Я учуял запах вина. Похоже, Франног проспиртовался на славу.

Старик, между тем, бубнил уже где-то в отдалении. Ему было скверно… Трезвенник, набравшийся вина! Я молил всех богов, чтобы старый мудрец не свалился и не заснул.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем за узлы снова дернули. Проклятый мудрец подкрался тихонько, и снова со спины, так что я пережил несколько малоприятных мгновений.

— Запамятовал… — пробормотал Франног. — Вылетело из головы… У меня же был в кармане… Маленький, но острый… Рукоятка с накладками из перламутра… Я его всегда с собой… Очинять гусиные перья… И платок… носовой… рядом.

Он принялся перерезать путы, целеустремленно водя ножом туда-сюда. Он делал это долго, пыхтя и отдуваясь, пока не понял, что в руках у него не кинжал, а нож, с одной режущей кромкой, а перерезал путы он той, другой, которая тупая. Тихо ругнувшись, Франног перевернул нож, и вскоре веревки и канаты, которыми был опутан ваш покорный слуга (кому я брешу, ну кому? Ну какой я слуга, да тем более — покорный? Возьмите меня в слуги — я вотрусь в доверие и обесчещу вашу жену, а затем слиняю, обчистив дом), ослабли, а затем упали к ногам.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал Франног. — Я уже не один на этом корабле. На этом проклятом корабле. Ведь это проклятый корабль? Какой здесь отвратительный запах… А достать на нем нож было трудно. Я искал и искал, а надо тебе сказать, неведомый пленник… то есть теперь уже не пленник, что вижу я в такой темноте не дальше вытянутой руки. Разумеется, своей. Правая, я думаю, слегка длинней левой, но все равно — в темноте это не играет роли… Ты знаешь, что такое роль? Не судовая, конечно, ведь я говорю о театре… А, откуда тебе!.. Так вот, нож я отыскал в собственном кармане… Или я это уже говорил?

Когда я нагнулся, чтобы распутать ноги, то понял, что вином мудрец пропитан весь, от куцей бороды до туфель из мягкого сафьяна. А из пол халата можно было прямо сейчас выцеживать вино себе в рот.

Внезапно я понял, где прятался мудрец. Где? Да в моей каюте! Наверное, под лежанкой, в обществе вина, растекшегося по полу из раздавленного бочонка. Престарелому аскету хватило одних винных паров, чтобы захмелеть. Удивительно, как он вообще не сколупнулся!

— Дай-ка я на тебя погляжу, — внезапно встрепенулся Франног и цепко ухватил меня за горло. — Ой, прости… Не вижу. — Руки переместились на плечи, и Франног развернул меня лицом к луне.

— Уеф!.. Фы сто сепе… — Мой язык онемел, нижняя челюсть заклякла. Еще бы! Десять часов простоять с открытым ртом, да еще этот канат…

Мудрец всмотрелся в мое лицо, хлопая глазами, как близорукий филин.

— А! Это ты! — по-моему, он был не слишком рад меня видеть.

— Фолько нафолофину.

— Это как? Но…

— Мне хленофо, я имею ф фиту! — Я рукой помогал своей челюсти открываться.

— Да-да, — закивал мудрец. — Я понимаю… Мне и самому… не очень. Но все же… Я не верю… Ты! Я ожидал кого угодно увидеть, но — ты! Шахнар, ты, мастер Ков!

— Фрахл! А фы кого ожидали уфидеть, гофпофу Нэйфу? — Я высвободился из объятий и принялся растирать предплечья.

Мудрец вдруг наградил себя парой увесистых оплеух, а потом встряхнулся, как пес после купания. Взгляд его от этого несколько просветлел.

— Какое счастье! А я-то полагал тебя мертвым!

Счастье? Ой ли! Не слышу я радости в голосе, не вижу радости в глазах.

— Какое софпадение! Я тофе!

— После того удара…

— Чем фили? Дуфинкой? — Я начал подпрыгивать, разгоняя кровь. Вначале на одной ноге, потом на другой, потом на обеих, как земной малыш, играющий в классики.

Франног поморщился:

— Нет, рукояткой кинжала… Громадный толстяк…

— Ага, знафит, кафтрат!

— Что?

— Не вазно!.. Ой! — Я повалился на палубу и начал корчиться в судорогах.

— Что с тобой? — забеспокоился Франног — по-моему, искренне. — Открылась рана? Где болит? Где?

