Вот теперь стало любопытно и мне.

— И как, последствия были? — поинтересовался я.

Если верить перестроечным газетам, такое могли счесть бунтом против власти.

— А какие последствия? — хмыкнул дядя Федя. — Начальство из горкома приехало. Разобрались и приказ отдали: сначала «фабзайцев» кормить, а уже потом фрицев. Вот и все. А фрицы работали хорошо. Вон целый квартал отстроили, стоят их дома как новенькие, а уже тридцать лет прошло.

Я мысленно вздохнул. Тот самый «немецкий» квартал стоит до сих пор, спустя восемьдесят лет, только стены облупились. Но здесь уже немцы ни при чем, от нынешних хозяев зависит.

— А знаете, отчего Панькино так прозвали? — задал риторический вопрос дядя Федя. — В двадцатые, как гражданская война закончилась, жили тут братья Панькины. Бандиты они были страшные, долго их чекисты ловили, но наконец поймали и расстреляли. Вот в их честь деревню и назвали Панькино. Алексей, слышал? — хохотнул дядя Федя. — Бандиты людей грабили, а в их честь деревню назвали. Почему так?

Братья Панькины действительно были бандитами. Только деревня Панькино никакого отношения к братьям-разбойникам не имеет. Читал я в свое время и про Панькиных, и про название деревни.

— Панькино еще за сто лет до братьев существовало, — отозвался я. — А название она получила тоже из-за бандитов, только из-за других.

— Да ну, Алексей, не свисти, — недоверчиво сказал дядя Федя. — Мне о братьях один старикан рассказывал, он еще говорил: дескать, были они как благородные разбойники, вроде этого… как там его?

— Робин Гуда! — подсказал Митька. — Фильм я про него смотрел классный. «Стрелы Робин Гуда» называется. Там еще песня есть…

Митька прокашлялся и противным голосом запел:

Когда к твоей мошне дырявой
Милорд проявит интерес,
Ты на него не жди управы,
А уходи в Шервудский лес.

Странно, я сам этот фильм раза два видел, но эту песню не помню. Зато помню песни Высоцкого [Песни Высоцкого в советском прокате были выброшены из фильма и восстановлены во времена перестройки.].

Дождавшись, пока народ угомонится, я сказал:

— Путает твой старикан. Благородным разбойником в Череповецком уезде был Иван Николаев. У богатых отбирал, бедным отдавал. Но так как богатых мало, он потом всех подряд принялся грабить. Но его тоже убили. А вот что касается Панькина, точно могу сказать, в книгах читал. Еще в семнадцатом веке, когда поляки Москву захватили…

— А что, разве поляки Москву захватывали? — перебил меня Митька. — Так кто ж им позволил-то?

— Митька, у тебя по истории какая отметка? — строго поинтересовался Тимофей Данилович.

— Н-ну, тройка, а что? — окрысился Митька.

— А то, что тройку тебе зря поставили, если ты простых вещей не знаешь, — менторским тоном произнес отставной учитель черчения. — Была у нас на Руси Смута, когда старого царя не стало, а нового еще не выбрали. Вот тут поляки изловчились, самозванца к нам прислали, который себя за сына Ивана Грозного выдавал, а сами, вместе с новым царем, Москву под себя и подмяли. А уже потом, как народ восстал, и Минин с Пожарским поляков из Москвы выгнали, заодно и этого самозванца прогнали. Будешь в столице, посмотри, на Красной площади им памятник поставлен, аккурат напротив Мавзолея товарищу Ленину. Они-то, Минин с Пожарским, нам Мишку Романова в цари и дали, а его род триста лет Россией правил. За это им памятник старая власть и поставила. Там еще рядом Лобное место, где Стеньку Разина казнили. Я до войны, когда сам в школе учился, в Москве на экскурсии был — за отличную учебу наградили! — Об этом учитель сказал с гордостью. — Нам тогда все и рассказывали.

Я слушал вариант событий Смутного времени в изложении бывшего учителя черчения и про себя вздыхал — пожалуй, я бы и Тимофею Даниловичу больше тройки по истории не поставил. Очень своеобразное толкование русской истории. А его, вишь, поездкой в Москву наградили. И он еще и учителем работал. Правда, как я понял, педагогического образования нет, да и вообще никакого профессионального образования нет, зато в войну он служил в инженерном батальоне, был на офицерской должности. Соответственно, чертить и рисовать умеет. Возможно, какие-то курсы закончил. А после войны, из-за кадрового голода в школах, его и взяли учителем. Да такое даже в пятидесятые годы случалось, когда сами учителя имели лишь среднее образование. Вон тот же Василий Шукшин, например.

— Мужики, дайте Алексею Николаевичу про наше Панькино рассказать, — донесся вдруг голос Васи Ламова. — Я сам в Панькине в бараке десять лет жил, пока родители квартиру на Ленина не получили. Интересно же.