— Урх! Орх! Ноги, ноги колет! Словно я танцую в зарослях крапивы!

— А-а, так это от веревок! — Франног спокойно кивнул. — Видишь ли, ток крови к твоим конечностям был временно затруднен, а сейчас…

— Уреш! Мне это известно, Франног! Вс-с-с… Ох! Уже проходит! Продолжайте. Меня ударили, и…

— Я решил, что ты умер. Ты упал, я уже ничем не мог тебе помочь…

— Ударили под край шлема. Не такая уж большая шишка…

— Ну да, ну да… Ты упал, бой снова разгорелся, а я… Мне стыдно об этом вспоминать… Я скатился в твою каюту и затаился под лежанкой… Там повсюду вино!.. В каюте еще валялся пират, которого ты заколол… С поломанной шеей, и глаза как стекляшки… Я был слаб, точно хворый болотной лихорадкой, но у меня хватило сил прошептать отводящее заклятье!.. И меркхары меня не нашли… Они перерыли всю каюту, но меня не нашли! Там повсюду этот жуткий запах вина… — Франног на секунду прервался, его снова скрутил рвотный спазм, но пустой желудок не выплюнул из себя даже желчи. Мудрец перевел дух и продолжил, опершись о мачту: — Я лежал и лежал, а они грохотали наверху, кричали и бранились. А потом все медленно начал заволакивать розовый туман, мне стало так хорошо, легко и весело… Фу!.. Это заклятие вошло в резонанс с алкоголем… А это вредно ужасно, я мог умереть. Нельзя смешивать вино и заклятья, пойми… Чародей может умереть при этом!.. Послушай, что они сделали с девочкой, с Нэйти?

Я уселся на палубу и, наклонив голову, посмотрел мимо Франнога. На месте двери в покои Нэйты чернело пятно.

Наверное, нормальный человек переживал бы. А мне было почти все равно. Главное, что я свободен, прочее… Прочее — мелочи.

— Откуда мне знать? Помните, Рик обещал?..

Франног мрачно кивнул. Потер ястребиный нос и сказал:

— Я ведь потому и ушел из каюты… Не хотел видеть…

Я поежился.

— Вы слышали, может, она кричала?

— Кричала? — Мудрец на секунду задумался. — Она — нет. А вот Мамаша Тэль — та орала будь здоров. Я и не представлял, что она знает такие слова… Разные, плохие слова… А потом ее крик оборвался… — Франног искательно взглянул на меня: — Послушай, сын мой… Сходи в каюту. Сходи и посмотри. Если там будет что-то… Ну, что-то не то… Верней, будет то, чему полагается… Ну, ты же понимаешь… Не зови меня, ладно? Я не смогу… Не хочу видеть… Не хочу видеть ее мертвой… — Франног быстро-быстро заморгал.

Я почувствовал нечто отдаленно похожее на жалость. Встал и положил руку на плечо мудреца:

— Ладно. Если что — я сам позабочусь о ней. Зашью в парусину и… Если на «Выстреле», конечно, остались целые паруса.

Франног всхлипнул, а потом зарыдал, тихо, по-стариковски.

— Она же… выросла… у меня… на глазах! — сквозь слезы простонал он. — Я ведь ее м-маленькой нянчил!

Я скрипнул зубами. Начинается! Сейчас пойдут воспоминания о мокрых пеленках, о первом зубе, о том, каким смышленым было дитя в неполный год. Старый нытик! Ведь можно пережить все по-мужски, без рыданий, молча.

— Я помню, как вывешивал постиранные пеленки… Как она плакала, когда у нее начали резаться зубки! Все это было на моих глазах! А какой умной…

— Уреш… Успокойтесь! Нельзя так убиваться!

— На моих… глазах…

— На ваших, на ваших! Нет в мире справедливости, это всем известно.

— П-почему не я… Вместо нее — я…

— Ага! Нужны вы пиратам! Вы что, восемнадцатилетняя девица?

— Н-не ерничай, с-сын мой! — Глаза Франнога блеснули. — Как ты можешь в такую минуту!

— Ладно, виноват, — я притворно вздохнул. — Но и вы больше не ревите белугой. Нету сил вас слушать!

Франног шумно высморкался в рукав.

— Я постараюсь.

— И вот еще что… Прежде чем я войду в ее покои, давайте-ка раздобудем огонь. И сменим одежду.

— Да-да, — согласился Франног. — Мой халат — он совсем мокрый.

Я ухмыльнулся:

— А у меня мокрые штаны.