Ишь, а Василий-то меня по имени и отчеству назвал, хотя обстановка совсем не служебная и не официальная. Значит, он раньше в Панькине жил? Если в бараке, так тоже приезжий. Либо из Череповецкого района, либо откуда-то еще. Советский Союз огромный, а в Череповец со всей страны люди ехали. А у нас вообще имеются коренные череповчане? Вернее, их положено именовать черепанами. Да и сам город раньше назывался Чере повец, а не Черепове ц. Ударение поменялось как раз из-за наплыва приезжих, которые меняли не только облик самого города, но и названия.

— Давай, Алексей, жарь, — покровительственно разрешил дядя Федя.

Дядя Федя оказался единственным в палате ходячим, поэтому он стал вроде бы нашим старостой, а заодно и нештатным «нянем». Бабушка-санитарка заходила три раза в день, но иной раз хотелось сделать «важные» дела и в неурочное время. Думаю, что поэтому я и стал подниматься на ноги раньше, чем этого хотели врачи: мне не хотелось зависеть от персонала.

А про историю деревни Панькино, про лихих братьев да про Ивана Николаева я читал в «Истории череповецкой милиции», которую напишет через сорок лет мой бывший коллега, что пришел на службу в органы, поработал немного, а потом вернулся к основному занятию — изучению истории.

— Когда поляков, литовцев и прочую шушеру из Москвы выгнали, — принялся я за рассказ, — они по всей России разбрелись кто куда. Но не поодиночке, а отрядами. А у нас все силы на освобождение столицы брошены, в городах, почитай, никого и не было. И вот бандиты стали города грабить, деревни, а еще монастыри жечь. Думали, что в монастырях монахи богатства хранят. Из всех монастырей только Кирилло-Белозерский уцелел, а из северных городов — Тотьма с Великим Устюгом. А у нас вместо города несколько деревень здесь было да монастырь. Все, что могли, забрали, мужиков убили. Монахов наших, тех вообще живьем сожгли. Требовали, чтобы те им золото да серебро выдали: не поверили, что его нет. У католиков-то монастыри богатые, а наши всегда бедными были. Монахи сами землю пахали, рыбу ловили. А вот как поляки все ограбили, сожгли, так в одной из деревень себе лагерь создали. Из него они по остальным деревням разъезжали, чтобы дальше грабить.

— Ну вот не сволочи?! — воскликнул учитель черчения. — А я ведь Польшу освобождал. Сколько там наших ребят погибло, не счесть. А они вон что с нами делали.

— Данилыч, дай послушать, — осадил его дядя Федя. — Интересно же участковый рассказывает.

Тимофей Данилович притих, а я продолжил:

— Не только в наших краях, но и в других поляки свои лагеря понаставили. Их в народе звали либо панскими, либо панькиными. Ну, поляки же себя панами называют — «господа» по-нашему, — пояснил я. — Позже, когда в Москве царя выбрали, начали порядок на Руси наводить, князь Пожарский принялся поляков гонять. Вот и у нас подошел отряд стрельцов, лагерь польский окружили, предложили всем сдаться. Паны сдаваться не захотели, так их перебили.

— И правильно, так и надо, — поддержал действия отряда стрельцов Митька.

— Ага, а как иначе? — поддакнул и я. — На том месте, где у панов лагерь был, деревню отстроили, а потом так ее и назвали — Панькино. Кстати, есть еще легенда о кладе панском. Рассказать?

— Рассказывай! — зашумел народ.

Еще бы. Истории про клады всегда интересные.

— Так вот, если верить легенде, то стрельцы не убивали поляков, — многозначительно заявил я. Дождавшись недоуменных возгласов, сообщил: — Когда наши панов окружили, атаман своих подчиненных в собак превратил, а все золото и серебро, что награбил, глубоко в землю закопал. Сам превратился в огромного ворона и теперь стережет свои сокровища.

— Да ну, враки все это, — решительно заявил дядя Федя.

— Сказки, — поддержал его Василий Ламов.

Зато Митька с интересом спросил:

— Алексей Николаевич, а где атаман мог сокровища закопать?

— А где он мог закопать… — призадумался я. — Панькино — деревня большая была, длинная. Если бы сохранилась, так до самого сталепрокатного завода. Скорее всего, если и был там какой-то клад, то, когда фундамент копали, все выкопали и не заметили. Если ковшом экскаватора землю выгребали, в самосвалы грузили, кто там клад разглядит? Там же земля сплошная, если и было золото, то все в грязи.

— Митя, а ты по Панькину пройдись, посмотри, — посоветовал Василий. — Если увидишь огромного ворона, так знай, что где-то поблизости клад закопан, вот и ищи. Только осторожно. Вороны — птицы серьезные. Клюнет тебя — до мозгов проймет.